Оборона Троице-Сергиевой Лавры от польских войск (1610) на картине Сергея Милорадовича.- Договор Польши с боярской элитой оказался ошибкой.
Под нажимом «низов», подстрекаемых к бунту православной агитацией, боярская элита, в конце концов, обратилась против Польши, одобрив избрание новой династии, родоначальником которой стал Михаил Романов, - говорит профессор Анджей Новак.
Мачей Росаляк:- Наша беседа о польско-московском соперничестве закончилась в предыдущем номере «Истории Do Rzeczy» отказом Сигизмунда III от возведения его сына Владислава на трон царей.
Вы, пан профессор, сочли это решение – разрывающее предварительный договор гетмана Станислава Жулковского с боярами - правильным.
Однако польско-московское соперничество за Русь продолжалось, и с течением времени Москва брала верх…
Профессор Анджей Новак:- Что ж, гетман в 1610 году был допущен в Кремль, находился там месяц, а оставленный им польский гарнизон пребывал там ещё два года.
Однако начали вспыхивать восстания против поляков, вызванные главным образом ощущением православного самосознания, которое не могло примириться с присутствием латинских оккупантов.
Господствовало убеждение:
они пришли отнять у нас не только землю, потому что это мы ещё могли бы стерпеть; они пришли отнять у нас православную душу! Мачей Росаляк:- Кроме того, поляки отнимали имущество и женщин…
Профессор Анджей Новак:- Жулкевский приказал соблюдать строжайшую дисциплину, и – пока он там был – насилий и грабежей не было.
Однако позже – как это бывает, когда не станет обладающего авторитетом вождя - солдатня распоясалась, и начались шалости.
На это наложился религиозный фактор, которым старательно воспользовались православные монахи.
Это напоминало осаду Ясной Гуры, когда в борьбе с протестантским шведским (и московским православным с востока) нашествием сформировалось понятие поляк-католик. За 45 лет до этого идентичная ситуация сложилась в московском государстве, в которое вторглись как католики-поляки, так и протестанты-шведы, которые оккупировали Новгород.
Пришло время великой мобилизации и роста оного православного самосознания, враждебного Западу.
Станислав Жулкевский.
Тут есть ещё один интересный момент.
Дело в том, что польский гарнизон вошёл в Кремль в результате договора с боярской элитой – представителями семи самых могущественных родов, которые у нас назвали бы магнатскими.
Однако эта элита как раз не пользовалась широкой поддержкой в центре России.
Может быть, если бы поляки наладили связь с так называемым дворянством, аналогом нашей средней шляхты, легче было бы получить стабильную поддержку для сближения с Польшей: статус польского шляхтича мог оказаться привлекательным (по крайней мере, именно так считает наилучший российский исследователь Смуты, профессор Борис Флоря).
Договор Польши с боярской элитой оказался ошибкой.
Под нажимом «низов», подстрекаемых к бунту православной агитацией, боярская элита, в конце концов, обратилась против Польши, одобрив избрание новой династии, родоначальником которой стал Михаил Романов.
Мачей Росаляк:- Таким образом, мы потеряли шанс навеки избавиться от опасности со стороны Москвы из-за отсутствия политической проницательности?
Профессор Анджей Новак:- Мы его потеряли бы в любом случае, если бы не отнеслись с уважением к православному самосознанию России, то есть не оставили бы её такой, какой она была.
Я сомневаюсь, чтобы она когда-либо могла стать частью польско-литовской Речи Посполитой.
Мачей Росаляк:- Вы сказали – «Россия»…
Профессор Анджей Новак:- Потому что в этот период уже можно говорить о московском государстве – Россия.
Казаки, служившие царям, в конце XVI века покоряют Сибирь, и государство это добивается того, что называется стратегической глубиной, которую уже не в состоянии преодолеть ни один завоеватель.
Поляки были в Кремле два года, но они этим не завоевали Россию.
Мы также не завоевали её важнейшую духовную твердыню, каковой была Троице-Сергиева Лавра (эдакая русская Ченстохова), несмотря на почти полтора года длившуюся осаду польско-литовскими силами, сражавшимися под командованием Яна Петра Сапеги в составе войск Дмитрия II Самозванца.
А Лавра расположена всего в 80 км на восток от Москвы.
Так могли ли мы завоевать территории, находящиеся в нескольких тысячах километров от Москвы?
Фантазии насчёт того, что польский гарнизон в Кремле поверг к своим ногам всю Россию, имеют мало общего с реальностью.
Поэтому я защищаю решение Сигизмунда III.
Он завоевал то, что Польша могла удержать: Смоленск, а также Черниговскую и Северскую земли.
Удержать и прививать там западную культуру, то есть создавать на этих территориях Восточную Европу.
В то же время создавать Европу вплоть до Тихого Океана – до которого дошли казаки в 30-х годах XVII века – это было свыше наших сил.
И даже если бы вся Европа взялась за это с самым отчаянным ожесточением, она тоже не в состоянии была бы расшириться от Атлантики до Тихого Океана.
Мачей Росаляк:- В первой половине XVII века мы ещё победоносно выходим из столкновения с Москвой, о чём свидетельствуют договоры в Деулино (1618) и в Поляново (16134) – после побед Владислава IV.
Однако усугубляется проблема Запорожья, которая во второй половине XVII века поставит нас в ситуацию весьма невыгодную.
Решить её попытались лишь в Гадяче (1658), создавая Русское Княжество, то есть как бы Речь Посполиту Трёх (а не только Двух) Народов.
Почему лишь тогда, после этой страшной резни?
Или раньше не хватало политического воображения?
Или, спрошу, может быть, антиисторично, именно мы могли создать империю в этой части света?
Профессор Анджей Новак:- Проблема началась ещё в конце XVI века, когда в Сечи, на Диких Полях, возникает сообщество, состоящее в основном из беглецов, в сущности, обречённое на непрестанную войну, битву.
Чтобы обуздать их и одновременно защитить юго-восточные рубежи Речи Посполитой, старались организовать их в вооружённую силу, служащую государству.
Первой преградой в реализации этого – казалось бы – великолепного замысла было отсутствие централизации, являющееся как силой, так и слабостью этого государства.
Это была абсолютно оригинальная конструкция, опирающаяся на свободу граждан.
Однако свобода проявлялась также и в том, что граждане не хотели платить налоги – отсюда экономическая слабость государства, у которого не было денег на администрацию и армию.
Ни развитой администрации, ни сильной армии не хотели также сами граждане, оберегающие свою свободу.
Поклонение царей Шуйских.Это и есть принципиальное противоречие между Речью Посполитой и империей, о которой вы сказали.
Шляхта не хотела войны, не хотела экспансии, всегда означавшей усиление центральной власти, а армия может быть использована за границей, но может также вернуться и быть использована внутри страны, против наших свобод.
А казаки, когда получают разрешение на владение оружием, встают на сторону короля.
Следовательно, сила, объединённая с королём, но обособленная от шляхты, может стать угрозой для свободы шляхты.
Поспособствовал этому Владислав IV, который, особенно в 40-е годы, старался преобразовать казачество в силу, служащую имперским целям, - войне с Москвой, а потом с Турцией.
А потому он нуждался в огромной армии.
Ею должны были стать именно запорожцы, прекрасно показавшие себя при осаде Кремля в 1617 году и при обороне Хотина от турок четыре года спустя.
Увеличение казацкого реестра, а также переговоры короля с казаками без ведома сейма, без ведома свободных граждан вызывали величайшую тревогу у оных граждан.
Они боялись воплощения в жизнь политики, которая превратила бы Речь Посполиту в империю, одерживающую победы вне страны, но отнимающую свободу внутри.
Сегодня мы можем негодовать на это, но именно это было причиной недоверия к игре, которую казаки вели с королём и в которую он легкомысленно – я так считаю – позволил втянуть себя.
Проявило ли большинство шляхты, которое не хотело делиться своей свободой с другими, эгоизм классовый, а точнее, сословный?
Может быть.
Однако такие были реалии, а их оценка с сегодняшней точки зрения была бы именно антиисторичной. 
Караганда
