КПСС закончилась 2 июня 1962 г.

Бургомистр Георг Лам, бургомистр Ханс Юбек
На день Ганзы отправились в Любек.
Рейтары Совета с луками, в латах
Поехали в качестве провожатых.
Но двое старшин заявили: «Нет,
Останемся, – действовать должен Совет».

Жил в Гамбурге бондарь Генрих Ло,
Считавший, что в жизни ему не везло,
Всегда недовольный, бесплодно мечтавший,
Из-за безделицы гневом вскипавший.
Бургомистры в отъезде, а Ло не дремлет –
Ему смутьянов скопище внемлет,
Бочар, на собственной бочке стоя,
Ругает власти перед толпою.
Как мельница, Генрих руками машет,
Как скоморох, на бочке он пляшет:
«Не смейте слушать градских властей,
Которые дурят бедных людей.
Поверьте: хоть многое нам неизвестно,
Но с нами давно поступают нечестно,
Богатые хлеб в Исландию шлют,
А нам заработать на хлеб не дают.
Голодаем только мы, простаки,
А у них от монет трещат сундуки.
Вот вчера послали за Эльбу скот –
Это что, ради общества столько хлопот?
Черта с два! Они вам брешут в лицо,
А меж тем вздорожало вдвое мясцо.
Скоро, скоро голод нас всех пожрет,
Скоро смерть уже нас погонит, как скот.
Восстанем! На слом – дворцы и амбары!
Наш ответ – резня, грабеж и пожары!»

И тут как назло бредет вереница –
Из Бремена всё духовные лица,
В облаченьях священники и аббат.
Послал их бременский епископат
С проверкой обителей женских тех,
Где, как слышно, монахини впали в грех.
Генрих Ло узрел церковный народ
И в сверкании солнца с бочки орет:
«Здорово, попы! Чего заспешили?
Небось монашек пугнуть решили?
Оставьте в покое серых сестер,
Пусть лазят спокойно через забор,
Им тоже Господь повелел любить,
Не вечно же петь да поклоны бить.
Они все дела втихаря вершат,
А значит, и каре не подлежат…
Поучим-ка этих бременцев, братцы,
Чтоб впредь не смели сюда соваться».
Толпа – на бременцев: «Верно! Прибьем!»
Кто с кулаками, а кто и с копьем.
Священникам тут весьма повезло:
Явился патруль за Генрихом Ло.
Приказ старшин был стражникам дан:
Пусть сядет на цепь этот смутьян.
Но толпам уже угомону нет –
Они врываются и в Совет,
Хватают старшин и тащат туда,
Где Ло, прикованный, ждет суда.
Члены Совета уже старики,
Но сыплются градом на них пинки,
В старые лица злобно плюют
И бьют, и, похоже, вот-вот убьют.

Услышав весь этот галдеж и хай,
Бросил свою тюрьму вертухай,
Бежит он, вопя, колыхая брюхом,
И – шмыг в богадельню к нищим старухам,
Где в пыльной кладовке лезет под доски,
Каких-то старух напялив обноски.

Удар за ударом, и двери – в прах,
И Генриха Ло несут на руках.
У бочара в глазах торжество –
Старшин швыряют к стопам его.
Для бочара это высшая честь,
Слово одно – и свершится месть.
Дрожат старшины и ждут беды,
У каждого вырвано полбороды.
А мимо, брезгуя мятежом,
Идет дворянин со своим пажом.
Он тыкает пальцем в Генриха Ло:
«А мне ведь знакомо это мурло!
Не хочет поганец знаться со мной,
Однако это мой крепостной,
Хватайте его!» Но один прыжок –
И Ло хозяина валит с ног,
И бьет в лицо его, насмерть бьет,
И, весь забрызган кровью, встает,
И голос его, как рыканье львов,
Заполняет пространство между домов.
«Довольно! Мы все теперь господа,
Наши и земли, и города.
Дома богатеев жгите дотла
И сбросьте набатные колокола,
Пей, нищая братия, пой, кричи!
Несите от Гамбурга мне ключи!»

И тут хоть куда потеха пошла –
Толпа все подряд крушила и жгла,
Пожары вставали и там, и тут,
Разбегался в панике мирный люд.
Безмерны смутьянов буйство и злоба,
Но парочка баб храбрится особо,
Геш Хешен и Гретен Майш их зовут,
Слышны их вопли и там, и тут.
Крушат они всё, врываясь в соборы,
Проклинают Христа и топчут просфоры.
Конец мирозданья, конец времен,
Лишь рев распада со всех сторон.

А на востоке поводья звенят –
То бургомистры спешат назад.
С уздечек пены летят клоки,
Подкова слетела, но шпоры крепки.
Рейтары Совета скачут по лужам –
Всадники с жаждущим крови оружьем.
И видно: по всем путям боковым
Рыцари края стекаются к ним.
В Альт-Ральштадте лошадь пала у Лама,
Но вскоре он снова скачет упрямо.
Он словно из меди и влит в седло.
Не поздоровится Генриху Ло.
Гамбург уже маячит вдали,
И с ветром звуки до них дошли:
Так звякает крышка котла – дзын-дзын,
Так ведьмы поют в утробе трясин,
Так нежить урчит в заросшем пруду,
Так булькает жидкая сталь в аду,
И под эти звуки видят они,
Как Гамбург захлестывают огни.

Да, много было хлопот, сует,
Но чернь усмирил Высокий Совет:
Что, братец, горазд убивать и жечь?
Голову с плеч! Голову с плеч!
«Зачинщика вздернуть, – решает суд, –
А тело пускай вороны склюют».
Но гильдия бондарей слезно взмолилась,
Чтобы Совет оказал ей милость –
Чтоб Генриху Ло башку отрубить.
В Совете сказали: «Ну, так и быть».
В наморднике вывели вожака –
Боялся Совет его языка,
И Генрих в песок уронил – ку-ку! –
С намордником вместе свою башку.
Уготовили злым бабенкам судьбу
Покруче: их приковали к столбу,
А место это огонь окружал.
Конечно, тут праздный люд набежал,
Стал метлами тыкать и издеваться…
Но так повелось, куда же деваться.

Добавлю еще – не зевайте, читатели:
Когда пришли в себя обыватели,
Плохого уже перестали ждать,
То стали там и сям обсуждать,
Кто поплатился за бунт головой,
А кто, слава Богу, пока живой,
Как все начиналось да как пошло,
Да что там рассказывал Генрих Ло.
Корду Хинриксену за семьдесят лет,
Он прям и подтянут, даром что сед,
Он блюдет закон, он добрый портной,
Выполняет с лихвою урок дневной,
Бургомистрам обувку делает он…
Так вот, стоял он, людьми окружен,
И громко, чтобы до всех дошло,
Рассказывал им о восстанье Ло.
Шли мимо два сыщика, как назло,
Один – другому: «Вот так трепло,
Он так народ взбаламутит вновь».
Кровь постоянно, повсюду кровь
Сыщиков делает чуть не в себе.
Они старика хватают в толпе
И, рыкая грозно: «С дороги, сброд!» –
Его увлекают на эшафот,
А там – воронья привычная речь:
«Карр-карр, попался?! Голову с плеч!
Голову с плеч! Голову с плеч!
Попался?! – голову с плеч!»