|
Формула новой идеологии. Эксперт – о том, как преподавать историю
Дискуссии о том, как преподавать историю, то затухают, то разгораются с новой силой. Впрочем, как считает наш собеседник заведующий кафедрой истории Санкт-Петербургского Горного университета кандидат исторических наук Сергей РУДНИК, ситуация не нова: нечто подобное происходило в нашей стране еще в середине 1930-х годов. Партийным постановлением от 15 мая 1934 года в школьный курс было возвращено преподавание истории, отмененное вскоре после революции.
- Сергей Николаевич, в те годы практически все прошлое России, только если оно не было связано с народными восстаниями и мятежами, считалось «вредным», великие полководцы - «царскими генералами»... И тут вдруг в нем для советской власти нашлось много чего полезного. Почему свершился такой крутой поворот?
- Все к тому шло. Поначалу большевики, придя к власти, отвергали патриотизм, считали его буржуазным предрассудком, ведь Карл Маркс провозглашал, что у пролетариата нет своей родины... А раз не надо патриотизма, то не надо и учебников истории, и вообще самой истории, которая прежде всего воспитывает в гражданах это чувство.
В первые годы советской власти в школах ввели курс обществознания. Он включал в себя комплекс дисциплин - прошлое науки и техники, страноведение, экономику. Вся система обучения была построена по трем разделам: природа, труд, общество. Исторические сюжеты могли присутствовать, но только если они касались классовой борьбы и революционных событий.
В программе 1925 года, например, для учеников старших классов материал группировался по социологическим типам с примерами из разных стран, включая такие темы, как «Феодализм», «Город и городская культура», «Зарождение торгового капитализма и географические открытия», «Революции эпохи торгового капитализма». Одного учебника, где были бы изложены все события с древности до наших дней, не было.
Главный советский историк того времени Михаил Николаевич Покровский, которого называли «академиком в буденовке», вообще считал, что историю нужно изучать с точки зрения классовой борьбы, и начинать ее в России надо с XVII столетия - «бунташного века». Но подходить к ней социологически: интересны не события и факты, а социально-экономические особенности формаций.
О царях Покровский отзывался с едким сарказмом. Например, о Петре Великом: он, «прозванный льстивыми историками «великим», запер жену в монастырь, чтобы жениться на Екатерине, которая раньше была горничной одного пастора...». И так далее.
Однако логика исторических событий заставляла большевиков менять свои взгляды. Вынужденные в условиях Гражданской войны строить жесткое централизованное государство, они сами быстро становились государственниками.
Победив белых, к 1922 году они фактически стали реализовывать их лозунг «Единая и неделимая Россия», собирая осколки бывшей империи, хотя и под другим идеологическим «соусом». Причем на этой почве между Лениным и Сталиным случились принципиальные разногласия: последний считал, что все народы бывшей империи должны войти в состав Российской Федерации (план «автономизации»). Ленин возражал: объединение - только на равных условиях. И эта точка зрения в итоге победила.
В начале 1931 года на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности Сталин заявил: «В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас рабочая, - у нас есть отечество, и мы будем отстаивать его независимость».
Обосновывая сосредоточение в своих руках колоссальной власти, Сталин всячески подчеркивал: государству нужна крепкая власть, и все то, что он делает в стране (а начались индустриализация и коллективизация), он совершает для развития и укрепления сильного государства.
Забегая вперед: генсек Коминтерна Георгий Димитров вспоминал тост Сталина, провозглашенный им на юбилейном банкете в 1937 году по случаю 20-летия Октябрьской революции. Он произнес: «Русские цари сделали одно хорошее дело - сколотили огромное государство - до Камчатки», и грозно подытожил, что не пощадит никого, кто попытался бы это государство разрушить.
Еще несколько немаловажных моментов: к середине 1920-х годов стало очевидно, что мировой революции ждать не приходится. А в 1933 году в Германии пришел к власти Гитлер. В своих речах и в «Майн кампф» он откровенно провозглашал, что одной из его главных целей является «расширение жизненного пространства на Востоке». Многие понимали: столкновение между СССР и Германией неизбежно. Уже выступая на XVII съезде партии в январе 1934 года, Сталин говорил о том, что «дело явным образом идет к новой войне».
Если так - надо крепить обороноспособность и моральный дух. А как его крепить, если общество дезорганизовано, разобщено: одни недовольны усиливающимися репрессиями, другие - разгромом православной церкви, крестьяне были сломлены политикой коллективизации...
- Наверное, для этого и потребовались положительные примеры из дореволюционного прошлого - те, что демонстрировали строительство сильного государства и защиту родины от внешних и внутренних врагов?
- Именно так. 23 марта 1934 года историков пригласили на заседание Политбюро, чтобы объявить им, каким должен быть новый советский учебник истории. Они были не удивлены - шокированы. Совсем недавно закончилось «академическое дело», и многие историки «старой формации» только что вернулись из ссылки. Евгений Тарле, по слухам, тогда посетовал: «Сказали бы, что танцевать».
То, о чем говорилось на этом заседании, известно благодаря дневнику участвовавшего в нем историка Сергея Пионтковского. Сначала отчитывался нарком просвещения Бубнов, говорил он плохо, не очень внятно. Скорее всего, он просто еще не сориентировался, не понял генеральной линии, избранной товарищем Сталиным.
Тогда слово взял сам вождь. «Учебники эти, - показывал он на пособия для средней школы по истории эпохи феодализма и капитализма, - никуда не годятся. Что это такое «эпоха феодализма», «эпоха промышленного капитализма», «эпоха формаций»? Все эпохи, и нет фактов, нет событий, нет людей, нет конкретных сведений: ни имен, ни названий, ни самого содержания. Это никуда не годится. Нам нужны учебники с фактами, событиями и именами. История должна быть историей. Нужны учебники древнего мира, средних веков, нового времени, истории СССР».
Бубнов переспросил: мол, может быть, не СССР, а истории народов России? Но Сталин настаивал на своем. «Русский народ в прошлом собирал другие народы. К тому же собирательству он приступил и сейчас», - подчеркнул вождь.
Обратите внимание: говоря так, Сталин мыслил себя уже как государственный деятель, продолжатель дела русских царей и императоров - собирателей земли Русской. Далее вождь резко раскритиковал Михаила Покровского, который скончался еще в 1932 году: мол, вообще от его «времен влияния» пошла вся беда. А далее Сталин настаивал на возрождении дореволюционного преподавания истории, восстановлении в университетах исторических факультетов, закрытых весной 1919 года по постановлению народного комиссариата просвещения. Что и было сделано.
Общее направление «новой исторической политики» было таково: показывать все достижения царей, русского государства, направленные на оборону, укрепление и прославление страны...
- И при этом клеймить тех правителей, которые беспощадно эксплуатировали рабочих и крестьян, обличать царскую Россию как тюрьму народов...
- Это в 1920-х годах везде звучало, что дореволюционная Россия - тюрьма народов. Теперь подобное утверждение стало уже «неполиткорректным». Сталин поменял в этой формуле только одно слово: не Россия, а царизм - тюрьма народов. И эта фраза вошла в его «Краткий курс истории ВКП(б)».
В апреле 1937 года вождь начертал резолюцию на докладе заведующего отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Бориса Таля: «Немедленно приступить к изданию Ключевского».
Конечно, ни о каком объективном подходе к истории не было и речи: Сталин был сторонником утилитарного подхода, весьма вольно манипулировал фактами... В его рейтинге русских царей на первом месте были Иван Грозный, Петр I и Екатерина II. А вот Николай I и Александр III, которые тоже радели за государство и крепили его, не входили в когорту русских царей, с которых, по мнению Сталина, нужно было брать пример. Один казнил декабристов, а другой - старшего брата Ленина.
Интересно, что не все партийные соратники сразу поняли резкие перемены в логике Сталина. Ведь не было никакого постановления, что страна отказывается от прежней идеологии, условно говоря, интернациональной, и переходит к другой, государственно-патриотической.
Николай Бухарин 21 января 1936 года опубликовал в «Известиях», где был главным редактором, свою статью «Наш вождь, наш учитель, наш отец», посвященную годовщине смерти Ленина. В ней, следуя традиции первого послереволюционного десятилетия, Бухарин называл Россию страной, где «обломовщина была самой универсальной чертой характера». Мысль понятна: надо было обосновать, что большевики пришли к власти не просто так, что вся наша дореволюционная история - это путь к революции.
Через девять дней Бухарину ответила газета «Правда» - передовицей. В ней говорилось, что утверждения о том, что русский народ был «нацией Обломовых», могут позволить себе «только любители словесных выкрутасов, мало смыслящие в ленинизме». Статья была без подписи, но по стилю можно с большой долей вероятности допустить, что ее автором был сам Сталин.
И это еще мягко было сказано. 1 февраля 1936 года - снова передовица в «Правде»: «Ненависть к русскому включает в себя, конечно, ненависть ко всему советскому». Спустя еще некоторое время «Правда» публикует статью, опять-таки без подписи, под названием «Об одной гнилой концепции»: «Партия всегда боролась против каких бы то ни было проявлений антиленинской идеологии «Иванов, не помнивших родства», пытающейся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет»...
«Новый патриотизм» призывал защищать не просто родину, а советскую, социалистическую. Показательна сцена из фильма «Трактористы», вышедшего на экраны в 1939 году. Председатель колхоза напутствовал молодежь: «Вы плоть от плоти рабочих и крестьян нашей родины, которые гнали шляхту до Варшавы, которые немцу всыпали как надо и кровью завоевали власть, землю и социализм...». Кстати, именно в этом фильме впервые прозвучала ставшая культовой песня «Броня крепка, и танки наши быстры».
- Наверное, вы не случайно заговорили о кино. Понятно, что поворот в государственной политике сразу же отразился во многих культурных сферах...
- На самом деле дрейф в этом направлении начался еще до «переломного» 1934 года. По сути, впервые Сталин заявил, что среди русских царей были и хорошие правители, после того как познакомился с пьесой Алексея Толстого «На дыбе». Это была первая советская пьеса, где главным героем был русский царь, и она вызвала огромный резонанс. До этого ведь о них говорилось только в уничижительном ключе.
23 февраля 1930 года состоялся генеральный прогон пьесы во Втором МХАТе. О том, как он происходил, узнаем из удивительных воспоминаний литературоведа Иванова-Разумника. Он пишет, что зал был переполнен высшими персонами - от представителей «красной профессуры» до членов Политбюро во главе со Сталиным. Во время спектакля зрители смотрели не столько на сцену, сколько на правительственную ложу, чтобы уловить реакцию вождя. Тот сидел спокойно, не аплодировал, а минут за пятнадцать до окончания ушел. Директор и режиссер театра Берсенев помчался за ним в фойе, чтобы узнать его мнение. В это время спектакль закончился, на сцене поставили трибуну для выступлений, и понеслось...
Ораторы один за другим клеймили пьесу позором: мол, что же это такое, разве для того мы революцию делали, чтобы теперь, с этой сцены, нам показывали царя? Требовали запретить спектакль за его контрреволюционную сущность. И тут вышел Берсенев: «Спасибо, конечно, товарищи, за критику. Я уверен, что многие из следующих ораторов выскажутся об этой пьесе в смысле совершенно противоположном. По крайней мере мне уже известно одно из таких суждений. Час тому назад товарищ Сталин в беседе со мной высказал такое свое суждение о спектакле: «Прекрасная пьеса. Жаль только, что Петр выведен недостаточно героически».
В зале наступила гробовая тишина. Потом раздались крики: «Да здравствует товарищ Сталин!». И следующие ораторы, как по команде, славили только что увиденную пьесу.
Что дальше делает Толстой? Зная мнение Сталина, он начинает переделывать произведение, «улучшая» образ Петра, а затем на его основе создает роман. И как он сам говорит, «пока я писал «Петра I», Сталин переписал историю России». Кстати, слова Петра, которые вошли в книгу - «Широко было задумано, жалеть было некогда» - позднее стали приписывать самому Сталину.
Будучи в 1937 году в Париже, Алексей Толстой объяснял художнику-эмигранту Юрию Анненкову, почему он так лихо менял свои оценки Петра: «Я простой смертный, который хочет жить. Хорошо жить. Приходится заниматься этой акробатикой». Когда вышел в свет роман Алексея Толстого «Петр Первый», Иван Бунин откликнулся из Парижа: «Алешка, хоть ты и сволочь... но талантливый писатель. Продолжай в том же духе».
- Концепция романа - Петр строит сильное государство, не считаясь с жертвами, - прекрасно укладывалась в новую идеологию, которой Сталин требовал от художников и историков?
- Конечно. В пьесе Толстого и в фильме, первую часть которого сняли в 1937 году, монолог Петра звучал очень современно для того времени: «Суров я был с вами, дети мои. Не для себя я был суров, но дорога мне была Россия. Моими и вашими трудами увенчали мы наше Отечество славой... Не напрасны были наши труды, и поколениям нашим надлежит славу и богатство Отечества нашего беречь и множить».
Слова эти произнес Петр, но их вполне мог бы произнести и Сталин, стремясь по-большевистски оправдать политику форсированной индустриализации («большого скачка»), сопровождавшуюся насилием, репрессиями, массовым голодом и разорением миллионов крестьян.
В те годы появился даже такой анекдот. Мальчик с отцом, посмотрев фильм «Петр Первый», выходят из кинотеатра, и сын спрашивает: «Папа, скажи, пожалуйста, а кто еще из русских царей так много сделал для советской власти?»...
Петр I - не единственный правитель России, ставший героем новой идеологии. Как не вспомнить и фильм «Александр Невский», который вышел на экраны в 1938 году? Первоначально он должен был заканчиваться сценой смерти главного героя по пути из Орды. Сценарий фильма сохранился в архиве: финал перечеркнут карандашом, а рядом рукой Сталина написано: «Не может умирать такой хороший князь». И фильм получил совсем иную концовку. Он завершается известными словами: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет русская земля».
Еще одна историческая фигура - Иван Грозный. Сталин видел в нем пример, как надо искоренять внутреннюю «пятую колонну» в лице бояр и дворян. В беседе с режиссером Сергеем Эйзенштейном вождь сказал: «Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния... Петр I - тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустив онемечивание России».
- Наверняка сказанное вами для кого-то окажется созвучным нашим дням...
- В истории подобные «переклички» случаются довольно часто, но от прямых аллюзий я бы все-таки отказался... Да, в России сегодня есть определенный спрос на «великую историю», не случайно последние опросы ВЦИОМ зафиксировали всплеск популярности Сталина. Возможно, это эхо 1990-х годов, которые многие воспринимали достаточно болезненно, считая, что тогда страна была «унижена и оскорблена». Да и сегодня Россия переживает не самое благополучное время - и экономически, и внешнеполитически, - и государству снова, как и когда-то прежде, требуется сплочение общества.
А возможно, мы, что называется, попали в мировой тренд: консервативные настроения явно задают все больший тон, усиливается спрос на приоритет национальных интересов. За примерами далеко ходить не надо: посмотрите на страны Восточной, да и Западной Европы. И это тоже можно понять: все хотят гордиться своей историей, черпать в ней примеры для подражания...
На мой взгляд, воспитание патриотизма, обращение к прошлому, новое его прочтение - нормальный процесс для любого государства. Только одно предостережение. За всем этим переосмыслением нельзя допустить использования истории как служанки - в своекорыстных, конъюнктурных политических целях. Это чревато печальными последствиями. Давайте помнить слова Василия Ключевского о том, что «ложь в истолковании прошлого приводит к провалам в настоящем и готовит катастрофу в будущем».
|
grey67
