Случайно попалось окончание статьи Солженицына 1982 "Наши Плюралисты". Случайно, потому что интернет забит порезанной версией этой статьи. Так работает современная цензура, не суть.
Те кто тут выступает против великого писателя, должны попробовать сопоставить с его политическими оппонентами тех времен - с кем они в союзе. Поможет расставить акценты.
Солженицын писал(а):
Теперь вот читаю, что понаписали за эти годы лично против меня, – редко встретишь честную полемику, то и дело выверт, натяжка, ложь. Вот видный культуртрегер («культура – это религия нашего времени») дважды или трижды приписывает мне в западной прессе: то желание «восстановить византизм Третьего Рима» (с какого брёху?), то иметь в России теократию, то «православного аятоллу». И это – не ошибка одного ума или натяжка одного полемиста, но от одного к другому так и потекло, и все указуют: «Солженицын предлагает теократию». Да – где же, когда? – да перетрясите мои десять вышедших томов и найдите подобную цитату! Ни один не приводит. Значит, заведомо знают, что лгут? Да, вкруговую знают, что лгут, – и лгут!
На «аятоллу» мне пришлось всё-таки ответить, исключение, уже заврались за пределы. Ответил – абзацем в 80 слов (считая предлоги и союзы). Эткинд мне в ответ – 1300 (пропорция неуверенности), и при том ни тени извинения, что я публично оболган, а взамен – новая ложь; будто я «учу», что «критерий нации – предки, то есть кровь». Да где же это я так «учил», что «критерий нации – кровь»? Откуда это «то есть»? Цитаты – не ждите, и не дождётесь, ибо её не существует. Очередная подтасовка, а литературовед мог бы прочесть «Ленина в Цюрихе» потоньше. Наши предки – да, это прежде всего наше духовное наследство, ими определяется оно, и из того вырастает нация, и из душевной связи с родной землёй, а не с любой случайной, где досталось расти. И у Ленина – душевной связи с Россией мы не видим нигде, ни в чём, никогда. И если в Соединённых Штатах в польской, теперь и вьетнамской, семье растёт ребёнок – то каким бы образцовым гражданином Штатов он ни вырос, и даже если он никогда своей родины не видел, – всё же к сердцу его с наибольшим отзывом прикладывается боль его дальней родины. Отчего же иначе все поляки, вот уже и в четырёх поколениях живущие в Штатах, так бурно и больно отозвались на события именно в Польше, а не в Камбодже или в Эритрее? И кто же настаивает, что это – «кровь»? Это – предки, духовное воспитание, национальная традиция. И вот отчего Соединённые Штаты и за 200 лет ещё не спаялись в единую нацию, но раздираемы сильными национальными лобби.
Или вот распространённый приём плюралистов: выхватить удобную цитату, но не из меня, а из кого-нибудь – В.Осипова, Н.Осипова, Удодова, Скуратова, Шиманова, Антонова – я может быть тех авторов и в глаза не видел, не переписывался, тем более в одни сборники не входил – неважно, дери цитату и лепи её Солженицыну, он ведь на лай не отгавкивается, значит – прилепится. Раз тот так написал – значит, и Солженицын так думает!
И этим нехитрым приёмом не брезгуют многие плюралисты – начиная от «примкнувшего» М.Михайлова. И «Синтаксис», претендующий, кажется, стать эталоном нашего эстетического вкуса и утончённого мышления, – в первом же номере своём громит некоего Шиманова, преградившего дорогу всей свободной русской мысли, – разоблачитель-предупредитель мечется, мечется по шимановской конструкции, и выясняется зачем: вот он собрал и выкладывает, что нашел «общего» у Шиманова с Солженицыным: всякий нехристианский народ _ варварский, а Китай – особенно; задача русского народа – охранить христианство от «жёлтой опасности»; говоря об «образованщине», конечно имеют в виду «сионских мудрецов», и именно они должны быть устранены как главное препятствие на пути русской нации.
Какие сотрясательные выводы о Солженицыне! И насколько же бы они прогремели, если бы взять цитаты да прямо из Солженицына! Да – нету таких цитат. Да – неоткуда их взять. Только вот – соскрести с Шиманова, местами, и то плохонько.
И первым вкладом в бриллиантную диадему будущего законодательства вкуса принимает главный Эстет от суетливого коммивояжёра – дешёвую дутую подделку. И как же не побрезговать – в тени-то, позади-то: ведь этакая мусорная стекляшка, пожалуй, и в диссонанс со взятыми напрокат гравюрами Фаворского?
Да ведь вот мой десяток томов, да ведь вот дюжина исторических глав – критикуйте! разносите! раздолье! Тут и целая желанная программа есть для разноса – Шипова (пока поглубже, чем всё предложенное нашими плюралистами), петит ли мелок, глаза не берут? Нет! Подобно коммунистам, спорят со мной как с партийным публицистом, и только. Накидываются со всеми трубами на какой-нибудь один абзац какого-нибудь интервью.
Но когда я пишу: «Винить нам некого, кроме самих себя», – такой фразы и подобных умудряется не заметить никто из двух дюжин критиков, а дружно голосят, что в «русской революции Солженицын винит исключительно инородцев». Затем есть ещё сручный приём: цитату взять истинную, но вырвать её из текста, но истолковать ложно, но извратить. Такой отмычкой воспользовались сразу несколько плюралистических авторов, в том числе, увы, и разборчивый Померанц, выхватя фразу из моего «Раскаяния». Фраза -самого общего характера: что в раскаянии трудно вовсе освободиться от памяти, односторонен твой грех или обоесторонен, всё же температура разная, не на церковной исповеди, но в человеческом быту, – и кто же от этого свободен? Да, это не высота христианского исповедального покаяния, но статья не ему и посвящена, а повседневному человеческому раскаянию, у него и пределы. Вот она: «Если обиженный нами когда-то обидел и нас – наша вина не так надрывна, та встречная вина всегда бросает ослабляющую тень. Татарское иго над Россией навсегда ослабляет наши возможные вины перед осколками Орды». То есть простая мысль: не мы к ним первые пришли. И это относится к событиям шестисот лет, протекших от сокрушения Орды, – тут и подчинение Казани, и Астрахани. Но, выхватив фразу из контекста, изо всего строя статьи, бессовестно истолковали её – один! другой! третий! четвёртый! – именно в том смысле, что этим я одобряю советское выселение татар из Крыма!
Не прослеживал, кто из них первый придумал (другие – перенимали). Изо всех обращусь лишь к тому, от кого нельзя было ожидать. Григорий Соломонович! Ведь Вы призываете, чтобы даже в разоблачении Гулага, миллионных коммунистических уничтожений, не было бы «пены на губах». Отчего ж – не к государственному деятелю, но к писателю, никому не рубившему головы, – Вы допускаете ей пениться на Ваших собственных? и не пристыдите единомышленников и Ваших учеников? Судя по Вашей статье, Вы «Архипелаг» прочли, и Вы помните, что я пишу там о страданиях выселенных крымских татар и сочувствую я им или тем, кто их выслал. А ещё, может быть, Вы читали и «Раковый корпус» – и запомнили, с какой нежностью описан умирающий татарин Сибгатов, лишённый вернуться в Крым? (Одно из самых «непроходных» для цензуры мест «Ракового корпуса».)
И после этого – вот так выворачивать? А ученики зовут Вас «кротчайший мудрец»...
И весь расчёт – только на то, что я всё равно смолчу, занят Узлами – и не отвлекусь?
Не у меня, это у ваших плюралистов – «татарский», «татаро-мессианский» – первая брань.
Какие же цели ставит себе эта бесчестная дискуссия? Что доброе надеются ею построить в русском будущем? Почему нашему гордому интеллектуальному плюрализму с первых же шагов понадобилась ложь? Неужели без неё не выстраивается аргументация? Самые дотошные книгоеды из них беззастенчиво сочиняют, не приводя ни единой цитаты, – потеряли всякую осмотрительность.
И насколько можно верить последовательности плюралистов? «Права человека» относятся ко всем людям или только к ним самим? Вот я воспользовался самым скромным из прав человека – не поехать по приглашению на завтрак, и свой отказ объяснил в письме к Президенту. И какой же это вызвало гнев плюралистов: я должен был поехать! чтобы придать весу всему их коллективу приглашённых! И некто Любарский пишет задыхательную статью (и снова пропорция неуверенности: в три раза длиннее, чем моё письмо Президенту). И снова: что в моём письме главное, существенно, – то обмолчать или вывернуть, «не понять», зато нравоучительно втолковывать, кем из диссидентов (кроме почему-то Синявского) я пренебрег – хотя в моём письме ясно сказано, что состав участников от меня тщательно скрывали, и Любарский знает, что он был объявлен лишь вослед. С привычным советским вывертом втискивает меня в компанию Брежнева, «Литгазеты», обвиняет в безответственном повторении «бредовых мнений» "какого-то генерала" из «какой-то американской газеты», – извольте: «Вашингтон пост», ведущая столичная, генерал Тейлор, командовавший объединённой группой начальников штабов, а стратегическую идею избирательно уничтожать русских ядерными ударами ему подали из университетских кругов, профессор Гёртнер.
С таким гневом свободные плюралисты никогда не осуждали коммунизм, а меня эти годы дружно обливали помоями – в таком множестве и с такой яростью, как вся советская дворняжная печать не сумела наворотить на меня за двадцать лет. Очень помогло им, что западная пресса, особенно в Штатах, в руках левых – и легко, и охотно эту травлю переняла и усвоила.
Сколько лет в бессильном кипении советская образованщина шептала друг другу на ухо свои язвительностипротив режима. Кто бы тогда предсказал, что писателя, который первый и прямо под пастью всё это громко вызвездит режиму в лоб, – эта образованщина возненавидит лютее, чем сам режим?
"Фальсификатор... Реакционный утопист... Перестал быть писателем, стал политиком... Любит защищать Николая I (?)... «Ленин в Цюрихе» – памфлет на историю... «Ленин в Цюрихе» – карикатура... Оказался банкротом... Сублимирует недостаток знаний в пророческое всеведение... Гомерические интеллектуальные претензии... Шаманские заклинания духов... Ни в грош не ставит русскую совесть... Морализм, выросший на базе нигилизма... Освящает своим престижем самые порочные идеи, затаённые в русском мозгу... Неутолимая страсть к политическому пророчеству с инфантилизмом... Потеря художественного вкуса... Несложный писатель... Устройство сознания очень простое и близкое подавляющему большинству, отсюда общедоступность. (Вот это их и бесит. А я в этом и задачу вижу.) Фанатик, мышление скорей ассоциативное, чем логическое... Пена на губах, пароксизм ненависти... Политический экстремист... Волк-одиночка... Маленький человечек, мстительный и озлобленный... Взращённый на лести... Ходульное высокомерие... Одинокий волк, убежавший из стаи... Полностью утратил контакт с реальностью... Лунатик, живущий в мире мумий... Легко лжёт... Пытается содействовать распространению своих монархических взглядов, играя на религиозных и патриотических чувствах народа (ну, буквально из «Правды»)... Пришёл к неосталинизму... Его сталинизм полностью сознательный... У Ленина и Солженицына абсолютно одинаковое понимание свободы... По его мнению, коммунистическая система не подходит России только из-за того, что она нерусская (не из-за того же, что атеистична и кровава?)... Капитулировал перед тоталитаризмом... Яростный сторонник клерикального тоталитаризма... Аятолла России... Великий Инквизитор... Солженицын, пришедший к власти, был бы более опасным вариантом теперешнего советского режима... Его поведение запрограммировано политическими мумиями, которые однажды уже поддержали Гитлера (отчего не самим Гитлером?)... Опасность нового фашизма... В его проповедях и публицистике – аморальность, бесчестность и антисемитизм нацистской пробы"... И наконец: «Идейный основатель нового Гулага»...
И это всё написано не замороченными иностранцами, но моими, так сказать, так сказать... соотечественниками. И так нарастал от года к году, раздражённый, оскорблённый тон плюралистов, что даже этих, кажется уж высших, обвинений им казалось мало – и стали лепить больше по личной части: «...Ослепление рассудка... Помрачение рассудка ослабило моральные тормоза... Наведенное безумие... Удар славы тем сильней раскалывает голову, чем менее плотно её нравственное наполнение».
И требовали, чтоб я наконец замолчал, не выступал перед Западом! (Уж я ли не молчу? Не управляемся отказывать всем западным приглашениям.) И прямо так и вопрошали: зачем я выжил? – и на войне, и в тюрьме, и сквозь рак. И объявляли меня – уже вполне конченным, хоронили (мыши кота).
И – как не перемывали в сплетнях мои собственные признания! – как будто они первые дознались, открыли. Ни одна моя покаянная страница не осталась без оживлённого обтанцовывания, на каждую находились низкие оппоненты, кто выплясывал, скакал, указывал, торжествовал, как будто я скрывал, а он разоблачил. (А ведь среди этой публики – и писатели есть. И – как же они себе мыслят литературу без признаний?)
Так постепенно сводили клеветы под единый купол и ещё такой приём придумали, наглядное пособие: напечатать серию фотофантазий на «род Солженицыных» – морда за мордой, тупица за тупицей – презренный род, каким только и может быть всякое русское крестьянское порождение. Или, как выразился левый «Мидстрим» (остроумный Макс Гельтман): «в его родословной все крестьяне до того, что коровьим навозом почти замараны писательские страницы».
А в левом американском «Диссенте» шустрая чета (всё те же Соловьёв и Клепикова) приоткрыла опасную связь: «Отрицательные черты Солженицына являются чертами России, и расхождения с ним его либеральных оппонентов относятся не к нему, а к самой России... Читатели могут любить или не любить Солженицына, но это равносильно любви или нелюбви к его стране... Связь с отечеством его не прервана, а скорей усилилась изгнанием, подобно тому как – (оцените сравнение) – части раздавленного червя извиваются, пытаясь соединиться».
И усвоили, и печатно употребляют как самоясное выражение – «люди Солженицына», – то есть как будто мною мобилизованы, обучены, и где-то существуют, и тайно действуют страшные когорты. Да очнитесь, господа! Если бы я непрерывно ездил на конференции, как вы все это делаете, всё организовывал бы комитеты, или мостился бы к госдепартаментским, как вы этим заняты! – но я заперся, уже 6 лет тому, для работы и даже трубку телефонную в руки не беру никогда. Да у вас переполох от ненависти и страха. Ваша дружная сосредоточенная ненависть немало и убеждает меня в правильности и полезности для России моей тропы.
Естественное возрождение русских умов и русских сил там и сям, признак не до конца умершей нации, – вы принимаете за заговор?
...Так с удивлением замечаем мы, что наш выстраданный плюрализм – в одном, в другом, в третьем признаке, взгляде, оценке, приёме – как сливается со старыми ревдемами, с «неиспорченным» большевизмом. И в охамлении русской истории. И в ненависти к православию. И к самой России. И в пренебрежении к крестьянству. И – «коммунизм ни в чём не виноват». И – «не надо вспоминать прошлое». А вот – и в применении лжи как конструктивного элемента.
Мы думали – вы свежи, а вы – всё те же.
1982
