Медстраничка :)

Работа - это не хобби, а профессия - на то и профессия, чтобы, фигурально выражаясь, в первую очередь кормить.
И профессия не может быть подвигом, а подвиг - профессией.
НЕ врачи пишут законы, инструкции, порядки, стандарты, рекомендации и пр. нормативные акты. но зато врачей потом на их основании успешно и с азартом даже наказывают, вплоть до уголовных дел.
Вот Вы жалуетесь на грубость врача (наорал), на то, что не пускают до 8 утра в больницу... Но проблемы здравоохранения куда глубже и ужасней.
Как говорится, не о том плачете.
Вот поступает молодой человек в больницу. Кровотечение, донорской крови не хватает, ехать за ней - пациент не дождётся.
С молодым человеком сопровождающие; они готовы сдать для него кровь . И врач это делает, переливает и спасает пациенту жизнь.
Позже приходят анализы, и выясняется, что один из доноров был инфицирован ВИЧ. А по существующим приказам переливать необследованую кровь запрещено.
Спасённый молодой человек после выписке подаёт на врачей в суд, выигрывает дело, получает денежную компенсацию от больницы. а два врача получают реальные сроки лишения свободы и запрет на профессию на три года.
И это всё строго "по Закону".
Теперь представьте аналогичную ситуацию в той же или любой другой больнице, где врачи проинформированы специальным "письмом" Минздрава об этом случае.
Как поступит врач? Вновь рискнёт своей жизнью, свободой, здоровьем, соей семьёй ради спасения пациента или сделать так, как требует от него государство "по закону"?
Спасение пациента -вот оно, сидит рядом, под дверью и умоляет сделать "что-нибудь", взять кровь и пр.
Но врач теперь лишь пошлёт машину, и пациент не дождётся крови и умрёт. А врач пойдёт домой к своим детям, а не на тюремные нары, куда его отправит общество, поставившее врача в эти условия работы.
Сегодня ситуация такова, что с точки зрения государства предпочтительнее, чтобы пациент умер согласно правилам медицины, нежели поправился вопреки им.
Поэтому так трудно получить адекватное обезболивание умирающим больным (гуглить: Алевтина Хориняк), рекомендации по оптимальным лекарствам и вообще лечению.

Когда врача, ОЖИВИВШЕГО мёртвого (!) пациента судят (!!!) за сломанное во время массажа сердца ребро (да что там ребро! за испорченную и даже просто испачканную одежду, за якобы пропавшую серёжку, золотой якобы крестик) - то врачи вынуждены приспосабливаться к требованиям общества. потому, что отлично понимают: никто им не поможет, никто не войдёт в их положение, никто не оценит их стремление помочь, спасти пациента или облегчить его страдания любой ценой, даже ценой нарушения закона.
При этом общество, отчего-то, считает, и даже уверено в том, что если требование Закона и морали вступают в противоречие (а это не редкость), то врач всегда обязан поступать с точки зрения "классической" морали, не считаясь со своими собственными интересами и даже требованиями Закона.
Но это не так.
Общество само воспитало другое поколение врачей.
Бесконечным их унижением, шельмованием, преследованиями.
Теперь же пожинает плоды.
Врач не вредит пациенту специально; это глупость.
Но и не станет вредить себе. нарушая закон, даже если его соблюдение вредит пациенту.
Своя шкура, извините, дороже.

Меня часто спрашивали, эфективна ли уринотерапия, я выдавал рецепт: " Утром стакан мочи и два пирожка с говном" ( вместо завтрака)... Некоторым помогало...

Жалуются медики, жалуются.... А не пора ли послать всех нахуй!? Устроиться продавцами в супермаркетах и не бояться ни чего? В зарплате не потеряете и посадить вас будет трудно! Оказание "медуслуг"? Индивидуально и за деньги - хочешь жить? Оплати услуги! Медицинская ПОМОЩЬ только экстренная и не бесплатно! (всякие ОМС и прочая)

До сих пор мучают сомнения. Мой приятель потерял сознание и я знал что у него больное сердце. Скорая все не приезжала, пульс то пропадал, то появлялся, лихорадочный, быстрый и слабый. Я не решился бить его в область сердца, поскольку не врач и боялся что оно совсем остановится. Скорая приехала через 30 минут, реанимационные мероприятия не помогли. Сказали - фибрилляция желудочков. Вопрос: Помогли бы запустить нормальную работу сердца удары в его область? Спасибо за ваши замечательные рассказы и надеюсь, ответ.

_________________
Будем справедливы: "Не все нацисты евреи, не все евреи нацисты"

При фибрилляции желудочков пульса нет, т.к. нет кровообращения... Да, при фибрилляции желудочков иногда удар по грудине помогает (очень редко)...

«Расстрельный список» гомеопатических лекарств

09.02.2017

На фоне активно обсуждаемого меморандума РАН о лженаучности гомеопатии оказалось, что многие люди принимают гомеопатические препараты и даже не догадываются об этом.

Причина проста: производители тщательно пытаются скрыть суть своих поделок под наукообразными определениями и словами. Впрочем, в этом нет ничего нового, ведь противников пустышечных препаратов всегда было немало, а обхитрить их и продать им своё снадобье можно только если стыдливо скрыть своё лицо и назвать свой препарат не гомеопатическим, а просто якобы с «низкой концентрацией».

По мнению одного из экспертов, подписавших антигомеопатический меморандум РАН, руководителя проекта Encyclopatia.ru, врача-невролога Никиты Жукова, люди бесполезно тратят деньги на ряд широко распространённых в России препаратов.

Никита Жуков опубликовал список мощно распиаренных в медиа лекарств, эффективность которых вызывает, мягко говоря, сомнения.

Для начала поговорим о так называемой «скрытой гомеопатии», которая всячески пытается спрятать свою принадлежность к гомеопатии благодаря кривым формулировкам. Однако не имеет в своём составе действующего вещества: в 100 000 000 таблеток находится примерно одна его молекула или даже меньше, поскольку антитела — это весьма крупные белковые молекулы (гомеопатам это неизвестно, в химию, физику и биологию они «не могут»).

АНАФЕРОН: профилактика и лечение ОРВИ; антитела к гамма интерферону человека аффинно очищенные – 0,003 г с содержанием не более 10−15 нг/г (нанограмм вещества на грамм таблетки). Входил в рекомендации по профилактике ОРВИ и гриппа от 2007.



АРТРОФООН: ревматоидный артрит, остеоартроз и другие заболевания суставов; антитела к человеческому ФНО-α в дозировке 10−15 нг/г.



ИМПАЗА: лечение импотенции. Некие проэрекционные антитела к эндотелиальной NO-синтазе аффинно очищенные, в какой дозировке? Да-да, 10−15 нг/г.



ТЕНОТЕН: успокоительное; антитела к мозгоспецифическому белку S-100/Tenoten): пероральные антителами в дозировке 10−15 нг.



ПРОПРОТЕН-100: средство для лечения алкоголизма; антитела к мозгоспецифическому белку S-100 в дозировке 10−1991 (!) нг/г.



КОЛОФОРТ: лечение СРК и других проблем с кишечником; антитела к человеческому фактору некроза опухоли альфа (ФНОα) – 0.006 г., антитела к мозгоспецифическому белку S-100 – 0.006 г, антитела к гистамину – 0.006 г. наносятся на лактозу в виде смеси трех активных водно-спиртовых разведений субстанции, разведенной соответственно в 10012, 10030, 100200 раз.



Следующая группа препаратов теоретически, судя по расчётам, может содержать какое-то количество действующего вещества, но мы этого никогда не узнаем наверняка. Производители используют гомеопатическую терминологию и методы разведения («D» с цифровым индексом обозначает степень разведения: D1 = 10, D2 = 100, D3 = 1000 и т.д.), которые не являются общепризнанными и никак не проверяются. Главная проблема в том, что гомеопатические препараты с возможным присутствием каких-либо веществ могут оказывать нежелательное действие, но никто понятия не имеет какое, поскольку гомеопатия не является наукой и не требует научной (да и любой другой) проверки своих препаратов.

АФЛУБИН: для лечения и профилактики ОРВИ и гриппа. Содержит травы (горечавка, аконит, бриония) в различных разведениях, фосфат железа и молочную кислоту (тоже разведённые) и спирт этиловый в нормальной такой концентрации 43 %. Входил в рекомендации по лечению гриппа от 2007 года.



ВИБУРКОЛ: жаропонижающее и противовоспалительное средство при лечении респираторных заболеваний у детей. В составе ромашка, беладонна, паслён, прострел, подорожник и углекислая известь имени Ганнемана (Calcium carbonicum Hahnemanni, «В гомеопатии употребляется углекислая известь, получаемая из устричных раковин. Полученная таким образом углекислая известь не является химически чистой, но, тем не менее, не может быть заменена никакими другими препаратами, так как именно с такого рода известковым препаратом Ганнеман производил свои опыты»).

Можно купить сие удивительное вещество отдельно. Что самое интересное, чем сильнее разведение, тем меньше там вещества и… тем дороже оно стоит! Идеальный бизнес.



ГЕНТОС: от цистита и простатита. В дело идут и деревья: тополь, сабаль (пальма такая), а так же болиголов, пикрат железа и йодид калия, конечно, в разведениях и с самым главным активным компонентом — 43% этанолом.



ИНФЛЮЦИД: от ОРВИ и гриппа. Аконит, гельземий, рвотный корень, переступень, посконник и фосфор. Травы они и есть травы, а вот про гомеопатический фосфор можно почитать в сборнике анекдотов.



МАСТОДИНОН: для лечения фиброзно-кистозной мастопатии, которая обычно лечения-то и не требует. В составе травы (прутняк, стеблелист, фиалка, грудошник, касатик, лилия) в разных разведениях.



ПУМПАН: гомеопатическая кардиология (ишемическая болезнь сердца, сердечная недостаточность, аритмии). Содержит боярышник, баранец, ландыш, наперстянку и карбонат калия.



РЕМЕНС: ПМС, климакс, аменорея и прочие гинекологические штучки. Содержит растения клопогон, пилокарпус, сангвинария, плюс нечто «лахезис» из яда южноамериканской змеи, чернила каракатицы. Чем дальше, тем более научно, ничего не скажешь.



ТРАУМЕЛЬ С: для переломов, вывихов и прочих мелочей, вроде артритов и бурситов. Целый букет трав: календула, арника, гамамелис, тысячелистник, зверобой, беладонна, борец, ромашка, окопник, маргаритка, эхинацея, плюс оксид ртути имени самого Ганнемана (Mercurius solubilis Hahnemanni) и что-то совсем магическое: известковую серную печень (Hepar sulphuris calcareum), «смесь равных частей истолченной в мелкий порошок устричной раковины и чистого серного порошка в течение 10 минут выдерживается в белом жару». Если почитать подробно, то можно сойти с ума от смеха.



ЦИННАБСИН: лечение синуситов. Две травки (желтокорень, эхинацея) и два волшебных ингредиента: сульфид ртути, двухромистый калий.



ЭНГИСТОЛ: такой иммуномодулятор для лечения любых воспалительных и инфекционных заболеваний. Содержит три разных разведения травы с классным названием «ласточкин ластовень» и два разведения серы.



А теперь классическая гомеопатия — суперпустышки, производители которых и не скрывают, что ничего внутри нет.

АГРИ: антигриппин гомеопатический; содержит травы аконит, беладонну, переступень, прострел, плюс упомянутую выше серную печень, фосфат железа и (самое интересное) йодистый мышьяк, подробнее — осторожно, бред. Входил в рекомендации по лечению гриппа от 2007 года.



ОЦИЛЛОКОКЦИНУМ: настоящий эталон. Есть ещё люди, которые не слышали про открытие гомеопатами параллельных вселенных? Так вот: препарат содержит печень некой неизвестной биологам барбарийской утки (возможно, это реальная мускусная утка) в таком разведении, что, скорее всего, она существует где-то в параллельном мире. Препарат входил в рекомендации по лечению гриппа от 2007 года.



СТОДАЛЬ: средство от кашля. Содержит целую экосистему: прострел, щавель, переступень, рвотный корень, росянка, губка морская жженая (Spongia marina tosta), Кошенильный червец (насекомое такое), лишайник лобария лёгочная и некое (видимо, ориджинал контент) «миокардэ» (myocarde).



Самое главное: если вам когда-то «помогал» любой из этих препаратов, то это был 100% эффект плацебо. Вы можете продолжать и дальше их использовать под собственную ответственность, но к медицине они отношения не имеют. Все употребления слова «содержит» являются метафорой.

Как сообщалось ранее, комиссия по борьбе со лженаукой РАН выпустила меморандум, составленный и одобренный многими известными учёными, врачами и популяризаторами науки.

Никита Жуков

«Ничто не требует таких жертв, как профессия врача»

31.05.2018
Что толкает людей помогать другим и осознанно выбирать профессию врача? Хирург-ортопед рассказал на условиях анонимности историю своего пути, признался, что врачам часто приходится разрываться между семьей и работой, и объяснил, почему выбирая медицину, нужно понимать, что ты полностью должен посвятить себя профессии.

Хотелось помочь всем, кому плохо и больно

Доктор отмечает, что в классическом восприятии хирург-ортопед часто ассоциируется исключительно с ногами. Однако на деле «общие» хирурги занимаются исключительно брюшной областью, а вот хирурги-ортопеды занимаются костно-скелетными травмами.

«На хирургию я шел осознанно — со школы увлекался биологией и химией. Отучился шесть лет на общем отделении, затем еще пять на специализации, итого — 11 лет. У хирургов специализация самая долгая. Правда, я не жалею, работа классная».

На выбор профессии, по его словам, повлиял яркий случай, произошедший с ним и его друзьями в 15-16 лет. Гуляя с товарищами, один из них сильно повредил ногу — открытый перелом.

«Ну, знаете, кость наружу, кровь, все ребята в стороны разбежались, даже не знаю, чего боялись все в тот момент. То ли крови, то ли ответственности, — вспоминает хирург. — Я быстро принял решение, раздал всем указания, сам ни на минуту не отходил от друга, и уже буквально через 15 минут мой друг благополучно находился в медпункте с правильно наложенной шиной».

В результате, с другом все стало хорошо, а врач медпункта тогда сказала, что если бы парня привезли в больницу позже, все могло быть гораздо хуже. «После этого момента друзья могли положиться на меня, особенно мой товарищ, которому я спас ногу и не бросил в трудный момент. Я до сих пор вспоминаю те глаза, как они повлияли на меня, а точнее на мой выбор. Я смотрел в них и совершенно ничего не хотел, кроме как помочь. И если до этого случая я хоть чуть-чуть сомневался в выборе профессии, то после него я твердо решил, что буду хирургом, чтобы никогда не видеть подобного взгляда».

Дежурство – это дурдом

Хирург отмечает, что самые тяжелые периоды — это выходные дни, всевозможные праздники и гололедица. По его словам, работа медиков зависит от дежурства: либо дежуришь в травмпункте, либо в больнице. Смены длятся либо 12, либо 24 часа, «за это время мы успеваем вымотаться как собаки».

К слову, сами дежурства в травмпункте хирург-ортопед откровенно называется настоящим дурдомом, причем, не в плане организации работы – бригады как раз работают профессиональные. Бардак происходит, по мнению врача, в количестве пациентов — на полумиллионный город работают всего два серьезных травмпункта. Люди часами сидят в очередях. И проблема не в какой-то бюрократии, а в том, что вся амбулаторная система была когда-то развалена и с тех пор функционирует кое-как.

«Поэтому к нам обращается очень много так называемых нецелевых пациентов, которые могли бы спокойно пойти к семейному врачу, а затем к специалисту. Но когда ожидание растягивается на месяцы, они рвутся к нам в надежде поскорее узнать диагноз и получить лечение».

Очереди – отдельная история

«Что творится в приемной травмпункта — отдельная история. Вызовы полицейского патруля регулярны: кто-то обязательно с криком, матом и скандалом, а то и дракой, рвется на прием, — говорит хирург-ортопед. — Очень часто приходится сдерживаться изо всех сил, особенно когда знаешь закономерность: громче всех орут те, у кого реальных проблем нет».

Врач привел в пример случай, когда в больницу мужчина привез свою престарелую маму, которая пару недель назад упала и ушибла грудную клетку. В очереди в это время сидело больше десяти человек, а врачи в это время ставили пациенту гипс.

«К семейному врачу они не ходили — зачем? Не прождав и десяти минут, мужчина в момент, когда мы ставим пациенту гипс, распахивает двери операционной и начинает на всех орать. И что врачи сволочи, и что о людях не думают, и что мама умирает. В общем, чтобы не набить ему морду, я пошел за заведующим. А тот не нашел ничего лучшего, как принять скандалиста вне очереди, — говорит он. — С одной стороны, а что еще оставалось делать? С другой — мы все были как оплеванные. Но хуже всего то, что мужчина понял, что ором и хамством можно получить услугу вне очереди».

Кстати, у той «ушибленной» бабушки был «зеленый цвет», то есть ничего критичного. Она, по правилам, могла ждать в очереди до трех часов.

Простой случай превращается в тяжелый

Иногда бывает так, что случай, казавшийся на первый взгляд простым, на деле оказывается куда сложнее. Один раз, по рассказу врача, к нему на прием в травмпункт пришла бабушка — упала две недели назад, теперь болит нога. Отправил ее на рентген, а после получения снимка выяснилось, что у пенсионерки перелом бедра. «Иногда люди с переломом шейки бедра могут ходить и в инвалидное кресло усаживаются не всегда. Все зависит от самого перелома и грамотных действий врача. В тот раз нам повезло».

«Первое время особенно трудно было стоять возле операционного стола и осознавать, что именно в моих руках находится жизнь человека. Хотелось позвать своего наставника, чтобы он стоял рядом и контролировал все мои действия. Каждый раз при входе в операционную я всматриваюсь в лицо своему пациенту, лежащему на столе, и вроде бы я всё знаю до мелочей по той или иной операции, но всё равно какой-то непонятный страх присутствует в операционной всегда. Страх потерять больного, может быть даже и не по врачебной ошибке, но одно слово «потерять», звучит для меня всегда очень страшно.

Как-то я сказал наставнику о своем страхе, на что в ответ получил грозный взгляд. После этого стараюсь все свои эмоции оставлять за дверью операционной, но не скажу, что всегда получается…».

Профессия требует мужества

Хирург-ортопед подчеркивает, что врач должен быть готов к самопожертвованию. По первому зову он должен оказать помощь людям, независимо от того, день на дворе или ночь, пурга или дождь.

«Пациенты и их здоровье для меня всегда на первом месте. Эта профессия требует мужества, необходимости принятия единственно правильного решения, от которого зависит человеческая жизнь, — отмечает врач. — Пережить потерю на операционном столе может не каждый врач, некоторые мои знакомые ушли из медицины именно по этой причине».

Кроме того, по словам доктора, в настоящее время работа становится, к сожалению конвейерной, а личный подход почти стерт.

«Визуальный контакт с больными очень важен. Нужно оценить состояние, понять, что из себя больной представляет, а иногда даже отказаться от операции — часто переломы можно лечить и без этого, — говорит врач. — В идеале по отделениям должен пройти и анестезиолог, ему тоже важно оценить состояние пациента. Но так бывает не всегда. Иногда из-за нехватки времени он появляется лишь непосредственно перед операцией. Мне это не нравится».

Нагрузка колоссальная

Хирург-ортопед рассказывает, что приходя на работу, приходится сначала идти к тем, кто остался с предыдущего дежурства – десяток неоперированных. На каждого хирурга в день приходится по 3-4 операции, причем довольно долгих, в среднем по полтора часа.

Доктор подчеркивает, что почти все случаи в травмпункте — результат глупости. Многое связано с алкоголем.

«Лампочки в рот на моей практике не засовывали, зато всевозможные находки в заднем проходе — типичная вещь. И ведь отмазки… То один в душе на зубную щетку упал, то второго в секс-шопе фаллоимитатором зацепило, — вспоминает специалист. — Один раз пациент три часа сидел в приемном покое с вибратором в прямой кишке. Стеснялся. Зашел, когда терпеть уже стало невозможно — говорит: «Вытащите, а то вибрирует».

По словам медика, если работать в одну смену, получится примерно полторы тысячи евро. Но с учетом нагрузки и ответственности — это совсем немного. Поэтому многие ищут возможность подработать. Кстати, конверты от пациентов — вовсе не миф.

«Я поначалу категорически не хотел их брать, пока старший коллега не изрек простую вещь: пациенты так хотят сказать спасибо. И, отказываясь, мы их обижаем. У меня есть два правила: я никогда не беру денег перед операцией, только после окончательного выздоровления, если пациент действительно хочет выразить так благодарность. И второе — никогда в жизни не возьму денег у пенсионеров. Это табу».

Благодарность и жалобы

Врач добавляет, что капризные пациенты встречаются часто. Вот, например, как-то больному откусили ухо, причем откушенный кусок оказался съеденным. Хирург-ортопед сделал, что мог, зашил красиво и аккуратно. А пациент ворчит, мол, куска уха нет. Предложили ему в качестве компенсации отрезать симметричный кусок у второго уха – отказался.

«Но, правда, и благодарят часто. Это очень приятно, когда после операции и реабилитации пациенты приходят и говорят: «Доктор, спасибо!» Пожалуй, это самое главное в нашей работе».

Медик подчеркивать, что настоящий врач — это человек, который полностью отдаётся своей работе и своим пациентам. Поэтому перед тем, как выбирать столь важную профессию в мире, необходимо задать себе вопрос, что важнее — карьера или семья?

«Я себе этот вопрос задал, и определенного ответа не последовало. Я постоянно разрываюсь между семьей и карьерой. Хочу сказать спасибо за понимание, что моей семье не надоедают вечные ночные дежурства. Они всё это понимают, лишь при двух моих словах: «Пациенты ждут». Поэтому я хочу предупредить всех поступающих в медицинские ВУЗы: либо вы полностью отдадитесь карьере, либо будете жить как на двух стульях. Поверьте, это очень тяжело. Я люблю одинаково и свою профессию и свою семью, и выбрать так и не смогу. Таких жертв как профессия врача, не требует никто» — заключил хирург-ортопед.

Истории врачей, заразившихся ВИЧ

29.05.2018
Российский специалист по ВИЧ, эпидемиолог Сергей Олейник рассказывает о врачах, которые заразились ВИЧ-инфекцией.

Люди, живущие с ВИЧ, не любят, когда их называют ВИЧ-инфицированными, предпочитая более нейтральное «ВИЧ-положительные». В переписке в сети Интернет они обращаются к своим знакомым с пожеланиями здравствовать со словом «плюсики»: «Здравствуйте, плюсики!» Я бы сказал, что эта одна из форм взаимной поддержки словом, которая «плюсикам» очень нужна. Мы ведь живем в довольно жестоком и равнодушном мире, где каждый сам за себя. Жестокость и равнодушие усугубляются и усиливаются, когда у человека обнаружили пока еще неизлечимую болезнь.

Россияне начинают интересоваться проблемой ВИЧ-инфекции, если она касается их самих: где можно сдать кровь на ВИЧ и какую цену придется заплатить за анализы (хотя обследование на ВИЧ-инфекцию, в том числе и анонимное, должно быть доступным в любом медицинском учреждении и проводиться для граждан РФ бесплатно). Они, иногда с запозданием, интересуются путями передачи ВИЧ-инфекции и можно ли заразиться ВИЧ при определенном стиле собственного поведения. Позже их мучает вопрос как они могли получить ВИЧ.

Тем, как живут ВИЧ-инфицированные, мало кто интересуется (судя по количеству запросов в Интернет). Меня не коснулось – и ладно! Между тем истории отдельных людей могут дать наиболее полные и достоверные ответы на интересующие и пока еще не интересующие вас вопросы. Вот несколько таких историй (имена изменены).

История первая.

Степан работал хирургом и, как многие врачи, имеющие отношение к хирургическим операциям, был кадровым донором. Кадровый означает проверенный неоднократными кроводачами и обследованный на ВИЧ «вдоль и поперек». Хороший специалист с отличным характером, общительный, всегда находящийся в центре дружеских компаний во время редких застолий (вопреки распространенному СМИ мнению у врачей на них не хватает времени). Известие о положительном ВИЧ-статусе было полной неожиданностью: Степан был обследован на ВИЧ по эпидемиологическим показаниям, после того, как у женщины, донором крови он был, была обнаружена ВИЧ-инфекция. Вопрос о том, как и где он мог заразиться, Степана, гея, не мучил. Здесь важно то, что эрудированный врач не имел достаточных знаний о путях заражения ВИЧ и не смог себя защитить. Считая, что СПИД далеко и его лично не коснется. Не случилось.

О заболевании Степан рассказал только заведующему отделением, который к ситуации отнесся с пониманием. Когда заведующий сменился, Степан сделал то же самое. И о заболевании узнали все коллеги. Степана сначала отстранили от участия в операциях, затем определили в анестезиологи и потом – «задвинули» в патологоанатомы. В строгую изоляцию. Но больнее всего стало, когда на его день рождения не пришел ни один из коллег. Мучило чувство вины перед женщиной, которой он хотел помочь (она позднее умерла от своего заболевания). Посещали мысли о суициде. Но работать в больнице стало невозможно.

Степан пришел в общественную организацию. Помогал сначала в качестве волонтера, а потом стал сотрудником проекта, помогающего людям их «групп риска». За счет средств зарубежного гранта. Он был великолепным тренером: позволяли и образование, и характер. А также – личная мотивация и желание помогать другим. Принял участие в международных тренингах и конференциях по ВИЧ-инфекции. На одной из них, в Барселоне, познакомился с таким же, как он, специалистом — из Англии. Стал учить английский, потом уехал к своему другу в Великобританию. Трудолюбие и упорство позволили ему сдать экзамен сначала на право работать сначала средним медработником, позже — врачом. До сих пор Степан сотрудничает с НКО, делает переводы по ВИЧ-инфекции. Живут с другом семьей, счастливо, их брак зарегистрирован.

История вторая.

Иван был врачом, акушером-гинекологом. В поле зрения специалистов службы СПИД попал при проведении обследования медработников больницы на ВИЧ. Эпидемиологическим расследованием было установлено, что его жена была также инфицирована. Выяснилось, что зная о своем диагнозе, он передал ВИЧ половым путем сестре жены, а та – своему мужу. Из роддома пришлось уйти работать по специальности, но в Центр СПИД. Жесткость российского законодательства в отношении передачи ВИЧ человеком, знающим о своем диагнозе, другому лицу и обязанность специалистов сообщать о таких фактах в правоохранительные органы, стали причиной возбуждения против него уголовного дела.

Кстати: в наше время прокуратура обязывает специалистов передавать эти данные, когда регистрируются случаи инфицирования ВИЧ несовершеннолетних, даже если от потерпевших нет заявления в правоохранительные органы. Если бы Ромео и Джульетта жили в наше время, а у Ромео болел ВИЧ-инфекцией и он, зная об этом, половым путем инфицировал Джульетту, вариантов бы у него не было: Ромео попал бы в колонию.

С Иваном всё закончилось трагично: накануне начала судебного заседания, в котором свидетелями должны были выступать его нынешние коллеги, он покончил с собой – ввел в вену препарат, вызвавший острую сердечную недостаточность.

История третья.

Кира — молодая симпатичная женщина, ровесница моих старших сыновей, врач, имеет любящего мужа и ребенка. Только при разговоре постоянно срывалась на плач… И дело не в том, что она – пациентка Центра СПИД, то есть живет с ВИЧ. Для нее известие о своем ВИЧ-статусе не было таким тяжелым, как последующие события, которых уже слишком много для ее возраста.

Сначала – предательство собственной матери. Самый дорогой человек сделал то, что не укладывается ни в какие представления о человеческих отношениях: она сообщила об ее диагнозе главному врачу медицинского объединения, в котором Кира успешно работала и была на хорошем счету как профессионал, любящий свое дело.

Потом – разговор с главным врачом, работодателем. Предельно жесткий, после которого Кире пришлось уволиться. У нас ведь легко уволить человека (так не без оснований считают работодатели) – всегда найдется за что. Но существует разница между незаконным увольнением и увольнением человека с той же самой формулировкой, но по причине, которая остается «за скобками» — из-за диагноза. Мало того. Поскольку главный врач (теперь уже бывший) руководил объединением медицинских учреждений одного профиля, он сделал все, чтобы Кира не смогла трудоустроиться ни в одно из них.

Кира продолжала работать по специальности в частной клинике, в которой она подрабатывала раньше (врачу тяжеловато прожить, работая на одну зарплату). До тех пор, пока главному врачу и этой клиники не сообщили об ее диагнозе. Сообщила бывшая коллега.

Она сделала попытку трудоустроиться еще в одну больницу, начала оформляться (вакансии по ее специальности есть) – до той поры, когда очередь не дошла до обследования на ВИЧ. Абсолютно незаконного обследования, поскольку освидетельствование на ВИЧ в данном случае вообще не предусмотрено. Другая бы (как не одна она) попросила кого-нибудь обследоваться вместо себя… но она порядочный человек.

Вот такая история. Киру принуждали к тому, чтобы она вычеркнула из жизни 11 лет учебы и работы в любимой профессии. Ее мама продолжает делать все, чтобы отравить ей жизнь, сообщила о диагнозе Киры всем родственникам, затем – ее друзьям и знакомым через социальные сети. Сейчас угрожает ей тем, что сообщит о ее диагнозе в детский сад, в который ходит ее дочь. Кстати, и дочь и муж – ВИЧ-инфекцией не болеют.

Можно долго рассуждать о врачебной тайне и профессиональном долге. Но теория – одно, а наша жизнь – совсем другое. Кира обращалась в правоохранительные органы и в прокуратуру, но в ее случае люди, призванные охранять граждан и следить за соблюдением закона, не увидели поводов для реагирования. У Фемиды же на глазах повязка и плохой слух. А, может быть, и нет сердца.

К счастью, эта история – с хорошим концом. Кира трудоустроена, работает по специальности. Но это скорее исключение, чем правило.

Люди, живущие с ВИЧ – точно такие же, которые живут без ВИЧ-инфекции. Они отличаются от остальных только тем, что у них в организме есть вирус. В остальном среди них такой же процент умных, дураков, подонков и любящих родителей. Все как у все людей. Но они еще живут в условиях дискриминации и навешанных ярлыков.

А дискриминация – следствие низкой информированности людей о ВИЧ-инфекции, о путях передачи ВИЧ, о том, как можно заразиться ВИЧ и как нельзя. Совершеннейшая глупость возлагать ответственность за низкий уровень информированности детей, подростков, взрослых на самих людей. Государство по Закону должно выполнять свои обязательства и организовывать профилактику и наркомании, и ВИЧ-инфекции. Пока что государство остатки этой работы и накопленного опыта разрушает и имитирует бурную деятельность в форме периодически проводимых акций. Утилизируя бюджетные средства и предпочитая не замечать, что эта «активность» не способна привести к снижению заболеваемости.

Закрывать глаза на это глаза – не только глупость, но и преступление.

Как сообщалось ранее, за фронтовыми сводками об «успехах» МЗ РФ в борьбе с ВИЧ-инфекцией проблема распространения ВИЧ среди медицинских работников как-то отошла на задний план. Может быть, она вдруг стала не актуальной? В самом начале борьбы с эпидемией в России не было страшнее пугала для больных, чем ВИЧ-инфицированный медицинский работник, и больной ВИЧ-инфекцией – для медиков.

Московские врачи восстановили пациенту ногу после полного разрушения связки

25.05.2018

В Клинико-диагностический центр городской клинической больницы им. С. П. Боткина обратился пациент. 50-летний мужчина год назад работал газонокосилкой с диском, диск соскочил и разрезал ногу в области коленного сустава.

«Произошел полный разрыв собственной связки надколенника – ключевой структуры разгибательного аппарата голени. В травматологическом пункте рана была ушита, но связка так и осталась разорванной. Спустя год реабилитационных процедур, в том числе стационарных, функцию разгибания голени восстановить не удалось, мужчина продолжал волочить ногу», — сообщили в клинике.

В Боткинской больнице травматологи-ортопеды назначили мужчине дополнительные обследования. Диагноз – полный травматический разрыв и лизис связки. Сшить связку возможности уже не было, так как её тканей почти не осталось.
Читайте также: В Минздраве пообещали повышать зарплату медикам, но не путём увольнений

Врачи отделения травматологии № 26 впервые выполнили серьезную реконструктивную операцию с использованием сухожилий пациента.

Операцию проводили в два этапа: для пластики связки было использовано сухожилие, которое не отсекалось от места прикрепления, с сохранением кровоснабжения. Затем была выполнена анатомическая реконструкция связки и фиксация специальным винтом.

«Пациент сегодня уже ходит самостоятельно, наступая на ногу. Через 6 недель мы разрешим ему сгибать ногу. Уже сегодня видно, что функция мышцы восстанавливается – он самостоятельно поднимает прямую ногу. Прогноз благоприятный», — сообщил medrussia.org заведующий отделением травматологии № 26 Боткинской больницы Борис Калинский.

Врач — о «маточном кровотечении» оптимизированной медицины

31.05.2018

18.00. Машиной скорой помощи доставлена пациентка 27 лет с жалобами на приступообразные боли внизу живота, мажущие кровяные выделения из половых путей.

Из анамнеза: в течение двух лет проводится обследование и лечение по поводу первичного бесплодия, в срок очередной менструации появились мажущие кровяные выделения, на второй день появились боли, вызвала «скорую помощь». При осмотре живот мягкий, не вздут, при пальпации болезненный в левой подвздошной области, симптомов раздражения брюшины нет. Шейка матки чистая, выделения кровяные, скудные, матка не увеличена, безболезненная, придатки справа не увеличены, безболезненные, слева четко не пальпируются, их область резко болезненная, движения за шейку матки, пальпация заднего свода резко болезненные. Выполнен тест на ХГЧ — положителен, выполнено УЗИ — лоцируется жидкостное образование в левой маточной трубе, жидкость в позадиматочном пространстве.

Ерунда какая, скажете Вы, чего это вдруг доктор решил рассказать про внематочную беременность? Но…

В результате оптимизации нашей доблестной ЦРБ с 5.09.17 г. вся экстренная хирургическая помощь и лабораторные исследования выполняются в хирургическом отделении. В 7 км от гинекологического.

18.10 — попытка дозвониться до хирургического отделения — безуспешно.

18.20 — дозвонился до приемного покоя — дали сотовый дежурного хирурга (как назло, незнакомого).

18.25 — дозвонился до дежурного хирурга

— Здравствуйте, у меня пациентка с внематочной, в соответствии с приказом о маршрутизации отправляю ее к вам.

Пауза.

— А кто ее оперировать будет?

— Вероятно вы, в соответствии с приказом.

— А если у нее нет внематочной, а я ее разрежу с ваших слов?

— А я вам подробный эпикриз напишу с протоколом УЗИ .

— А может вы ее сами прооперируете?

— А ничего, что я не имею права покидать отделение?

— Понимаете, я никогда не оперировал внематочную.

Здрасте, приехали.

— А второй хирург?

— У нас сегодня вторым травматолог.

Заходит медсестра.

— Там боли усилились, мама переживает, что ничего не делают.

Действительно, сидим, блин, сложа руки.

— Подготовьте операционную, чтобы не тормозить, приедем сейчас.

18.40

— Скорая? Вы нам только что женщину привезли, надо ее в хирургию доставить. И меня тоже. Как все машины заняты? Как только, в темпе к нам, у нас внематочная.

19.00 Ждем скорую, живот болит, пульс разгоняется, но АД 110/70.

— Наташа, поставь катетер в вену, пока давление есть, пусть капает понемногу.

Мама бледнеет вместе с пациенткой.

19.20 Приехала «скорая», та же машина, успели съездить на вызов к ребенку с болями в животе и отвезти его к хирургам.

19.40 Грохоча всем, чем только можно грохотать, въезжаем на пандус приемника.

Хирурга в приемном покое нет. Лаборантки тоже. Судя по плачущему мальчику с ваткой на пальце, ушла ему анализ крови делать. Оставляю женщину оформляться, сам звоню хирургу, он в отделении, смотрит бабушку с «непроходом».

— Операционная готова?

— Говорил…, не знаю. Сейчас спустимся, оформим историю вместе.

Конечно, блин, вместе, мне нельзя писать, по документам у этого корпуса лицензии на гинекологию нет.

По пути захожу в оперблок, все готово.

20.00 Диктую историю хирургу. Он переживает, извиняется. За что, интересно?

20.30 Пациентка в операционной, мы моемся, анестезиолог делает спиналку.

20.40 Хирург удивляется, что я встал по левую руку от женщины. Разрез по Пфанненштилю. Хирург удивляется ещё раз. Я молчу, спиналка она такая, и захочешь выругаться, но не сможешь.

21.10 Конец операции. Кровопотеря 800 мл.

Могло быть и хуже.

Через пару дней ее переведут в гинекологию. У того корпуса нет лицензии.

Двадцать первый век, оптимизация.

21.30 Грохоча всем, чем можно грохотать, Газель везет меня на рабочее место.

Мысль только одна: женщины живучие, конечно, но бесконечно на это надеяться…

Автор: акушер-гинеколог Николай Дубов, Нижегородская область

Наталья Карханина
12.05.18 - тотальная отслойка у беременной 16 (шестнадцати!!!)лет,при поступлении шок,при перекладывании на стол-остановка,лаборанта из дома упросили-тр.5,фибриноген-0,мно3,89,в акушерском -я и акушерка,санитарку оптимизировали-Ебенизировали,В это же время поступает в жирургию жкк,тоже шок,зав аро со мной,второго реаниматолога и вторую опер.бригаду вызвали,но хирург,конечно ,пошел сначала со мной-экстирпация,задренировались,ушились-побежал к себе. Ночь.три утра. ДВС махровый,по трубке течет,не вода,я,зав.аро,анестезист и акушерка,на трубке -область:держитесь,320км за час не преодолеешь.. ...жива..кровопотери 4200, после спасения я лежала в нейродермите,нас с зав.аро рвало,в итоге-в аро лечили уже нас.

Лилия Машихина
просто жесть, Наташа! но какие вы молодцы))))какая там Заграница? что они могут? просто обалдеть... тебе надо писать записки врача и публиковаться обязательно....талантливо у тебя все получается!

Наталья Карханина Лилия Машихина
Лилечка,у них узкая специализация,а мы все делаем,хирург ассистирут мне,я ему,зав аро,моя подруга родная,делает такие виды анестезии,что "там"их не видали,даже Арину от дрессировала,моя уже интубирует под чутким криком тети Лены,учим сво...Еще

Lilia Kazakova Лилия Машихина ,
« что они могут « ? Много , и побольше нас . Но , такого бардака нет конечно , и у них выживаемость больше процент , но вы живите в иллюзиях , что за границей все плохо , а пока в иллюзии , вам оптимизацию , от которой не один 10 ток пациентов потеряете .

Ольга Самарина
Может не так смертельно, но тоже жизненно. 6 часов вечера. У ребенка 5 лет развивается отек в области нижней челюсти справа. Причинный зуб, конечно,болит уже не первый день,но здесь русское авось.... Детский стоматолог уже ушла, городок маленький, она работает до 15.00. Мамашка хватает ребенка и бежит к нам,во взрослую. Стоя на коленях умоляет принять. Объясняем, что не имеем права принимать без сертификата и во взрослой поликлиннике. Слезы, сопли,парня жалко. Удалили на свой страх и риск. Всё бы ничего, но история имеет продолжение. Мальчик после анестезии накусал себе губу. Прилично так накусал. Отек,некроз тканей. Мамашка видит эту картину и решает, что это гной. На губе. Врач занесла инфекцию. Строчит жалобу в Минздрав, что врач удалила зуб не имея на это прав. Отписались, конечно,но с выговором и лишением стимулирующих. Вот так...

Евгения Лепухова
Все как обычно-не делай добра.....

Aleksandra Filimonova
Вот тварина аа

марина данилова
Мразота мамаша.

Viktoriia Viktoriia
Давно известно, что помогать без лицензии себе дороже.

Jess Nata
мамашка дрянь. Вот из-за таких потом вы (и по праву, своя рубашка ближе к телу!) не будете в следующий раз нарушать свои правила, чтоб помочь нормальным людям, которым и в голову не придёт потом жаловаться на вас и ничего кроме благодарности вы от них не увидите

Kostick Gashkoff
Это ещё что.. Жену с внематочной на скорой привезли в нашу бсмп, и час хуй кто подходил.. Пока уже я не дозвонился (работал там в цдс 03), и один буй, ни палаты, ни анестезии без денег не было... Пидарасы..

Евгения Лепухова
Блядь!Других слов нет!
В один прекрасный день кому-то не успеют помочь.Виноватыми объявят медиков....

Юлия Белянчикова
Когда ж закончиться, это время, перемен??? Сколько будет потерь и с той и с другой стороны? Когда ж государи наши накушаются нами? Всем терпения и сил, коллеги.

Альфия Ибатулина
А когда из одной операционной в другую перемывались: сначала одна внематочная, следом другая. До чего довели

Виктория Долматова
Просто боль, что сделали с медициной за последние лет 5-7.

Алла Диденко
И ведь это чистая правда. Это я вам как акушер гинеколог говорю.

Зоя Смирнова
Низкий поклон вам всем врачам!!!!!

Надежда Сафонова
Аху......ть! Оптимизаторы!

«Россия может дать шанс онкопациентам, испытав новую методику из США»

В журнале «Nature Мedicine» вышла публикация о методе Adoptive T cell therapy, широко освещенная в СМИ и называемая ими первым в своем роде прорывом в лечении рака. Биологам в США удалось впервые «перепрограммировать» иммунные клетки женщины, чтобы они полностью уничтожили опухоль в груди и все её метастазы.

Главврач израильской клиники медицинского туризма «LevIsrael» доктор Виктор Леви, специализирующийся в области лечения новейшими иммунными препаратами, рассказал, что описанный способ – это лишь один из современных видов персонифицированной иммунотерапии.

«Я применяю иммунотерапевтические методики около трех лет, практически с момента их появления. И действительно, у меня есть немало пациентов, которых удалось с помощью данного метода ввести в ремиссию. Причем даже тех из них, которые находились на четвертой, терминальной стадии рака», — отметил врач.


Главврач израильской клиники медицинского туризма «LevIsrael» доктор Виктор Леви

Он также описал прорыв, произошедший в данной области.

Многие десятилетия одним из основных способов неоперативного лечения онкологических заболеваний являлась химиотерапия. Но проблема в том, что данный метод оказывает влияние на весь человеческий организм, уничтожая не только раковые, но и здоровые клетки. Отсюда, как пример, выпадение волос при лечении химиотерапией.

Примерно пятнадцать лет назад произошел первый прорыв в онкологии – биологические препараты. Революционность их заключалась в том, что лекарства эти действовали точечно – уничтожая только генетически измененные раком клетки организма и не затрагивая при этом здоровые клетки.

А около четырех лет назад в клиническую практику вошли препараты иммунотерапии, действующие по иному принципу: эти лекарства обучают и мобилизуют иммунную систему больного на борьбу с раковыми клетками. Раковая опухоль – это вышедшая из-под контроля группа клеток, имеющая сбой в ДНК, которой удается замаскироваться и стать невидимой для иммунной системы. Важно понимать, что в обычном режиме человеческий иммунитет умеет бороться с одиночными раковыми клетками, постоянно возникающими в организме.

Иммунотерапевтические препараты снимают «маскировку» с раковых образований, давая команду «фас» иммунной системе, которая начинает уничтожать опухоль во всем организме, включая удаленные метастазы. При этом, не причиняя вреда здоровым клеткам. Базируясь на данном принципе, были созданы такие прорывные препараты, как Ервой, Кейтруда и Опдиво – первое поколение иммунотерапии.

И самое главное, что данный метод в связке с недавно появившимися генетическими тестами открыл эру полноценной персонализированной медицины, когда лечат не болезнь в общем, а подбирают лекарство для конкретного вида рака конкретного человека, в соответствии с обнаруженной у него генетической мутацией.

И вот, в Августе 2017-го года впервые в истории управлением США по контролю за лекарственными препаратами (FDA) было сертифицировано клиническое использование препарата генной терапии для лечения рака крови. Цитируя главу FDA: «Мы перешагнули порог в новую эру медицины, где возможно перепрограммирование на генном уровне клеток больного таким образом, что они начинают уничтожать раковые клетки».

Данный метод, названный CAR-T был изобретен израильским ученым Зелигом Эшхаром. Принцип действия протокола таков: из крови пациента изымаются Т-лимфоциты (клетки иммунной системы), и отправляются в лабораторию, где в них внедряют ген рецептора. Вооруженный таким образом Т-лимфоцит, вернувшись к своему хозяину-пациенту, присоединяется к раковой клетке, уничтожая ее, не влияя при этом на здоровые клетки, как это делает химиотерапия. Каждая модифицированная клетка Т-лимфоцита способна убивать до 100 000 раковых клеток.

С тех пор, меньше, чем за год, данный метод генной иммунотерапии стал применяться для лечения многих других заболеваний. Причем не только онкологиических.

Таким образом, метод, опубликованный в журнале «Nature Мedicine», можно причислить ко второму поколению иммунотерапии.

Возможно ли применение этого метода в России?

«Если речь идет об уже применяющихся в кличнической практике методах, разрешенных американским, либо европейским регулятором, (как, например, метод CAR-T, описанный выше), то это лишь вопрос их сертификации в РФ. В случае же методов, находящихся на стадии клинических испытаний, (к их категории относится протокол, опубликованный в журнале «Nature Мedicine)», то при обращении России к разработчикам, Россия может стать частью базы для клинических исследований, производя их на своей территории и давая безнадежным пациентам возможность участвовать в исследовании, тем самым давая им шанс на излечение. Данная практика принята во многих странах мира», — подытожил врач.

Как сообщалось ранее, молекулярные биологи США заявили о прорыве в медицине в сфере лечения онкологии. Они впервые «перепрограммировали» иммунные клетки и заставили их уничтожить опухоль в груди женщины и все её метастазы.

Фальшивая благотворительность: как родители зарабатывают миллионы на болезнях детей

05.06.2018

За последние пять лет в социальных сетях огромную популярность начали набирать сборы на лечение. Однако далеко не все задумываются о том, действительно ли деньги пойдут по назначению и не являются ли подставными опубликованные документы.

Pravmir.ru рассказал о том, что такое «токсичные сборы» и как вычислить мошенника.

Первые два миллиона и «курятник»

У 22-х летнего Никиты Шалагинова из Петропавловска-Камчатского эпителиоидная саркома – редкий вид рака мягких тканей, практически не поддающийся лечению: метастазируют 50% опухолей. Болезнь диагностировали полтора года назад. Парню удалось за этот короткий срок собрать 30 миллионов рублей. При том, что он ни разу не отчитался о потраченных средствах, зато успел обзавестись поклонниками и ненавистниками.

Когда Никита опубликовал первое письмо с просьбой помочь ему собрать 2 миллиона рублей, он уже пять месяцев находился на лечении в Южной Корее. Врачи предлагали ампутировать руку, но парень не хотел сдаваться, а деньги у семьи закончились. Шалагинов объяснил, что его, 20-летнего, то есть достаточно взрослого, не взялся лечить ни один благотворительный фонд, поэтому он решил обратиться за помощью в социальных сетях.

Стоит отметить, что откровенные рассказы про болезнь Никита разбавлял лирикой и философией, а завершал письмо номером личной карты и электронных кошельков. На эту удочку попала и волонтер Катя (имя изменено по просьбе героя), которая и восхищалась Никитой, и обвиняла его в мошенничестве.

«Он обладает классическим «суповым набором» главного героя: харизма, приятная внешность, ум. Возможно, поэтому всего за два дня ему перечислили почти 700 тысяч рублей, оставшиеся деньги собрались еще через две недели, а когда Никита вернулся в Россию, у него уже была команда девушек-волонтеров, — говорит Катя. Наш диалог в вотсапе назывался тогда то ли «курятник Шалагинова», то ли «курочки Шалагинова».

Куратор или просто друг?

Одним из главных членов этой команды была Елена Восс, на которую обрушился шквал негатива после того, как стало известно, что сбор оказался токсичным. Сейчас девушка, оставив ненадолго в Германии мужа и ребенка, пытается попросить прощение у друзей, которые по ее просьбе переводили на лечение Шалагинову огромные суммы денег.

К слову, о больном Никите Восс узнала в январе прошлого года из Инстаграма. Лена, долго не думая, добавилась в чат волонтеров, которые помогали парню делать сборы. Через три месяца Никита и Лена уже очень сильно подружились. А позже, решили вместе с волонтерами создать Единый Онкологический портал России www.eopr.info.

По словам Восс, она была рядом с Никитой в качестве друга и волонтера, однако многие обвиняют ее в кураторстве. Куратор – человек, который сопровождает больного, находит для него клиники и получает за это деньги либо от клиента, либо от клиник.

Восс помогла Никите переехать жить в Москву, находила врачей, вела переписку с клиниками, объясняя это тем, что родители парня не умеют пользоваться компьютером и не знают английский, в общем, как говорит сама Елена, «была на связи 24 часа 7 дней в неделю». На вопросы волонтер, почему Восс так переживает за этого парня, Елена отвечала: «сын друзей».

«Я раза три на разных площадках в защиту Лены писала, что это сын ее друзей, а меня тыкали лицом: вообще-то это не сын друзей, сам Никита сказал, что Лена – девочка со двора, – вспоминает Катя. – Тогда я спросила у Лены, кто вообще этот пацан, за которым мы, выдирая волосы, полгода гоняемся. На что Лена ответила: «Да, не сын друзей, просто вы не пошли бы тогда за мной».

#чашкакофедляНикиты

Катя подчеркивает, что с появлением Елены Восс Никита перестал отчитываться о средствах, зато значительно выросли сборы. Сначала он собрал 100 тысяч евро на лечение в Германии. Немецкий доктор, по профилю кардиохирург, в одной из частных онкоклиник Берлина лечил Никиту омелотерапией (омела – это кустарниковое растение). Доктора порекомендовала Восс. Лечение результатов не дало.

Следующий сбор был на Англию. Шалагинов летел на консультацию к врачу, которая стоит 200 фунтов (около 20 тысяч рублей), а через неделю вернулся с остатком 200 тысяч рублей от собранного миллиона. Сказал, что проводил дорогостоящее обследование, но доказательства и отчеты о тратах не предоставил. При этом всех, кто требовал показать счета, документы и выписки, Никита блокировал.

Парня начали обвинять в том, что на самом деле в Англию он летал с девушкой и снимал там дорогие апартаменты. Некоторые заметили, что он в принципе живет обеспеченной жизнью: брендовая одежда, дорогая техника, светские тусовки, дорогие подарки девушке.

Каждый новый сбор Никита начинал с нуля. В последний раз собирали на клинические исследования в США. Несмотря на то, что Никита писал, что нет никаких гарантий на положительный исход, заявленные 20 миллионов рублей собрали достаточно быстро. На тот момент у него было свыше 70 тысяч подписчиков в Инстаграме. Стараниями звезд и блогеров по интернету разошелся хештег #чашкакофедляникиты, сопровождающийся текстом «Откажись от кофе, чтобы Никита Шалагинов жил».



Я не виновата

Елена Восс говорит, что не знала, куда на самом деле Шалагинов девал деньги, и чувствует себя обманутой. Никита не вступился за нее, когда на Восс началась травля, и с тех пор они не общаются.

По словам волонтера Кати, однажды на «Единый онкологический портал России», который они открыли вместе с Никитой, написала мама больной саркомой девочки. Лена связалась с ней напрямую и начала договариваться о клинических исследованиях с теми же американцами, к которым должен был ехать Шалагинов, но девочка клинике не подошла. Когда обрушилась травля, Восс закрыла сайт ЕОПР «из-за испорченной репутации».

«Меня обвиняют, что я имею процент с клиник. Найдите хотя бы одну клинику, с которой я бы имела какие-то деньги. Если иметь в виду американскую клинику, с которой я как бы дружу и Никиту туда впихнула… Да, я звонила туда, но ведь каждый может позвонить и проверить. Всем проще сказать, что я что-то подстроила. Звоните, спрашивайте. То, что я якобы курировала кого-то… Мы ни разу не настаивали ни на одной клинике, мы просто отвечали на вопросы, — говорит Елена. — Я не знаю, как доказать, что мне не платил Никита или его родители. Я сделала выписку со счета, что никакого прихода от Шалагиновых не было. Конечно, у меня может быть 10 карточек. Но этого не было. Как это доказать, я не знаю».

Пиарщик Костя

Недавно Никита снова появился в сети, выкладывает на Youtube видео о своих буднях. Кстати, стоит добавить, что на деньги жертвователей Шалагинов нанял профессионального пиарщика Костю, который стоил 250 тысяч рублей плюс 1500 евро сверху. Его задачей было обелить репутацию клиента. А одна страховая компания и вовсе была готова через Никиту продавать онкостраховки.

Такие сборы, как Никитин, называют «мутными». Но признать действие просящих мошенническими никто не может, так как законодательство сетевую благотворительность не регулирует. Поймать за руку тоже невозможно: все происходит в интернете. Да и к тому же, в центре всегда реальная история и реальная болезнь, как и у Шалагинова – реально прогрессирующая саркома.



Разоблачители

Стоит подчеркнуть, что против мошеннических сборов выступают участники разоблачительных сообществ. Одно из самых заметных – группа «ВКонтакте» «Благотворительность: разная и удивительная», или коротко БРУ. Участники группы находят сомнительный сбор, открывают по нему обсуждение, собирают фотографии документов и переписок, задают неудобные вопросы просителям, делают подсчеты трат и даже звонят в клиники и выясняют, обращались ли к ним за услугами конкретные люди и сколько это на самом деле стоит.

Надежда (имя изменено) состоит в группе с 2013 года. За это время через БРУ прошло около полутора тысяч токсичных сборов. Среди них и сбор Никиты Шалагинова, хотя Надежда не считает его самым громким.

– Для меня лично громкий – это бессмысленный чес на заведомо неизлечимое заболевание ребенка в терминальном состоянии, который находится на время сбора без лечения. Таких наберется порядка десяти. Ужасные в своей чудовищности сборы на Алену Иванову. На Юлю Макарову. На Федю Вараксина. На Райану Сковородникову. На Машу Трубникову. Из последних дичайших сборов: Рита Чечнева.

В случаях с Юлей Макаровой и Ритой Чечневой участники БРУ обращались в опеку и региональные Минздравы, чтобы передать детей врачам на лечение, потому что в обоих случаях дети находились без обезболивания и врачебного наблюдения дома ради сбора, чтобы создать видимость их транспортабельного состояния. В обоих случаях дети ушли почти сразу после попадания на лечение, поскольку их состояние уже было предсмертным, они терпели муки и боли без должного ухода. «Хочу заметить, что ни по одному из этих сборов родители не отчитались по собранным деньгам. И никто не передал остаток ни в фонд, ни другим детям», — отмечает Надежда.

Здравствуйте, я жертва токсичной благотворительности

БРУ выделили отдельный вид благотворителей, заклеймив их «феями». Это люди, у которых появилась зависимость жертвовать деньги. Чаще всего ими становятся беременные, только что родившие или пережившие потерю женщины.

«Был момент, когда я чувствовала себя грешницей, если не положила в марафоне деньги. (…) Доходило до того, что неудобно было фото с летнего отдыха выкладывать», — признается одна из матерей.

«Ревела над каждым постом, каждым малышом, сопереживала, прощала родителям больных детей все косяки, оправдывая фразой «онажмать», кидала молниями в тех, кто задавал вопросы. Когда муж говорил, что это «лохотрон», доходило даже до обзывания его черствым, бездушным и до угрозы о подаче на развод, так как я не могу жить с таким ужасным человеком», — говорит другая.

«Каждый раз заливалась слезами, представляла, что все ситуации со мной происходят, ходила подавленная, нервная целыми днями, чувствовала как будто бы себя виноватой, что не могу всем помочь, не уделяла внимания своему сыну, так как постоянно летала в облаках. Трясла мужа, чтобы он кидал деньги, прятала деньги от мужа и неслась при первой возможности переводить их кому-то…» — заключила третья.

Помощники, посредники и умирающие дети


Очень часто за неизвестным «кем-то» стоят действительно нуждающиеся в помощи люди. Но до массовой аудитории, к сожалению, доходят именно «мутные» сборы. Организаторы таких сборов пользуются, как правило, профессиональными приемами маркетинга и пиара, очень часто привлекают публичных людей. Например, в 2016 году жертвовать семье Ивановых призывала телеведущая Ксения Бородина.

У полуторагодовалой Алены Ивановой была тяжелая форма лейкоза с сопутствующим генетическим заболеванием. Российские врачи признали, что вариантов лечения нет, и рекомендовали поддерживающую терапию. Однако мама девочки, Ольга вместе с блогером Ариной начали собирать средства на «чудо-шанс», который якобы обещают в немецкой клинике. Появился счет из Германии, за два месяца под него собрали почти 15 миллионов рублей.



Однако куда-либо ехать, видимо, никто не собирался, так как мама визу не оформляла, на вопросы о том, когда планируется лечение, не отвечала. Как выяснилось потом, счет был то ли поддельный, то ли не счет вовсе, а обычное информационное письмо о стоимости услуг. Жертвователи обратились в правоохранительные органы и после этого девочку увезли в Турцию. Клинику нашла Анна Мурадян.

В соцсетях писали, что состояние Алены стабильное и профессор, у которого она лечится, доволен. А в один из дней сообщили, что девочка умерла. После ее смерти под лозунгом «Не хочется, чтобы Аленушка была должной» Мурадян открыла сбор на 80 тысяч долларов (позже сократила вдвое), якобы чтобы Ольга Иванова погасила долг перед турецкой клиникой. Никаких документов, подтверждающих наличие долга, не было.

Кстати, Мурадян была замечена в нескольких громких сборах. В БРУ отмечают, что родителям она представлялась как посредник между клиентом и клиникой и, судя по всему, имела за это определенный процент. На своей странице «ВКонтакте» Анна и сегодня занимается сетевой благотворительностью. Последняя акция называлась «Чудо под Новый год» – сбор средств на игрушки для детей из дома малютки. Деньги Мурадян просила перечислять на номер карты Сбербанка.

Как выявить мошенников?

Сомнительных сборов в Интернете, как подчеркивают в БРУ, сотни. Кроме того, несмотря на то, что все пожертвования добровольны, и даже когда становится известно, что сбор на самом деле является токсичным, люди продолжают защищать организаторов сбора и перечислять деньги.

В Pravmir.ru считают, что мошенников достаточно просто выявить. В любом токсичном сборе фигурируют: история по-настоящему больного человека; частные иностранные клиники (Германия, Южная Корея, Израиль, Турция, даже Испания, которые, по словам собирающих, обещают взять пациента, когда от него отказываются в России); один или два «добрых волонтера», (чаще всего это кураторы); подделанные документы, счета, в которых имена, даты или суммы размыты; за требование предоставить отчет, организаторы сборов блокируют; появляются квартиры в городах, где проходит лечение, снятые не по средствам; манипулятивные тексты, в режиме нон-стоп фотографии и видео о жизни больного.

Правоохранительные органы не занимаются целенаправленным поиском тех, кто делает бизнес на «помощи» несчастным. Реагируют только на обращения уже пострадавших людей – в основном жертвователей, осознавших, что деньги ушли не по назначению. Правда, таких заявителей единицы. Может быть, проблема в том, что закона, по которому сетевых мошенников можно привлечь к реальной ответственности, в России не существует? Кто знает. Благотворительность же продолжает развиваться, деньги продолжают поступать – по назначению или нет – неизвестно.

Как сообщалось ранее, министр здравоохранения РФ Вероника Скворцова усомнилась в том, что благотворительные фонды всегда действуют с чистыми помыслами, поскольку в России нет очереди на высокотехнологичную медпомощь, и за рубежом проводятся только операции по трансплантации сердца и комплекса сердце-легкое у детей.

Шкала боли российской онкологии

09.06.2018

На Петербургском международном экономическом форуме Нюта Федермессер — руководитель Московского центра паллиативной помощи — заявила, что в стране 1,3 млн пациентов, которые нуждаются в паллиативе, но Минздрав насчитывает только 576 тыс. Поэтому, по ее словам, такая помощь не оказывается на должном уровне. Министр здравоохранения Вероника Скворцова ответила на это, что Минздрав открыт к конструктивным предложениям.

В рассказе о реальном положении дел с паллиативной помощью в стране Нюта Федермессер сделала упор на обезболивание. Для нее как учредителя благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера» это самый главный вопрос, потому что хоспис — это прежде всего обезболивание терминальных пациентов. Стоит отметить, что до сих пор у ряда представителей как медицинского, так и немедицинского сообщества паллиативная помощь ассоциируется с онкологическими больными и хосписами, и это самая распространенная ошибка. Паллиативная медицинская помощь — более широкое понятие. Она многопрофильная, многоступенчатая, многоуровневая.

Модель оказания паллиативной медицинской помощи в регионах России с учетом региональных особенностей может выглядеть следующим образом. Основу должен составлять центр паллиативной медицинской помощи, имеющий в своей структуре поликлиническое, диагностическое, стационарное отделения, выездную патронажную службу, а также организационно-методический отдел, курирующий все отделения паллиативной медицинской помощи субъекта РФ. При этом Центр паллиативной медицинской помощи — это отдельное медицинское учреждение, способное не только обезболить пациента (как это встречается в большинстве отделений паллиативной помощи), но и осуществить комплекс диагностических и лечебных вмешательств, в том числе применение фармакологических, инструментальных, миниинвазивных методов улучшения качества жизни.

Чтобы точно оценивать масштаб проблемы и принимать адекватные ему решения, нужно создать федеральный регистр паллиативной медицинской помощи — программу, способную аккумулировать данные о поле, возрасте, диагнозе, социальном статусе пациентов, а также информацию по всем видам проводимого лечения, включая параметры эффективности. Кроме того, программа будет важным инструментом с точки зрения управления паллиативной медицинской помощью в стране.

В мае я обратился с предложением о формировании паллиативного регистра к зампредседателя правительства РФ Татьяне Голиковой. В аппарате Татьяны Алексеевны письмо взяли в проработку. С Министерством здравоохранения вопрос будет прорабатываться.

Было бы правильным, если бы регистр вели ответственные специалисты в каждом субъекте РФ. Все данные из субъектов РФ ежемесячно объединялись бы в едином федеральном сегменте регистра.

Программа помогла бы выработать единые клинические рекомендации и единый подход к оказанию медицинской помощи паллиативным пациентам. Она позволит регионам планировать расходы, ведь сегодня проблема еще и в том, что за этих пациентов не платит фонд ОМС, их содержание ложится на региональные бюджеты. Понятно, что в Перми он один, в Москве другой, в Калининграде третий. У нас пока нет единой стратегии, что же делать с паллиативными больными.

Есть еще одна проблема. В России не обучают врачей паллиативной медицинской помощи. Ты становишься врачом-онкологом, терапевтом, хирургом и так далее, проходишь усовершенствование по паллиативной помощи, получаешь корочку и можешь работать врачом паллиативной медицинской помощи. Поэтому подготовка у таких врачей разная. Регистр будет еще и инструментом для научной работы в плане создания единых подходов к подготовке специалистов.

Создание регистра пациентов определенных категорий — это очень эффективная мера. Приведу пример. Когда я был еще студентом, много сталкивался с пациентами с хроническим миелолейкозом. Раньше с этим заболеванием люди, как правило, жили максимум три месяца. В 2006 году появился регистр пациентов с хроническим миелолейкозом, который позволил выработать единые подходы к их лечению. Идея создания регистра стала поддерживаться медицинским сообществом, в регионах появились ответственные лица, которые их вели. Тогда мы выработали единые подходы и стали оценивать эффективность лечения, начали уходить от схем, которые были заложены в 1960–1970-е годы. Сегодня продолжительность жизни этих пациентов может составлять и 10, и 20 лет, а качество их жизни улучшилось в разы.

Автор — Дмитрий Барановский, член ассоциации онкологов РФ, член ассоциации паллиативной медицины, член Всероссийского общества онкологов, член Ученого совета МГМСУ им. А.И. Евдокимова, «ИЗВЕСТИЯ».

Как сообщалось ранее, директор Московского многопрофильного центра паллиативной помощи врач Анна Федермессер, известная больше под именем Нюта, обвинила Министерство здравоохранения РФ в ложных данных о количестве россиян, нуждающихся в паллиативной помощи и обезболивании, наличии коек для таких больных. В ответ глава Минздрава Вероника Скворцова посоветовала учредителю Фонда помощи хосписам «Вера» внести конкретные предложения по улучшению медицинской статистики в Росстат, а также следить за языком — «коррегировать речь».

«Я ещё вас переживу!»: 12 историй о ВИЧ-диссидентах, угробивших свои и детские жизни

02.06.2018

Смерть орловчанки Софьи Мясковской вновь обострила тему ВИЧ-диссидентства в России. Инфицированные, поверив в идею того, что никакой болезни на самом деле нет и это лишь теория заговора, отказываются от лекарств, и умирают. Кроме того, успевают повести за собой огромное количество человек, убеждая их, что антиретровирусную терапию ни в коем случае принимать нельзя, так как врачи ставят на людях опыты и хотят загнать людей в могилу.

Администраторы группы «ВИЧ-диссиденты и их дети» внимательно следят за судьбами тех, кто отрицал существование этой болезни и информируют общественность о таких пациентах.

Сайт Medrussia.org выбрал 12 историй.

Это все из-за курения

Марина Семенова впервые отметилась в группе диссидентов в феврале 2015 года. О себе девушка писала, что плюс ей «влепили» в 2013 году, и что сейчас она находится в положении. 16 апреля того же года Марина родила путем экстренного кесарева сечения. Уже во время родов у девушки стала подниматься температура, начал беспокоить кашель, но она все связывала с курением.



Позже Марина писала в сообществах, что с ребенком и с ней все в порядке, что их выписали из больницы, а «врачишки на них свои эксперименты хотели поставить», но девушка не далась. Однако уже через месяц, 27 мая, в той же диссидентской группе Марина пожаловалась, что находится в больнице с пневмоцистной пневмонией, постоянно кашляет, задыхается и что на протяжении длительного времени у нее держится высокая температура. Врачи СПИД центра пытались уговорить её на прием антиретровирусной терапии (АРВТ), пытались воздействовать на Марину через маму, но это возымело лишь кратковременный эффект – Марины хватило на 1 неделю, после чего прием АРВТ она бросила, пишут администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети».

К сентябрю 2015 года у Марины ухудшились показатели крови – стала наблюдаться анемия, появилось образование в молочной железе. При этом от АРВТ Марина упорно отказывалась, несмотря на мольбы матери, лечилась антибиотиками, мумие, рыбьим жиром, полиоксидонием, а затем по совету диссидентов подключила к своему «лечению» АСД-3.

В июле 2016 года Марина поделилась с диссидентами, что у нее иммунный статус – всего 2 клетки, а в августе Марина снова написала в группе, уже жалуясь диссидентам на то, что врачи ей ставят диссеминированный туберкулез в фазе инфильтрации. Последний раз, как отмечают в группе «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети», Марина была в сети 18 января 2017 года, после чего пропала — не появлялась на странице и в диссидентских группах.



Для того чтобы события далее стали понятны – нам придется указать предполагаемую реальную страницу Марины — Анна Клушкина. Последний раз она была в сети 26 февраля 2017 года. А 7 марта 2017 года на её стене появились посты её друзей со словами скорби. Из общения с ними удалось узнать, что в последние месяцы Марина тяжело болела, у неё был гайморит, который на фоне нулевого иммунитета и ослабленного предыдущими болезнями организма осложнился гнойным менингитом. Анна 2 недели находилась в реанимации, а в ночь на 6 марта её не стало. О статусе её ребенка ничего не известно.



Слезы матери не повод начать лечиться

ВИЧ-положительной Юлия Якунина была с 2008 года (с её слов), одно время довольно активно общалась в группе «ВИЧ СПИД — ВЕЛИЧАЙШАЯ МИСТИФИКАЦИЯ XX ВЕКА». Ещё в июле 2012 Юля писала там, что врач рекомендовал ей начать прием АРВ-терапии. Родные также настаивали на лечении, в августе терапия была назначена, девушка взяла препараты, но, несмотря на слёзы мамы, принимать их отказалась.

В мае 2013 Юля пишет, что замучил кандидоз, и что врачи настаивают на возобновлении АРВТ, помимо всего Юле назначена профилактика от туберкулёза, что говорит о том, что у девушки ИС явно менее 200 клеток/мкл, то есть стадия СПИД.

6 июня 2014 в группе ВИЧ СПИД — ВЕЛИЧАЙШАЯ МИСТИФИКАЦИЯ XX ВЕКА появился пост на стене диссидентской группы, правда, провисел он там совсем недолго.



Участники группы пробовали поговорить с Юлией и в обсуждении, и в личные сообщения писали, результат отрицательный. 6 мая 2015 администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети» получили сообщение о смерти Юлии Якуниной. Девушка, известившая их, получила информацию от мужа Юлии и ее брата.

Причиной смерти явился, по словам родственников, отек головного мозга. Напомним, что отек головного мозга это не самостоятельное заболевание, а осложнение. Чаще всего черепно-мозговых травм и инфекций. Травмы у Юли не было. 8 мая 2015 получено подтверждение, что причина смерти — менингит, и подозрения о нейроинфекции, осложненной отеком головного мозга, подтвердились.

Менингит/менингоэнцефалит при СПИДе частые осложнения, протекают тяжело и часто скоротечно, что подтверждает и случай Юлии — ушла за 5 дней. Возбудителями у ВИЧ-инфицированных в стадии СПИД наиболее часто становятся герпес-вирусы, туберкулезная палочка, грибы (чаще криптококк), также причиной может быть и бактериальная микрофлора.
У Юлии остался маленький ребенок, рожденный 30 марта, отмечают создатели группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети».

Стадию ВИЧ берут с потолка

У Дениса Булдыгина (в соцсетях Александр Королев) была диагностирована ВИЧ-инфекция стадии СПИД, летом 2011 года, и одно из типичных неврологических осложнений СПИДа – прогрессирующая мультифокальная лейкоэнцефалопатия (ПМЛ).



Некоторое время принимал высокоактивную антиретровирусную терапию (ВААРТ), затем, вступив в ВИЧ-диссидентские сообщества в соцсети «Вконтакте», бросил, пишут администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети». Иммунный статус был низким — после начатой ВААРТ 100 кл/мкл, после того, как бросил — 31 кл/мкл. В одном из последних сообщения Денис с гордостью писал, что у него всего 7 клеток. Некоторое время был одним из модераторов ВИЧ-диссидентской группы «ВИЧ-СПИД — величайшая мистификация XX века». О смерти Дениса рассказал друг ВИЧ-диссидента весной 2015 года. Причина смерти – прогрессирующая мультифокальная лейкоэнцефалопатия.



Девушка с бусами

В начале октября 2015 года скончалась Александра Бабруйская, об этом стало известно от ее знакомых. По словам знакомой Александры, у нее был СПИД, как и у ее друга Константина Шалашова.

Весной 2015-го Александра появилась в диссидентской группе «ВИЧ-СПИД — величайшая мистификация XX века» и сообщила, что ее друг находится в больнице (ВИЧ-инфекция+ туберкулез), ему назначили много лекарственных препаратов, но он под «чутким руководством » Саши их не пьет, ибо незачем — ВИЧ-то, по словам девушки, виртуальный.

В доказательство того, что ее друг не пьет лекарства, она приложила фотографию с кучей таблеток (не выпитые за 9 дней препараты) и пошутила, мол, кому бусы сделать, ребята? С этого момента между собой Сашу стали называть «девушка с бусами».



Несколько недель спустя, после первого ее появления в диссидентской группе Саша написала, что «ситуация вышла из под контроля», не уточняя, правда, в чем и как вышла. Диссиденты рекомендовали ей обратиться в личные сообщения к светиле диссидентской медицине Ольге Ковех, та и обратилась. Чем закончилось это обращение и что посоветовала «доктор, переставший верить в ВИЧ» (правда, так и не вылечившая ни одного больного СПИДом) Ковех администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети» не знают.
Ну а дальше… дальше Константин Шалашов, друг Александры, умирает 19 мая 2015 года. Больше девушка в диссидентской группе не появлялась.



Позже одна из знакомых Александры рассказала активистам группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети» , что Саша умерла в октябре 2015 года. Причина смерти Константина и его подруги – СПИД и его осложнения. У Александры остался ребенок.

Йога и ЗОЖ не спасли

Дмитрий Вербицкий (в соцсетях Дмитрий Шнайдер) умер в марте 2013 года. Примкнул к ВИЧ-диссидентам в 2011-м, к терапии относился отрицательно, скрывал свой ВИЧ положительный статус от врачей.



Пытался восстановить иммунитет «натуральными способами» — полезные продукты, витамин С, море и циклоферон. Советовался все с той же Ольгой Ковех. Имел серьезные проблемы с легкими.

По версии врачей, как отмечают администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети», смерть наступила от запущенного СПИДа на фоне отрицания болезни и отказа от лечения. По версии Ковех — от АРВТ (ее он якобы получал за 2 недели до смерти) и намеренного введения врачами в кому. Причем она же утверждает, что проблемы с легкими у Шнайдера были от приема «токсических веществ», ВИЧ, мол, не причем – его же нет.



Кроме того, стало известно, что Дима при жизни занимался йогой… а диссиденты говорят — побольше ЗОЖ, отказ от вредных привычек и плохого питания — и СПИД не страшен.
Вроде бы йога это замечательно, только вот не помогло.

«ВИЧ-это миф»

Алексей Новиков был ВИЧ-позитивным в течение многих лет, статус свой не скрывал и публично о нем писал в группе «ВИЧ-СПИД — величайшая мистификация XX века». Терапию не принимал, так как придерживался ВИЧ-диссидентских взглядов.



Умер 3 апреля 2014 года от пневмонии, о чем сообщила знакомая Алексея. Иммунный статус незадолго до смерти — 2 кл/мкл.



«Вирус в твоей голове»

Игорь Лысункин, ВИЧ-диссидент, одно время весьма активно общавшийся в группе «ВИЧ СПИД — ВЕЛИЧАЙШАЯ МИСТИФИКАЦИЯ XX ВЕКА», умер. Из сообщений Ольги Ковех следует, что Игорь умер «через 2 месяца от начала терапии». Ему было 40 лет. На сегодняшний день аккаунт Игоря удален в социальной сети «ВКонтакте», точную дату смерти установить не удалось. Ковех написала о его смерти 31 мая 2015 года, одно из последних сообщений Игоря в дисогруппах было летом 2014 года, то есть приблизительно администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети» предполагают, что, что он умер между второй половиной 2014 года и первой половиной 2015 года.



Администраторы считают, что Игорь, будучи ВИЧ+ и долгое время отрицающий ВИЧ, и необходимость терапии, поздно начал лечиться, и именно это стало причиной смерти. А начал он тогда, когда иммунный статус снизился в ноль, развилась стадия СПИД и все сопутствующие ей проблемы. После чего, по их мнению, он и попал в больницу в тяжелом состоянии и там, понимая, что уже на краю и что верил диссидентам зря дал согласие на терапию, однако было уже поздно, так как любое лечение должно быть вовремя.



Второй вариант: согласие давали родственники, потому как сам он по тяжести состояния уже согласие давать не мог, например, находясь на аппарате искусственной вентиляции легких или в коме.

«Никак иначе объяснить прием терапии таким упертым диссидентом нельзя — насильно впихивать в рот терапию никто не будет, — пишут администраторы группы ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети». — Впрочем, это предположения, точные обстоятельства, стаж ВИЧ+ у Игоря, ВН, ИС и прочее — неизвестно, известно только то, что очередной молодой ВИЧ-положительный человек, ранее отрицавший ВИЧ, скончался».

Похоронила двоих сыновей

В июне 2016 года ВИЧ-диссиденты открыто подтвердили смерть ребенка ВИЧ-диссидентки Софьи Кузьминой (Мясковской). По информации администраторов группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети», у женщины от СПИДа умерло двое маленьких сыновей: из-за отказа от терапии умер ВИЧ-инфицированный первый сын Матвей, (ему было 3 года и 10 месяцев, тяжелое поражение на фоне ВИЧ, лейкоэнцефалит).



Из-за отказа от профилактики во время беременности и после родов был инфицирован ВИЧ, а потом умер второй, самый младший сын Софьи – Егор (ему не было и года, умер от интерстициальной пневмоцистной пневмонии). Причем о смерти малыша сообщила все та же Ольга Ковех.



«Софья после появления информации о смерти Егора отстранилась от общения в ВИЧ-диссидентских группах удалила страницу в ВК, — пишут администраторы группы. — Также заметим, что это беспрецедентый случай в истории ВИЧ-диссидентского движения вообще: других случаев, где из-за отказа родителей проводить профилактику и лечить ВИЧ-инфекцию у детей в семье погибло от СПИДа аж 2 ребенка, пока не известно».

«Мальчика отравили врачи»

Данил Маркелов родился 17 апреля 2003года от ВИЧ-положительной женщины по имени Полина. Диагноз ВИЧ-инфекции Полине был поставлен во время беременности, выписаны антиретровирусные препараты для профилактики, которые она принимала вплоть до родов. В младенчестве, в течение 1 месяца после рождения мальчик получал профилактику ретровир-сиропом. В октябре 2004 года, в возрасте 1,8 лет Данил был снят с учета, со слов матери, при обследовании диагноз ВИЧ-инфекции не подтвержден.

По информации создателей группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети», в дальнейшем, вплоть до лета 2013 года больших проблем со здоровьем у ребенка не было, рос и развивался вполне нормально, ходил в школу, однако в конце лета у мальчика возникли боли в животе и подъемы температуры. Родители обратились к педиатрам в частные медицинские центры, где было проведено обследование, 26 сентября того же года, в связи с тяжелым состоянием с приема педиатра частного медцентра Даня был госпитализирован в реанимационное отделение детской больницы с подозрением на диабет.

В больнице был выполнен серологический тест на ВИЧ, в итоге ребенку был установлен диагноз ВИЧ-инфекции в стадии СПИД и начато лечение 4-мя антиретровирусными препаратами. Врачи тяжелое состояние ребенка расценивали как следствие СПИДа. Однако у родителей была своя версия развития событий. По их убеждению главной причиной постановки диагноза ВИЧ-инфекции Дане были данные о наличии «ложного» диагноза ВИЧ-инфекции у Полины, которые челябинским врачам стали известны от врачей Курганского СЦ. А причину тяжелого состояния сына они видели в отравление его «ядом» то есть ВААРТ, именно это по их мнению привело к тяжелому поражения центральной нервной системы и прочим проблемам со здоровьем у Дани.



В конце марта 2014г. Даня попадает в больницу с подозрением на пневмонию, которое, по словам Максима, не подтвердилось, а была всего лишь «легкая респираторная инфекция». Тем не менее, ребенок находился в реанимации. Родители продолжали отказываться от лечения антиретровирусными препаратами, в последнее время Даня получал паллиативную помощь.



«Сегодня 5-й день лечения по назначению невролога, было небольшое ухудшение на фоне регулировке дозы, сейчас все стабильно. Спастика начала проходить, но правда спит много действие препаратов, кушает хорошо правда немного похудел на фоне одного дня температуры но очень надеемся на то что лечение уже скоро даст эффект», — писал отец мальчика Максим Маркелов 23 апреля 2014 года.

14 июня Данила не стало.

«Мы ничем не смогли помочь»

Группа «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети» следила за состоянием здоровья ВИЧ-инфицированного 6-летнего мальчика Никиты больше года (до 2016 года). Его мать Эльмира Лукина публично заявляла о своем намерении отказаться от лечения, утверждая, что ВИЧ не существует и антиретровирусная терапия — это яд. Опасаясь «отравить» своего несовершеннолетнего сына, Эльмира избегала врачей СПИД-центра, не лечила сына и не лечилась сама.



«Мы неоднократно обращались за помощью в различные государственные органы в целях предотвращения смерти сына Эльмиры. Целый год нас кормили отписками. Никто нам так и не помог, а одна из депутатов Думы городского округа Самара, к которой мы также обратились за помощью, даже нажаловалась на нас в Роскомнадзор. Кроме Роскомнадзора, на нас поступили жалобы в прокуратуру г. Оренбурга и в Следственный комитет. Заявление на нас было написано неким Вершковым А.В., который причастен к общественной организации «Комитет по борьбе с коррупцией». В заявлении было указано, что Эльмира Л. обратилась к Вершкову А.В. за помощью — якобы мы её морально изводим. Причём здесь «Комитет по борьбе с коррупцией» — это до сих пор остается для нас загадкой», — пишут администраторы группы.

Прокуратура и СК в итоге в возбуждении уголовного дела по ст. 137 УК РФ в отношении администратора группы «ВИЧ-ДИССИДЕНТСТВО В РОССИИ» отказали.То есть вместо того чтобы спасать ребенка, правоохранительные органы занимались тем, что периодически вызывали администратора группы Анара Гасанова для объяснений.

В июне 2016 года Эльмира скончалась от ВИЧ-ассоциированной болезни, то есть от СПИДа.



Позже стало известно, что сын Эльмиры скончался спустя месяц после смерти матери.

«Мы очень огорчены этим известием, ведь это означает, что мы не смогли спасти ребенка. Мы не выполнили свою задачу. Никто не выполнил свою задачу, — пишут администраторы группы. — На протяжении многих месяцев ребёнок умирал мучительной смертью. Об этом были поставлены в известность все возможные инстанции. И ведь мальчика действительно можно было спасти. Но это никому не было нужно, к сожалению».

Три клетки Людочки

Людмила Дягиль – одна из самых известных ВИЧ-диссидентов заявила о себе в 2013 году.



«Люся очень много времени и сил в свое время посвятила продвижению ВИЧ-диссидентских идей в ВК — не только в ВИЧ-диссидентских группах, но и за ее пределами, — пишут администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети». — Сколько точно людей, оказавшись под влиянием Люси, поверили в ВИЧ-диссидентские идеи и отказались от обследования себя и своих детей на ВИЧ – сказать сейчас трудно. Но они были — это точно. Кое-кто открыто кивал на «три клетки Людочки», а сколько тех, кто не писал открыто?!».



Людмила скончалась в октябре прошлого года. ВИЧ-диссиденты причиной смерти Люды называют токсическое поражение внутренних органов в результате подорванного в молодости здоровья, курения и приема противотуберкулезных препаратов.

«Не слушайте лекарей, ВИЧ существует»

«Наша группа никогда не писала бы о дочери Нарины (Марии Акиншиной), считая, что нет строгих доказательств того, что с ней случилось. Однако совсем недавно Нарина наконец-то появилась в сети и стала отрицать, что когда-либо говорила о том, что у неё умерла дочь, — пишут администраторы группы «ВИЧ/СПИД диссиденты и их дети». — К сожалению для неё, Нарина не заметила, что её профилем незадолго до этого воспользовался её супруг, подтвердивший непоправимое. По его словам, об истиной картине происходящего с его дочерью он узнал лишь за три дня до её смерти».



После появления Нарины в сети в группе «Движение против аферы ВИЧ/СПИД» вышел пост авторства Ольги Ковех, повествующий о том, что дочь Нарины жива. В переписке с Андреем Коваляном Ковех обвинила его в том, что он «сдал инфу ортам» и выдвинула сразу несколько теорий: например, то, что Коваляну была специально слита дезинформация: возможно, для того, «чтобы временно отвлечь внимание этих тварей, и сделать то, что надо». Хотя за несколько минут до этого с уверенностью утверждала, что Марию просто взломали и кто-то писал от ее имени.



«Однако с одним высказыванием Ковех, «c такими вещами не шутят нормальные люди», мы вынуждены согласиться. Действительно не шутят. Ни одна мать не будет шутить о том, что её ребёнок умер», — заключили администраторы.

Дочь Марии умерла от СПИД осенью 2017 года. Ей было 10 лет.

Создатель системы скорой помощи СССР: «Коллеги, надо выжить»

06.06.2018

Борис Комаров, главный хирург гражданской обороны Москвы, бывший руководитель НИИ им. Склифосовского (а фактически – человек, почти с нуля создавший его заново), он выжил в Сталинграде, чтобы стать врачом, а не художником, в 90 лет продолжает консультировать и видит то, чего не замечают другие.



Я боялся смерти и читал “Отче наш”, уткнувшись в подушку

– Детство мое началось в селе Мордово Тамбовской области. Мать и отец – деревенские жители, росли в многодетных семьях. В маминой семье одни девочки, земельный надел им не полагался, так что жизнь была тяжелая. Отец жил более богато в семье мастерового, всё-таки рукодельное мещанское сословие – “лудим, паяем, кастрюли-ведра починяем”.Отец был прогрессивный, призывал записываться в колхозы, раскулачивал кулаков. Потом и его раскулачили. Рабочие посоветовали: езжай на Сталинградский тракторный, здесь тебе работать не дадут. Так он и сделал.

– Отец много со мной разговаривал, брал меня с собой в отпуск, разные истории заводские рассказывал. Рабочие-то в Сталинград приехали разные, не только хорошие. Говорил: тропкой кривой не ходи никогда. А что такое тропка в то время? Пьянство, воровство. Отца это миновало: мещане – люди воспитанные, начитанные. А некоторые семьи совсем иначе жили: отец получку получил и все пропил. Доходило до того, что жена приходила в цех и говорила, что детей кормить нечем, и рабочие принимали решение выдавать зарплату не мужу, а ей.

Когда началась война, мы не думали, что немцы дойдут до Сталинграда. Хотя в школе давали винтовку со штыком, на всю жизнь запомнил: “Коротким коли, длинным коли, сверху прикладом бей, прикладом закройся”. Жили в Сталинграде до войны хорошо и богато. Из окон хозяйки специально, чтобы все слышали, кричали детям: “Вовка, иди щи есть, сегодня с мясом!”. Поэтому сперва настроение было приподнятым. Пришло время для подвигов, война долго не продлится, и немцев мы разобьем. А получилась заваруха на долгие годы. Первых немцев встретили рабочие, отряды самозащиты закрыли собой город, пока не пришла регулярная армия.

Смену настроения в городе я видел по отцу. Он перестал приходить на ночь домой, оставался у станка круглые сутки. Начались первые бомбежки, они были страшные, но еще не до такой степени. А 23 августа немцы подняли весь воздушный флот и в один день город смешали с руинами. Там были зажигалки, и фугасные бомбы, горело все. А заводы не бомбили, немцы хотели их забрать, поэтому отец остался жив.

Мы с мамой прятались в подвале. Было страшно, не то слово. Я жутко боялся смерти. Мать научила меня “Отче наш” читать, и молитву я читал, уткнувшись носом в подушку. В подвале стояли кровати, керосинки, под лестничной клеткой одну семью так и завалило. А потом и нас — отец пришел с завода и вытащил. Он сам строил этот дом, поэтому знал, как добраться сквозь завалы. Я был контужен, кровь текла из уха.

С ужасом впоминаю жизнь в городе, где всё разбомбили. Водопровода нет, продуктов нет, пекарни все разбиты, магазины разграблены, холод, голод… Я ходил за водой на реку Мечетку. На противоположном берегу сидели немцы и контролировали нас. Если засекли, что часто ходишь, уничтожали. Или ведра прострелят, знак дают: не ходи в следующий раз. Однажды мы с товарищем ходили за зерном на элеватор под минометным обстрелом. Там нам подвернулась убитая лошадь, мы ее растащили, она была такая вкусная, что будь здоров.

Однажды отчаяние стало таким сильным, что мама взяла нас, детей, за руки и вышла под обстрел. Решила, что пусть лучше нас побыстрее убьют, и вывела под минометы. Отец увидел такое безобразие, взял под руки и спрятал в подвал до утра. А на следующий день мы переправились через Волгу на Ахтубу, сколько трупов на переправе было! Так что вовремя дана была отмашка закрыть производство, рабочим пришло указание уходить. Так мы эквакуировались в Уральск.

В Уральске отец помог мне устроиться разнорабочим, мне как раз исполнилось 15. Он меня учил, как держать напильник, резать по металлу. Я получил третий разряд слесаря, четвертый жестянщика. Потом работал на спиртовом заводе, там давали спирт и табак, я прикинулся, что пьющий и курящий. И ведь поверили, что якобы взрослый – я уже мешки таскал по 80 кг в эти годы. Поэтому до сих пор и живу. А две пачки махорки и две бутылки спирта можно было пустить в обмен. Я шел на вокзал, к проходящим эшелонам, и мне меняли спирт на галифе и гимнастерки.

Хорошо помню, как кончилась война. Мы вчетвером ставили на спиртовом заводе жестяную трубу. И только закончили работу, как пришла новость: войне конец. Нам выдали сверх нормы водки сколько хочешь, а потом я всех домой вёл – это помню хорошо…

Недавно исполнилось 66 лет, как студентом уехал в Питер и женился на студентке. И вот с этой студенткой мы до сих пор катаем годы. Ей 90 и мне 90. Мы простые крестьянские ребята, войну пережили. Пришли и заняли ведущие позиции. Она военный химик, я врач.



Этапы большого пути

Выбор профессии у меня состоялся случайно. Я ехал в Москву и не думал, что поступлю в медицинский институт, потому что в то время рисовал пейзажи и хотел учиться в училище имени Васнецова. А там спросили: “Где ваш этюд?”. Я говорю, какой еще этюд, я из закрытого города, на заводе работал. Пришлось искать другой институт. А мне было важно, чтобы давали продуктовые карточки и стипендию. И муж моей тетки, раненый, только что из госпиталя, сказал: иди в доктора, это интересная и благородная профессия. Так и вышло, что мой путь в профессии начался с подсказки участника Великой Отечественной войны.

Я поступил во Второй медицинский, там и карточки, и жилье – все было. А когда начался учебный процесс, я наконец понял, куда попал. Например, анатомию мы изучали на трупах, сейчас этого нет. Надо было достать из чана с формалином труп или часть тела и отпрепарировать сосуды, нервы и поочередно сдавать, где Nervus femoralis, а где Nervus ulnaris (бедренный нерв и локтевой нерв) Студенты некоторые падали в обморок, а я сознание не терял. В Сталинграде трупов валялось невиданное количество, сгоревших, обоженных. Так что я был не столь восприимчив.

Тем не менее, анатомию я не сдал. Семь раз у меня принимали экзамен, но так и не зачли. Поехал обратно домой в Уральск, думаю, ну вернусь на производство, работать буду. А отец меня отправил поливать арбузы-дыни и учить анатомию на свежем воздухе. Вернулся и сдал!

Первый курс такой был для меня трудный! Второй мед снимал для студентов дачи в Подмосковье, мы жили в Томилино. Нужно было дрова пилить, печку топить и учиться при этом. Уставали жутко. Сколько раз было: сел на электричку, уснул, проснулся в Люберцах или дальше. Поспал на вокзале и рано утром в институт.

Хирургия начиналась на 4 курсе, и тогда я попал в клинику академика Бакулева. А там как раз начались первые операции на сердце. Хирургия еще не знала, что сердце можно взять в руку. Во время войны удаляли осколки, но чтобы заранее оперировать больное сердце – такого не было. В 50-х годах в клинике Бакулева творились чудеса. У меня, что называется, открылись глаза. А факультетское хирургическое отделение имени Спасокукоцкого располагалось на базе Первой градской больницы. Там Бакулев и предложил мне остаться.

Когда писал кандидатскую диссертацию, следил за умирающим сердцем. Сидел с детишками, подкладывал прибор, записывал систолу, диастолу, быстрое изгнание крови в аорту, медленное… И доказывал, что это сердце вовремя соперировано, имеет хорошие сократительные функции. А это сердце не потянет, больной умрет. На основе этой методики стали выбирать больных: с перспективой и отказываться от бесперспективных. А докторскую диссертацию посвятил заболеваниям аорты. Это тяжелые пороки, когда аорта образует аневризму, и разрушается. Умирают эти больные внезапно, в трамваях, на улицах, дома. Единственный метод лечения – хирургический. И вот из 50-ти оперированных мною больных вместе с Бакулевым выжило 20 человек. Это и легло в основу докторской, мне присвоили звание доктора медицинских наук.

Бакулев для меня был как отец родной. Он приходил в 8 утра на утреннюю конференцию и уходил в 23-24 часа, чтобы успеть на транспорт. Таких людей теперь нет. Добропорядочный, простой, доступный вятский мужик. Хотя званий у него было!…

Часто вспоминаю свою первую встречу с ним. Он идет на обход, в мою палату, я ее только принял. Ему представляют меня, молодого доктора. Бакулев назначает операцию и говорит: завтра вы будете мне помогать, начнем в 8 утра.Я готовлю операцию. Еду в 6 утра в клинику, проговариваю мысленно ее ход. Обработка операционного поля йодом, потом асептическими простынями, покрытие, разрез кожи, гемостаз, этапы идут у меня в голове. Приезжаю, ближе к восьми ребята звонят снизу: “Борис, Бакулев приехал!” Я скорее больного в операционную. Кладу на стол, а сестра говорит: куда так рано? Я говорю: ну Бакулев уже в кабинете. Да? О! Тогда биксы все сюда.

Приходит Бакулев в хорошем настроении. Открывает бикс, достает простынку, разворачивает, а она влажная. Он ее так встряхнул и смотрит на меня. “А ну, сюда ответственного профессора!”. Я думаю, ну вот, не будет оперировать, скажет, белье нестерильное. Открыл второй бикс, а там стерильное. Бакулев решил, что отменять операцию – наказывать больного, но обещал разбор на завтрашней конференции.

И вот наступило завтра. Я начал докладывать о ходе операции и послеоперационном периоде. Он прерывает мой доклад: “Кто подал биксы сырыми?”. Профессор Жмур, ответственный за операционную, отвечает: “Александр Николаевич, вы приехали на 15 минут раньше, и вас засекли в приемном отделении. Поэтому ваш новый ординатор Комаров подал больного раньше”. Бакулев развел руками: “Ну вот, я же и виноват. Даже не знал, что идет информация, когда я приезжаю и уезжаю”. Такая вот была первая встреча. Меня могли выкинуть из клиники под зад коленкой, но все обошлось благополучно.


Директор НИИ Склифософского Борис Комаров и министр здравоохранения СССР Борис Петровский

Вы родственникам покажите, что руки у вас трясутся…

Во время работы в клинике Бакулева нас учили обращать внимание на психическое состояние больного. Мы должны были уметь работать с человеком. Это самое трудное и ответственное. Я разговариваю не просто с человеком, а с больным, которому может помочь только хирургия, а это означает не только выздоровление. Допустим, риск большой. И я должен подобрать слова, убедить пойти на риск сегодня, потому что завтра выздоровления 50 на 50 уже не будет. Завтра у человека будет только 20%, а послезавтра нам придется и вовсе отказаться от операции. Если предстоит удаление органа, то я должен объяснить, как без него жить. Что после удаления желчного пузыря у вас будет частый стул, вам придется выбирать работу, которая держит вас у унитаза. Но и не удалять нельзя. Иными словами, важно было не испугать, а вселить в него надежду на жизнь. Нас так раньше учили. Первое правило: больного нужно знать без истории болезни. Я должен был докладывать Бакулеву, не заглядывая в шпаргалки.

Второе правило – больного называть по имени-отчеству и на вы. При обходе пациент должен быть открыт для осмотра, а не лежать в пижаме и брюках. Женщину смотреть нужно только вдвоем, потому что женский организм может повлиять на вас так, что на вас напишут жалобу.

Если врач пробежал мимо, исчез, ему некогда – значит, это уже не доктор. Врач должен выслушать больного, найти время, даже если куда-то бежишь, сказать: “Сейчас я вернусь и мы поговорим”. Нужно всегда идти навстречу. Бакулев учил: вы умейте сострадать этим людям. Ведь вы тоже переживаете. Вы и родственникам покажите, что руки у вас трясутся, и слезы у вас капают, и вы так надеетесь, так надеетесь. И если они плачут, то и вы плачьте с ними.

Раз уж зашла речь о родственниках… Работа с больным – это одно, а с родственниками – еще тяжелее. Однажды привезли мальчика 15 лет. Два года назад родителям сказали, что 10 лет с пороком сердца – мальчик операции не перенесет. А парень стал весь синий. Его венозная кровь сбрасывалась в артериальное русло. Это так и называется “синие пороки”.Родители уговорили доктора Медведева взять мальчика на операцию. Он объяснил, что мальчику остается жить считанные месяцы, даже если операция пройдет нормально. Она действительно прошла успешно, но сердце не смогло обеспечить кровоток по новой системе. И в дежурство Медведева парень умер. Папа-милиционер ждал в коридоре, доктор вышел сказать, а тот: “Просмотрели, угробили, такие-сякие”, достает табельное оружие и в Игоря направляет. Тот бегом по коридору, отец за ним, в потолок стреляет: раз, два, стой! Врачу удалось убежать, и таких случаев было много ( тем более, что первые операции были очень рискованные, мы брали тяжелых больных, и 80% умирало на операционном столе). Если бы родственники вовремя поняли, что мальчик безнадежен, они бы, может, успели родить другого. А милиционеру уже было за 50. И докторам надо уметь рассказывать родителям, что не надо замыкаться, а лучше рожать еще детей.

По своему положению я должен был давать сведения, когда умирали больные. И вот эти разговоры – о, это нужно уметь! Начинаешь с того, что “давайте сядем, посидим”, не на ходу, не стоя в коридоре. Рассказываешь, что все было нормально, но закончилось тем, что больной умер. И тут истерика начинается. Ну а ты держишь в кармане нашатырный спирт, иногда обмороки бывают у людей. И сам на взводе, переживаешь, и у самого сердце щемит и в руку отдает. У хирургов профессиональная болезнь – ишемия, они редко доживают до пожилого возраста. Вот у меня в НИИ Склифософского, сколько хирургов умерло у операционного стола! Профессор Андросов не закончил операцию, умер со скальпелем в руках. Или доцент Виноградов у Бакулева нечаянно пересек нижнюю полую вену, думая, что это сухожилие. Хлынула кровь, залила всю рану, туда-сюда, закрыть нельзя, и он упал прямо у операционного стола.Хорошо, на соседнем столе работал хирург, оперировал сердце. Он перешел на этот стол, остановил кровотечение, сшил пересеченные сосуды, кровь вернули больному, которая излилась в рану, спасли жизнь. Даже вспоминая, все это переживаешь заново…

Открываешь тумбочку, а внутри бутылка водки

В момент, когда я стал директором НИИ им. Склифосовского, там была полная разруха. Стирать белье было негде и нечем, рухнули потолки. Пищеблок был разрушен до основания. Готовить пищу на старых прогоревших котлах было невозможно, пищу и чистое белье заказывали в других больницах. Вызовешь хозяйственника, он: “Нет средств для мытья!”. Я предлагаю подежурить: “Сестра будет уходить домой, а вы посмотрите, что у нее в сумочке.” Там и кусок мыла, и сода, и тряпки. Прихожу на пищеблок: “Вот вы пишете – мясной бульон. А мяса в нем нет. Куда делось?” Они: “Уварилось!” Я говорю: “Хорошо. Давайте откроем сумки поваров”. Ну и понятное дело, мясо там, пошло на вынос.

Тем не менее, в целом, человеческие отношения были хорошие. Хотя меня называли варягом и даже сделали однажды проверку. Вызвали в приемное отделение – мол, надо проконсультироваться с директором, а то что-то тут не поймем. Конечно, все они понимали. Я попросил доложить по форме. Я же преподаватель! Показал им, как надо смотреть живот, как обследовать грудную клетку, как смотреть больного на левом и правом боку и так далее. Они думали быстро отделаться, а я им на два часа устроил студенческий разбор. Все получили рекомендации, вытерли пот и разошлись. Поняли, что не на того нарвались.

Вообще начальником я был строгим. Бывало, что и с обхода уходил, если в палате грязно было. Иногда входишь в палату, а там вонь несусветная. Открываешь тумбочку, а внутри бутылка недопитой водки стоит, папиросы. Палатному врачу и заведующей говоришь: на этом я обход закончил, говорить мне с вами не о чем, через неделю приду повторно, чтобы этого не было! А если повторится – выговор и снижение оклада. А иногда брал платок носовой, проводил им по кромке двери и показывал сестре: и это вы называете уборка палаты? Или вы только пол моете и все? Она начинает выкручиваться, доказывать что-то. Но было жестко: домой не уйдешь, пока всю палату сверху донизу не вымоешь.

Возглавить НИИ Скорой помощи им. Склифосовского мне предложили после 18 лет работы в клинике у Бакулева, где трудился с 1950 по 1968 год. Старый директор НИИ тогда тяжело заболел и вскоре умер. А меня хорошо знал начальник управления здравоохранения Москвы Ворохобов, который сказал: “Справишься, мы тебе поможем”.

Когда я сюда попал, понял, что такое учреждение отремонтировать нельзя. После моего выступления на исполкоме Моссовета приняли решение строить новое здание Склифа. А тогда все было планово, по пятилеткам. Чазов строил кардиоцентр, Блохин – свой центр на Каширке. Все это по плану. А наше строительство шло вне плана, за счет фондов исполкома Моссовета. А что такое внепланово? Это значит, что сегодня есть, а завтра нет. Например, в 1975 году заказали научное и диагностическое оборудование за границей. А стены корпусов только возводят, оно лежит на улице под дождем и мокнет. Опять докладываю наверх, там решают давать мне слово на исполкоме Моссовета два раза в год, ситуация начинает меняться.

Корпус строили не просто с кондачка. Мы обирали статистику по поступившим в течение месяца (причем по сезонам: летние месяцы, зимние), отдельно считали пациентов в травме, хирургии, ожоговом отделении. В проектно-сметной документации потом указывали: для хирургии, допустим, достаточно 60 коек, а в травму уже надо 120. Ожоговый надо строить на 100 коек и столько же в запасе иметь. А в приемном отделении сделать зал про запас на 500 человек.



Понятно, что над головой постоянно висело вечное «а вдруг посадят» — с тех ещё времён, когда мы работали с Бакулевым и делали операции на сердце. Смертность при пороках сердца была высокая, могли посадить всех. Но, с другой стороны, на момент строительства я был уже главный хирург Минобороны и Сталинград прошел. Чего же страшного? Когда меня за сердце хватало, я думал: “Ну я в Сталинграде был, ну как бы не смертельно, пройду и здесь”. Потом свалился я с ишемическим приступом. Меня положили отлеживаться в четвертое управление, “кремлевку”. Я смотрел в потолок и думал, что это добром не кончится. Нужно делать выводы. А когда подсчитал, сколько сделано и пройдено, и строительство уже началось, и меня еще не выгнали…и вернулся. То есть полежал,, подумал – и пошел дальше. Сейчас там порушили все, что я делал – это опять слезы. Эх, воспоминания – опять переживания.

Заявление об уходе из Склифа по собственному желанию я нее подписывал – хотя в Минздраве СССР очень просили об этом. Я вывел НИИ Склифосовского в первую категорию науки, получил оборудование, многим сотрудникам выдал жилплощадь – и меня за это приказом министра РСФСР сняли с работы. Мне заявляли, что я использовал служебное положение и выдавал квартиры сотрудникам, что не заплатил полностью партийные взносы и так далее. Прокуратура состава преступления не нашла, но это не помогло. Боролись тогда не со мной, а с партийной организацией Москвы, шел 85 год. Я пять лет доказывал, и злоупотребление все же отозвали, предложили уволиться по собственному желанию. Но я не стал.

«О «Скорой» начистоту

Надо сказать, что в Склифе мы не только построили новый корпус, но еще и поменяли систему работы «Скорой помощи». Все сдвинулось с места, когда на исполкоме Моссовета я стал делать доклады по два раза в год. Там собирались все хозяйственные службы города, журналисты, партийцы, судья, прокурор. И вот я начинаю выступать – и говорю не только о состоянии стройки нового корпуса, но и о том, что улицы не освещены, транспорт «скорой» без колес, горючего не хватает, больных класть некуда. Машины Скорой тогда эксплуатировали по 7 лет – я переключил на 5 лет и добился, чтобы колеса и горючее им выдавались вне очереди. Дома без вывесок – тоже проблема, «Скорая» не может найти больного. В общем, через систему «скорой помощи» стали пересматривать всю хозяйственную деятельность города. Утром дежурный по институту докладывал прямо в приемную Промыслова (В 1963—1986 гг. — председатель Исполкома Московского городского Совета – прим.ред.), где не посыпано, где сосульки падают, сколько травмированных, куда машина не доехала, и так далее. Секретарь Дзержинского райкома партии едет на работу и смотрит: сосульки есть? Так надрессировали команду и подняли хозслужбу города на достойный уровень. Правда, в операционную в первый год мне заходить почти не удавалось.

Когда я стал директором НИИ им. Склифосовского, по «скорой» в Москве принимали только две больницы: Первая градская и Склиф. Мы включили в дежурство по городу еще 4-5 больниц. А это же должно круглые сутки все работать: рентгтен, анализы крови, биохимия, лифтёры, эвакуация. Был такой вой против переключения на круглосуточную работу! Меня могли и мешком пыльным стукнуть где-нибудь вполне.

Сейчас сложно, поверить, но раньше «скорая помощь» не брала больных с инфарктом. Пациентов оставляли дома, они должны были выжить сами – и, если выживали, через 2-3 дня их могли забрать в больницу. Я настоял, чтобы брали в первый же день: к тому моменту мы уже научились оперировать кровоизлияние в мозг. Посчитали количество возможных пациентов по городу и сколько нужно создать отделений и подготовить врачей. А кроме инфарктов в больницу везли всех.

Был такой порядок: если бригада приехала и сомневается, дома оставить или привезти, то лучше в больницу. На диагностику 15 минут – и вперед, в приемное отделение, которое должно принять и при неясном диагнозе. И там либо в течение часа ставят диагноз, либо поднимают в стационар к хирургам. Сроки эти отмечались в истории болезни. Через столько-то часов больной оперирован, а если операция задержана, то почему и каким именно больным. И всё это соблюдалось! Бакулев подчеркивал: вы это пишете не для себя, вы пишете это для прокурора. Помните, что за спиной хирурга всегда стоит прокурор.

В системе «Скорой помощи» я не работаю уже 30 лет. Книгу написал про том, какой эта система, на мой взгляд, должна быть, какой мы ее строили. А уж к чему привели все нынешние реогранизации, реконструкции, оптимизации и так далее – каждый может спросить у себя сам. У меня, к слову, свои личные примеры перед глазами. Однажды жена моего друга, у которой начались боли в сердце, попросила меня о госпитализации. Я договорился, ее обследовали, сказали – приходите завтра, кладем на операцию шунтирования. Она вышла с территории – и около выхода упала. Острые боли в сердце, потеря сознания. Прохожие вызвали по телефону машину (станция «скорой» рядом). Приехала фельдшерская бригада, а у них нет ни ЭКГ, ни сердечных препаратов, ничего. Они покрутились вокруг умирающей, вызывают другую бригаду. А до станции 20 метров пройти! Пока нашли, пока новые врачи приехали – труп.



Я на съездах Скорой помощи говорю ребятам: нужно выжить! Все вернется на круги своя.

Великие люди

В Склифе было много талантливых докторов. К некоторым было очень неоднозначное отношение, но у нас они всё равно работали. Например, Владимир Петрович Демихов, родоначальник трансплантологии. К нам он пришёл в момент, когда его вышибали из института Вишневского. Его передали моему предшественнику и сказали: вот у тебя здесь трупная кровь, как раз вот и Демихов. А в Склифе уже трупными пересадками занимались, пересаживали кожу, кости, кровь брали трупную, и эти люди выживали. Он вписался и стал активным членом научного совета. Рука об руку работал со мной 20 лет.

Сказать, что он был очень увлечённым – не сказать ничего. Однажды, например, придумал провести пересадку головы у обезьян. Звонит из питомника Цхалтубо: «Борис Дмитриевич, мне тут вагон обезьян дали, надо двигать науку вперед. И нужно полвагона апельсинов». Я ему: “Ты что придумал, в Москве апельсинов у детей нет, а ты обезьянам!” Потом с полпути снова звонит: “Часть обезьян погибла, бананы нужны!” В общем привез в Москву, а куда их девать? Я говорю: “Слушай, мне попадет здорово, но единственное, что могу сделать – поселить тебя с обезьянами в систему клиник гражданской обороны. Проще говоря, в подвалы Склифа.” И он согласился!

Подвалы тогда были оснащены койками, водой — хоть завтра в бой. Дал ему две палаты, разместил обезьян, собак, он начал пересаживать им пищевод и так далее. А потом прибегает ко мне: “Борис Дмитриевич! Идем, чего покажу! Пересаженная матка забеременела!” И собаку показывает.

Именно он первый начал коронарные шунты делать. Бакулев прочитал об этом – и стал оперировать на людях. Интересный был человек, своеобразный, талантливый. Иногда домой не уходил, так с обезьянами и собаками оставался. А однажды он приживил собаке вторую голову (на голову матери пересадил голову щенка, ликвидировав несовместимость) и притащил эту собаку на заседание московского хирургического общества. Фильм “Собачье сердце” видели? Вот тут то же самое, но по Демихову.

Вместе с Демиховым работал профессор Кристиан Барнард, хирург из Южной Африки, пересаживал животным органы, помогал на операциях. Потом он у себя в ЮАР в 1967 году первый в мире сердце пересадил.А мы тогда не могли сделать, потому что министр Петровский запретил эти операции по этическим соображениям. Сегодня эти люди долго живут. Может, когда-нибудь и голову пересадят, один итальянец взялся, но в это я не верю – слишком сложно соединить голову и спинной мозг.

Был у нас в Склифе и блестящий реабилитолог — профессор Завен Атаев. Вопрос реабилитации для Склифа имеет особое значение. Сюда попадают люди после травм, неожиданных катастроф, не готовые к тому, что будет после. Многие из них теряют профориентацию. И вот Атаев, который руководил нашим реабилитационным центром, где-то раздобыл списанную «Волгу» поднял через окно на второй этаж. Ее смонтировали в отдельном кабинете и использовали для реабилитации шофёров. Для домохозяек у нас была кухня, где они заново учились готовить, а для водителей – эта самая “Волга”.И еще был бассейн для тех, кто получил спинальную травму. Корешковые боли требовали вытяжки для позвоночника, и Атаев сделал ее в воде. Человек плыл в спасательном круге, а к ногам привязывали гири. И были хорошие результаты.

На моей памяти было много тяжёлых катастроф, несмотря на мирное время. В 1982 году в Лужниках погибли в давке болельщики, в основном подростки. Помнятся пожар в гостинице «Россия», взрыв в гостинице «Космос». Там под завязку забили пылью специальный агрегат-пылесборник. Пошли разбираться, главный инженер сказал “подумаешь, проблема”, зажег спичку и бросил. Спрессованная пыль взорвалась как порох. Нам привезли обожженных людей.

Самое страшное из практики – катастрофа под Уфой, когда два курортных поезда ехали навстречу друг другу и вошли в лощину, где скопился газ. Погибли около 600 человек. Раненых отправляли на вертолетах к нам в Москву. Но мы не паниковали. Я был ещё и был главным хирургом гражданской обороны, и мы тренировались, готовили в период холодной войны население Москвы к атомным атакам. Так что подготовка у нас была. На учебных тренировках вместе с войсками мы выполняли главную задачу – оказать медицинскую помощь населению в разрушенном городе. Мы разбивали палатки, “раненые” студенты валялись после импровизированного взрыва по территории Склифа, мы их собирали, оказывали помощь. Это дало нам опыт помощи в случае катастроф. Атомная война – то ли будет, то ли нет, а в жизни это уже все работало. То есть «скорая» – это военизированная система, готовая хоть сейчас в бой.

«О смерти я не думаю…»

О своей жизни я написал книгу, назвав её «Боль сердца моего». Наверное, этим всё и сказано. Боль сердца моего – служба, которой я посвятил всю молодую жизнь. Стать в 40 лет директором такого громадного института, да еще главным хирургом обороны, да еще отстаивать позиции ВОЗ на конгрессах — для этого нужно было много сил.

Пережив Сталинградскую битву, я лет двадцать просыпался от бомбежки и страха быть убитым. А сегодня во сне то оперируешь, то разговариваешь, то команды отдаешь. Эта служба вселилась на всю оставшуюся жизнь. И от нее никуда не денешься. Я, к слову, и сейчас работаю — в Московском клиническом научном центре на Шоссе Энтузиастов. Главврач иногда приглашает посмотреть сложные случаи – скажи, говорит, своё слово.

О смерти я не думаю. Чего о ней думать, когда я её постоянно вижу? Все мои одногодки ушли из жизни, как говорится, и руку подать некому. Снаряды ложатся все ближе и ближе. А смерти я не боюсь – чего её бояться? Младенец и тот больше переживает за появление на свет, криком кричит от испуга. А смерть тихо приходит, если не катастрофа. Например, когда наступает сердечно-лёгочная недостаточность, человек просто засыпает. Иногда меня спрашивают, хотел бы я так умереть. Если честно – пока никак не хочу. Я еще хочу пожить и посмотреть, что будет с праправнуками, и чем весь этот бардак в стране кончится….

СПРАВКА

Борис Дмитриевич Комаров – доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент Российской академии наук. В 1968 году назначен директором НИИ скорой помощи им. Склифосовского. По совместительству руководил всесоюзным научно-информационным центром скорой и неотложной медицинской помощи Минздрава СССР. До 1986 года параллельно занимал должность главного хирурга медицинской службы гражданской обороны Министерства обороны СССР.

Его работы послужили научным обоснованием и подтверждением необходимости хирургического лечения патологии аневризмы аорты. С участием Бориса Комарова были выполнены первые в нашей стране операции при аневризмах грудной и брюшной аорты с аллопластическим замещением сегментов.

На основании его профессиональных исследований были созданы специализированные больницы и центры в Москве и других регионах страны; создано научное направление «Медицина катастроф», введена профессия врач скорой помощи и унифицированная программа обучения врачей на кафедрах.

Интервью от Pravmir.ru

Еще раз, по многочисленным просьбам...