|
На дворе — нобелевская неделя. Во вторник комитет в Стокгольме присудил очередную главную научную премию в области физики трем американцам, которые возглавляли проект по поимке гравитационных волн LIGO. При этом все: и уважаемые господа из Нобелевского комитета, и сами лауреаты, и широкая общественность, которая интересуется наукой, все были в курсе, что троица — Райнер Вайсс, Барри Бариш и Кип Торн — получила лавры благодаря... России. Двое наших ученых в далеком 1962 году представили способ построения обсерватории, который в точности повторили триумфаторы. Их имена значатся во всех работах Вайсса, Бариша и Торна — советские и российские физики Владислав Пустовойт из Физического института им. Лебедева РАН и Михаил Герценштейн из НИИ ядерной физики МГУ.
Михаила Евгеньевича 10 лет назад не стало. Его коллега, академик РАН Пустовойт, слава богу, жив и здоров, ему 80 лет, он по-прежнему занимается научной деятельностью. В общем, все вело к тому, что у нас в России впервые за последние семь лет (после Константина Новоселова) снова появится свой нобелевский лауреат.
Однако не случилось. И причины здесь не столько научные, сколько политические.
Когда я спрашивала наших известных физиков, почему так получилось, некоторые пытались убеждать меня, что Пустовойт — идеолог, а за идеи «нобеля» не вручают — только за практическое их воплощение. То есть мы уже настолько смирились со второстепенной участью нашей страны, что сразу готовы оправдывать вопиющие факты несправедливого отношения к нашим исследователям?
Позвольте, а как же тогда в 2003 году дали Нобелевскую премию Виталию Гинзбургу за теорию сверхпроводимости? А как же быть с идеей квантовой электроники Николая Басова, за которую он получил «нобеля» в 64‑м? Что же изменилось сейчас?
Как выяснилось, кандидатуру Пустовойта выдвинули в этом году на награждение в области физики два почетных и авторитетных в Нобелевском комитете академика РАН, один — из Питера, другой — из Москвы. «Мне позвонили, предупредили, что считают мою кандидатуру достойной, — рассказывал мне сразу после объявления решения Нобелевского комитета Владислав Иванович. — То есть моя фамилия стояла в списке рядом с фамилиями Вайсса, Бариша и Торна, но их в итоге объявили победителями, а про меня — ни слова. Пусть это останется на совести членов Нобелевского комитета».
Больно и обидно за наших светочей науки. И о совести в приложении к НК можно говорить только в отношении немногих его членов. Потому что большинство его сегодня составляют американцы, и именно они всегда принимают решения в свою пользу.
Кстати, сами ученые, которые используют опыт россиян в своих работах, держатся как будто в стороне от этих решений и всегда вспоминают заслуги первопроходцев.
Помню, как во время нашего разговора с академиком Александром Сергеевым (избранным недавно президентом РАН) он вспомнил речь одного из американских профессоров на научной конференции, посвященной гравитационным волнам. Он сказал следующее: «Многие из нас считают, что наши работы мы проводим на основе идей советских ученых, придуманных в 70–80‑е годы. Это не так... Сегодня я расскажу о результатах, основанных на их идеях 60‑х годов». Это как раз про Пустовойта и Герценштейна! Но странным образом, когда речь заходит о наградах, все эти уважаемые профессора куда-то скромно исчезают. Взял бы тот же Кип Торн, который, кстати, дружен с Пустовойтом, и сказал: «Нет, ребята, так дело не пойдет. Уж если даете премию, то давайте всем виновникам торжества». Уверена, что русские в такой ситуации поступили бы точно так.
«Это уже совсем некрасиво получается, даже не знаю, как помягче сказать, — делился своим негодованием Пустовойт. — Вспомните того же Владилена Летохова, которого также «забыли» включить в список лауреатов в 2000 году за лазерное охлаждение атомов. Премия тогда была присуждена американским физикам, хотя идея и первые опыты были проведены у нас в ФИАНе и потом в Институте спектроскопии РАН». А как обошли вниманием работы Петра Уфимцева, сотрудника Института радиотехники и электроники, который создал покрытие, которое ничего не отражает, а только поглощает? Это потом привело к создании технологии стелс, используемой в самолетах-невидимках. Уфимцев и статью выпустил, и книжку написал, но его как будто не заметили. В 2011 году так же «не заметили» и вклада в развитие темы «плаща-невидимки», а точнее, создания метаматериалов профессора МФТИ Виктора Георгиевича Веселаго...
А может, проблема неуважения российских ученых со стороны иностранных комитетов кроется в нас самих?
Вы посмотрите, у истоков скольких больших достижений нашей цивилизации стояли наши ученые! Та же идея полупроводниковых гетероструктур Жореса Алферова, лазеры Басова–Крохина–Попова, идея фильтров на поверхностных волнах для электроники Пустовойта—Гуляева.... Таких примеров можно набрать очень много. Но беда, что все они реализуются на Западе. Либо наши чиновники, принимающие решения, ничего не смыслят в науке, либо преследуют совсем другие цели. «Года четыре назад у нас была возможность в России реализовать идею детектирования гравитационных волн, — вспоминает Пустовойт. — Итальянцы предлагали передать нам технологии по созданию уникальной лазерной обсерватории. Но ничего не получилось: не нашлось денег. А этот интерферометр должен был быть у нас! В США такой запущен, в Европе их несколько, в Японии, Китае, Австралии, Индии уже создают. У нас же никто об этом даже не говорит, и это притом что наша страна географически расположена лучше для приема сигнала от гравитационных волн».
Вот отдавать деньги — и немалые — в чужие проекты у нас получается лучше. Строится сейчас в Голландии лазер на свободных электронах. Россия платит сотни миллионов евро за участие. На таких же условиях работаем в ЦЕРНе, на Большом адронном коллайдере. Наши ученые вносят свой вклад, порой очень существенный, но все равно остаются на второстепенных ролях — приехали, поработали, деньги отдали и уехали. А все сливки с проекта снимают хозяева. Видимо, и нобелевка для них не за горами.
МЕЖДУ ТЕМ
В среду, 4 октября, в Стокгольме назвали имена лауреатов Нобелевской премии по химии 2017 года. Премию получат Жак Дюбоше, Иоахим Франк и Ричард Хендерсон за метод криоэлектронной микроскопии, то есть инструмент, позволяющий рассмотреть атомную структуру молекулы, не убивая объекта. Наши-то, конечно, называли в числе самых достойных кандидатов Юрия Оганесяна из Объединенного института ядерных исследований в Дубне, дополнившего таблицу Менделеева новыми тяжелыми элементами. Его именем при жизни назван новый химический элемент — оганесон. Такой чести до Юрия Цолаковича удостаивался лишь один ученый — американский физик-ядерщик Гленн Сиборг.
Наталья Веденеева
Заголовок в газете: Не нашего ума Нобель?
Опубликован в газете "Московский комсомолец" №27513 от 5 октября 2017
|
