КАРТИНА РЕПРЕССИЙ В ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННОЙ МОСКВЕ:
ИВАНОВСКИЙ МОНАСТЫРЬ. Головкова Л. А.
(ПСТБИ)
Одним из первых в Москве был закрыт Ивановский женский монастырь. Как и многие другие московские монастыри, он был превращен в тюрьму, затем в концлагерь.
Попробуем представить себе Москву после выхода постановления СНК от 15 сентября 1918 г. «О красном терроре», затем — декрета ВЦИК от 12 апреля 1919 г. «О Революционных трибуналах», где трибуналам предоставлялось «ничем не ограниченное право в определении меры репрессии», других подобных же документов1. Мы увидим, что Москва покрылась сплошной сетью узилищ, застенков, местами массовых казней. Кажется, никто не пробовал еще воссоздать эту зловещую картину, ставшую будничной для послереволюционной Москвы. Конечно, не приходится претендовать на исчерпывающую информацию по этому вопросу: слишком скудными документальными сведениями мы обладаем, слишком глубоко они скрыты. Все же следует хоть по крупицам собирать эти свидетельства, чтобы можно было понять, что творилось тогда в Москве, и мысленно побыть рядом с мучениками в их последний час.
Нет нужды напоминать, как проводилось (или вовсе не проводилось) в те годы следствие. Все же для наглядности стоит процитировать напутственные слова виднейшего чекиста, одного из заместителей председателя ВЧК, М. Лациса, обращенные к работникам следствия и дознания.
«Не ищите на следствии материалов и документов того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания или образования… Эти вопросы и должны определять судьбу обвиняемого»2.
Расстрелы в конце 1918, в 1919 и 1920 годах происходили по всей Москве — в подвалах тюрем, монастырей, превращенных в тюрьмы, в храмах (следы этих расправ обнаружились в последние годы при восстановительных и реставрационных работах), во дворах, парках, на всех почти городских кладбищах. По воспоминаниям коменданта Кремля П. Д. Малькова, расстрелы в 1917–1919 гг. происходили и в самом Кремле, в полуподвальных помещениях под Детской половиной Большого Кремлевского дворца, средь бела дня, под гул заведенных во дворе грузовиков3.
Традиционным местом расстрелов в Москве еще с 1905 г. были Хамовнические казармы. (Казармы были перенесены сюда из Сущевской части, где жители ближайших домов взбунтовались, не желая жить в таком мрачном соседстве). По воспоминаниям очевидцев, в послереволюционные годы на стене казармы была надпись «здесь идут расстрелы».
Первые массовые расстрелы, о которых тогда сообщалось во всех газетах, происходили на Ходынке и в глубине Петровского парка. На языке чекистов это почему-то называлось — «отправить в Иркутск». Присутствие чекистов на Ходынке подтверждается архивными документами Главного тюремного управления: в числе учреждений, подведомственных Московскому управлению принудительных работ, значится Ходынская «концентрационная больница».
Считались «расстрельными» московские монастыри: Спасо-Андрониковский, Ивановский и Новоспасский. Конечно, документов, подтверждающих расстрелы в этих монастырях, мы не имеем и никогда не будем иметь. Можно считать несомненно доказанными только расстрелы в Новоспасском монастыре. Этот монастырь был обращен в застенок в начале января 1918 г., причем первым узником его стал настоятель закрывшегося монастыря епископ Серафим (Голубятников); по всей видимости, он там и погиб в 1921 г.4 Упорные слухи о расстрелах на территории Новоспасского монастыря нашли подтверждение в начале 1990-х гг. При проведении коммуникаций были обнаружены на склоне холма (с западной стороны от монастырской стены) многочисленные захоронения расстрелянных.
С конца 1917–начала 1918 г. сеть арестных домов покрыла Москву. Наиболее значительными из них были Городской (Кривой пер.), Мясницкий (М. Трехсвятительский пер.), Сущевский (Селезневская ул.) и Сретенский (3-ий Знаменский пер); последний отличился в 1920–1921 гг. устройством каких-то особых «механизированных расстрелов»5.
В послереволюционной Москве были переполнены и старые тюрьмы, принадлежащие теперь ведомству госбезопасности — Бутырская и Лефортовская, тюрьмы Главного управления мест заключения: Сокольническая, называемая в народе «Матросская тишина» (эта тюрьма сразу после революции была закрыта, ее помещения отданы под рабочие общежития, но с 1926 г. из-за нехватки мест тюрьма снова функционировала), затем это женская Новинская тюрьма, находившаяся как раз на месте теперешней Мэрии, пересыльная (ныне Краснопресненская) и большая губернская Таганская тюрьма, где, как мы знаем, томилось в ожидании суда множество священнослужителей, свезенных сюда из монастырей и храмов Москвы и Московской губернии.
В начале января 1918 г. ВЧК вместе с правительством переехала из Петрограда в Москву. Сначала она помещалась на ул. Поварской в бывш. особняке Ф. Соллогуба, затем перебралась в здание бывш. страхового общества «Якорь» по адресу ул. Б. Лубянка, д. 11, а в феврале 1920 г. заняла помещения страхового общества «Россия» на Лубянской площади, д. 2. Здесь в гостиничном здании акционерного общества, спрятанном в глубине двора, и расположилась знаменитая Внутренняя тюрьма ВЧК-ОГПУ-НКВД. В инструкции по управлению Внутренней тюрьмой Управделами особого отдела ВЧК от 29 марта 1920 г. говорится: «Внутренняя (секретная) тюрьма имеет своим назначением содержание под стражей наиболее важных контрреволюционеров и шпионов на то время, пока ведется по их делам следствие или когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо путем сноситься с волей»6. Эту свою функцию Внутренняя тюрьма, как мы знаем, успешно выполняла до конца 1970-х гг.
К 1920 г. в районе московских улиц Б. и М. Лубянка, Кузнецкий мост, Рождественка, Варсонофьевский, Хользунов, Б. и М. Кисельные переулки образовался целый лабиринт служб госбезопасности, где отдельные службы имели свои собственные тюрьмы. Московская чрезвычайка занимала дом № 14 по ул. Б. Лубянке. Со всеми строениями, выходящими на параллельную ул. М. Лубянку, она тянулась на целый квартал. Дальше по той же стороне улице в доме № 18 находилась знаменитая Губчека, а по другой стороне улицы на углу Б. Лубянки и Варсонофьевского переулка размещались особые службы ВЧК.
Об этих страшных «расстрельных» тюрьмах сохранились воспоминания людей, побывавших в них и чудом оставшихся в живых. Здание МЧК (Б. Лубянка, д. 14) москвичи называли «Кораблем». Очевидец рассказывает:
«Позади главного дома — одноэтажный флигель… Налево от входа имеются две комнаты, приспособленные под общие камеры для заключенных и три «строгие» одиночки. Сюда обычно приводят только что арестованных или вызываемых на допрос… Направо от входа находится большая своеобразного устройства комната, где вдоль всех четырех стен тянется узкая галерейка с перилами, а вместо пола — открытое пространство в глубокое подвальное помещение, которое соединено с верхом винтовой железной лестницей. Это и есть тот самый таинственный и страшный «Корабль», в трюме которого обреченные неумолимо уносятся к роковому пределу. На «Корабле» почти всегда тишина и безмолвие. Глухие стены не пропускают со двора человеческих голосов, а замазанные краской окна верхнего этажа почти не пропускают дневного света. Здесь нет ни дня, ни ночи, ибо круглые сутки горит электричество. Здесь нет ни пространства, ни времени, ибо в давящих тисках подземелья каждая минута кажется вечностью. Здесь оборваны все связи с жизнью, ибо единственная ведущая в живой мир лестница охраняется часовыми, и ждущие своего последнего часа поднимаются по ней только один раз для того, чтобы покинуть «Корабль» и ступить покорной ногой на берег смерти»7. Этот «Корабль» МЧК, как и многие другие московские тюрьмы и концлагеря, стал местом мученической кончины многих и многих священнослужителей. Сохранилось описание последних дней иеромонаха Чудова монастыря Макария (Телегина), проходившего по процессу о сопротивлении изъятию церковных ценностей в г. Шуе:
«Сидевший с ним в одной тюремной камере священник рассказывал, как Телегин нетерпеливо ждал казни: «Жду не дождусь, — говорил он, — встречи с Господом моим Христом». Священник Заозерский, тоже осужденный за противодействие ограблению храмов, когда его вывели из суда на Лубянскую площадь в Москве, широким крестом крестил приветствовавшую его толпу. Обритого и остриженного, его вместе с иеромонахом Телегиным и тремя представителями белого духовенства застрелили в роковом «Корабле» чрезвычайки. «Было удивительно, — добавил автор, — поведение вдов. Одна из них, из-под черного головного платочка сияя глазами, говорила другой: «Как мы счастливы с вами, матушка, как мы счастливы. Какой смерти сподобились мужья наши. За веру венец мученический прияли. Теперь нам только молиться за них надо. Нет, и молиться не надо: это они за нас пред Господом молятся»8. Другой очевидец пишет о доме напротив, доме № 11 по Б. Лубянке:
«Каждую ночь, редко когда с перерывами совершаются казни. Из дома № 11 осужденных ведут в дом № 7 на четвертый этаж. Есть специальная комната, где раздевают до нижнего белья, а потом раздетыми ведут вниз по лестнице и дальше — через снежный двор к штабелям дров. И там стреляют в затылок из нагана. Снег во дворе весь красный и бурый… Устроили как-то снеготаялку, благо дров много, жгут их во дворе и улице полсаженями. Снеготаялка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей перелился через двор и пошел на улицу, перетек в соседние места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот страшный поток, живую кровь только что живших людей»9.
Начиная с конца 1918 и по 1928 г. в Москве открывается множество новых мест заключения. Вместе с арестными домами их насчитывалось 53 (а ведь Москва в то время была раз в десять меньше, чем теперь).
С 1919 по 1922 г. в Москве было оборудовано 12 концлагерей различного типа, устроенных, как правило, в закрывшихся монастырях. Кроме того в подчинении Московского управления принудработ находилось еще семь загородных лагерей.
И так далее...больше здесь..
Московская епархия
http://www.moskow.zachalo.ru/r ... _id=2
ЦВЕТОЧЕК
