Ветеран |
|
Регистрация: 25.08.2014 Сообщения: 13501 Благодарил (а):
2 раз.
Поблагодарили:
423 раз.
|
Д.Ю. Ну то есть, познания у Францишека мягко говоря странные. Егор Яковлев. Да, познания чрезвычайно скудные, но возможно ему это было и не нужно. Интересно, что концепция его в скором времени была разоблачена, но ещё в начале XX века фиксировались в Европе цитаты из писаний Духинского, которые употребляли как устоявшийся научный факт. То есть несмотря на то, что с точки зрения науки это бред, многие в это верили и как только возникла политическая конъюнктура, эти мысли снова оказались в общем-то востребованы. В качестве исторического противовеса, приведём ситуацию, когда русское государство наоборот стремилось сшить разные исторические периоды. Такая ситуация была и сложилась она как раз после воссоединения с Украиной, воссоединения России с Украиной – после Переяславской рады 1654 года. В течение всего XVIII века основным скажем так учебником истории России был так называемый Киевский синопсис. Это труд ректора Киево-Могилянской академии Иннокентия Гизеля, который как раз и выполнил трудную государственную задачу описания единой непрерывной истории от древних рюриковых времён до XVII века, до воссоединения Украины и России. Д.Ю. То есть они тогда уже понимали важность подобных документов? Егор Яковлев. Конечно. Вообще, идея непрерывности истории, она очень тесно была связана с идеей единого русского государства, то есть эта концепция развивалась параллельно складыванию русских земель и к ней приложили руку и Иван III, и Иван Грозный. И своего апогея она достигла как раз в конце XVII века, потому что при Алексее Михайловиче последние… ну не последние, последние осколки — это вообще Галиция, которую удалось вернуть (ненадолго, правда) Николаю II в ходе Первой мировой войны, но такой значительный осколок Древнерусского государства – Левобережная Украина – был возвращён как раз в ходе войны с Польшей при Алексее Михайловиче. И возникла решительная необходимость закрепить завоёванное и (в первую очередь самим себе) доказать, что есть основания принять эти земли под русское владычество, под владычество московского царя. И вот эту задачу выполнил как раз Киевский синопсис, который рассказывал историю Древнерусского государства до русского царства со столицей в Москве. Основания были, потому что в Москве правила та же династия, которая правила и в древнем Киеве, они стали называть себя Рюриковичами. Хотя, например, в Средние века московская династия называла себя Калитичами – династия удельного княжества. Существовала преемственность митрополитской кафедры: митрополит Киевский переехал в Москву, точнее, сначала он переехал во Владимир, потом он переехал в Москву. Это была та же самая кафедра, которая в древние времена была основана в Киеве. Потом в Киеве появился собственный митрополит, но это уже была новая кафедра, не та кафедра, которая существовала в древние времена. Поэтому здесь имелся порядок наследования духовной власти от древнего Киева. Ну и конечно нужно сказать о естественно изменённой временем, но всё-таки культурной преемственности. Вот любопытный факт: дело в том, что древние былины, героями которых являются Владимир Красно Солнышко, Добрыня Никитич, Илья Муромец, они были записаны не на территории современной Украины, они были записаны на Русском Севере, где они сохранились. Певцы-былинники, которые передавали это устное народное творчество из поколения в поколение, сохранили эти шедевры эпоса именно там. Почему – ну потому что население туда переходило, переселялось и в результате (в XIX веке в основном все они были записаны) память о древней Киевской Руси, она нашлась на Русском Севере и в Карелии в XIX веке. Что говорит нам о единстве культурного пространства и единстве народа.
Итак, Киевский синопсис, он как раз сумел сшить, установить историю от древних времён до XVII века. Эта задача была выполнена успешно, и впоследствии практически вся историография второй половины XVIII и XIX века не подвергала сомнению единства русской истории от Рюрика до уже российских императоров. Признание этой преемственности выражалось как в исторических трудах, как и в памятниках, например, в самом знаменитом памятнике «Тысячелетие России», где все знаменитые русские герои были изображены…
Д.Ю. Кроме Ивана Грозного…
Егор Яковлев. Да, кроме Ивана. Но вместо Ивана Грозного там его жена.
Д.Ю. От которой Романовы, да?
Егор Яковлев. Да, да. От которой Романовы. Но считалось (Романовы продолжали утверждать эту легенду), что Анастасия Романова умела смягчить гнев своего супруга, он её особенно любил, и только после её смерти… точнее, это очевидно, что после её смерти началась эпоха опричнины, но может быть благодаря её смерти так сказать… потому что её не стало и Иван Грозный потерял себя, ожесточился. Поэтому, на этом памятнике была изображена она. Но действительно, поскольку историческая память о расправе Ивана Грозного над Новгородом сохранялась, то было бы, наверное, странно, если бы он появился на памятнике в центре Новгорода. Сложно сказать…
Д.Ю. Не знаю… как-то это несправедливо…
Егор Яковлев. Но в любом случае, появление там Анастасии Романовой хоть как-то маркирует этот исторический период. То есть они его не вырезали, а вместо него поставили свою девушку.
Д.Ю. Подредактировали.
Егор Яковлев. Ну как, они вот так это отметили, но сказать, что эпоха Ивана Грозного была ими вычеркнута – нельзя. Поэтому, был выбран просто более корректный для данного места герой. Если бы этот памятник был установлен не в Новгороде, а в Киеве, например, то возможно, что Иван Грозный там бы появился.
И выражалось это, например, в названиях судов – крейсер «Варяг», понятно же, что речь идёт о Рюрике, по всей видимости, был крейсер «Аскольд», в честь одного из киевских князей, которого убил князь Олег (в известном сказании о покорении Киева Олегом). Таким образом, историческая память конца XIX века, она включала в себя все пласты российской истории в диапазоне от Древней Руси до современности.
Но потом у нас произошла революция 1917 года и первые годы Советской власти в области исторической памяти наблюдался некий хаос.
Д.Ю. «Сбросим Пушкина с корабля истории.» И всех остальных туда же.
Егор Яковлев. Там говорилось «с парохода современности»…
Д.Ю. Точно. Извините.
Егор Яковлев. Это был на самом деле лозунг дореволюционных футуристов, это был не лозунг большевиков.
В восприятии прошлого после Октябрьской революции наблюдается две тенденции: одна из них – это была тенденция, обозначенная Лениным в третьей речи комсомола, где он говорил обо всём, но в частности и об истории. Он говорил о том, что построить коммунизм можно только восприняв всё лучшее, что было выработано всеми предшествующими поколениями.
И зримыми воплощениями этой тенденции был, например, проект монументальной пропаганды, который в частности подразумевал установку памятников в том числе и всем выдающимся русским деятелям культуры: там должны были установить памятник Пушкину, Достоевскому, Толстому, Некрасову… то есть внутри этой линии базовое, какие-то столпы дореволюционного прошлого, они не отрицались. Дореволюционное прошлое отрицалось политически, но не отрицалось в культурном смысле.
Ленин и Луначарский запустили большой проект дешёвых изданий русской классики, который был доступен народу. Собственно, известна программа ликвидации безграмотности и программа создания библиотечной сети на территории Советского Союза, в рамках которой эти дешёвые издания классики стали попадать в каждую деревню, в каждое село. И люди учились читать в том числе и по книгам со стихотворениями Пушкина, Лермонтова, Есенина.
Но была и вторая линия, которая скажем так взяла верх. Она развивалась параллельно и взяла верх с началом болезни и смерти Ленина. Это была линия на демонизацию дореволюционного прошлого на всю его глубину. Лидером этой линии был академик Покровский, который трактовал всю предшествующую историю сугубо скажем так, даже в вульгарном марксистском духе. И в рамках этой линии Александр Невский, например, представал всего лишь феодалом, который был занят своими феодальными разборками.
Д.Ю. Жестоким упырём.
Егор Яковлев. Да. Не приходилось говорить об Отечественной войне 1812 года, поскольку России в это время по существу своему была ещё страной феодальной, а Наполеон представлял уже развитую буржуазную Францию, в результате чего симпатии настоящего марксиста могли быть только на стороне истории, то есть на стороне прогрессивного Наполеона. Отечественная война под пером Покровского представала войной феодалов с буржуа, в которой невозможно было сочувствовать феодалам, гнавшим свой народ на войну с более прогрессивными французами.
Были все эти известные стихотворения, по поводу Минина и Пожарского писали:
Подумаешь, они спасли Россию! А, может, и не стоило спасать?
Было всё это, но продлилось это недолго, до 1933-1934 года. И очень важный момент: история в этот период была исключена из преподавания, не преподавали историю в школах и университетах.
Д.Ю. Потому что она вредная.
Егор Яковлев. Но в 1933-1934 году была принята новая концепция отечественной истории. Принята она была не просто так, даже совпадение по датам нам намекает на некие события, благодаря которым это произошло. Но на мой взгляд, это было и неизбежно, но события в Германии – приход к власти нацистов, он подтолкнул руководство страны к выработке нового исторического видения. Это историческое видение разрабатывали три человека: Андрей Жданов, Сергей Киров и Иосиф Сталин.
И концепция эта была очень простая. Идея заключалась в том, что мировой революции не произошло и не происходит, нужно переосмысливать нынешнюю ситуацию, нам надо на что-то опираться. Единственное, на что можно опереться, это тысячелетняя русская культура, потому что её отвержение, оно просто заведёт революцию в тупик. Руководство страны очень гордилось и рассчитывало на то, что оно имеет связь с рабоче-крестьянской массой, но отвержение исторической памяти разрывало эту связь. И поэтому, естественно, Сталин, Киров и Жданов, как бы мы к ним не относились, это были люди русской культуры, в достаточной степени образованные и очень жадные до знаний.
Изучая биографию Сталина, например, ты видишь, что этот человек, когда он чего-то не знал, он стремился восполнить свои знания. Он хорошо и много изучал историю, изучал русскую литературу и умел щегольнуть своими знаниями и использовать их в практической политике. Есть знаменитая история, зафиксированная Уинстоном Черчиллем. Когда он в 1942 году прибыл в Советский Союз, в одном из разговоров он похвастался Сталину, что одним из его предков был герцог Мальборо. Сталин ему сказал, что безусловно это был хороший полководец, но ему больше нравится Артур Веллингтон, из английских военачальников. Черчилль спросил: «Почему?», на что Сталин ответил: «Потому что при нём существовал Второй фронт в Наполеоновских войнах в Испании».
Д.Ю. Тонко.
Егор Яковлев. Да. И понятно, что это был очень тонкий намёк сэру Уинстону на то, что он должен делать в складывающейся ситуации.
Вот эта триада осознала необходимость выработки новой исторической политики с явной опорой на тысячелетнюю историю России. Так появилась новая концепция, которая не отрицала и не отвергала всю предшествующую историю, более того, сохраняла её основные скажем так системообразующие фигуры. Большая часть системообразующих фигур, они абсолютно вошли в советскую жизнь. Абсолютно советским был Пушкин, абсолютно советским был Лермонтов, абсолютно советским был Толстой, абсолютно советским был Достоевский, несмотря на «Бесов» и прочее. Эти фигуры прославлялись, возвышались, ставились на пьедестал.
И основания на самом деле для этого были самые серьёзные, потому что все эти люди так или иначе (я об этом уже рассказывал) сочувствовали тяжёлому положению народа и позиционирование большевиков в этот момент – это борцы за народное счастье. То есть в российской истории они вместе с Пушкиным, который написал своё стихотворение «Деревня», про рабство дикое, или Лермонтов, со своими стихами сочувствия к народу, тем более, со стихотворениями Некрасова, они все шли с вот этой русской интеллигенцией единым фронтом за счастье народа. То есть Пушкин имел все основания считаться большевиком. Я напомню, если кто не знает, что газета «Искра», была названа, это такая аллюзия на строчку из стихотворения Пушкина «из искры возгорится пламя».
Д.Ю. Был такой мем.
Егор Яковлев. Да, такой большевистский мем.
И этот проект оказался очень успешный, потому что он сумел срастить то, что, казалось бы, несращиваемое. Я ещё раз обращу ваше внимание на то, что эта линия уже существовала в голове у Ленина: Ленин не стремился отвергать всю предшествующую историю, он не стремился делать из того, что было до 1917 года чёрную дыру. А Сталин просто это более убедительно срастил. И ещё одним зримым показателем явился как раз возврат истории в школьную и ВУЗовскую программу.
И это пробуждение исторической памяти смогло мобилизовать народ во время Великой Отечественной войны.
Д.Ю. То есть все эти рассказы, что, только увидев немцев на пороге, немедленно бросились возвращать славных полководцев Кутузова, Суворова, того же Петра, Александра Невского, это не совсем так. То есть это было задолго до, так?
Егор Яковлев. Значительно заранее. Это программа начала системно реализовываться с 1934 года, хотя, как я уже говорил, и ранние большевики, в частности Ленин, они не были нигилистами настолько, чтобы полностью отрицать всё, что было накоплено русской историей до этого момента. Опять же стоит ещё раз повторить это, что значительная часть ранних большевиков, это были представители русского дворянства и интеллигенции.
Д.Ю. Они же образованные были сильно.
Егор Яковлев. Да, да. Напомню ещё несколько имён и несколько фактов. Ближайшая помощница Ленина, Елена Дмитриевна Стасова – это внучка знаменитого архитектора Василия Стасова, создателя Троицкого собора в Санкт-Петербурге. Её отец, Дмитрий Васильевич Стасов – это, во-первых, знаменитый петербургский адвокат, совесть русская адвокатуры, один из основателей, наряду с Антоном Рубинштейном, нашей консерватории. А её дядя, Владимир Васильевич – это знаменитейший художественный критик, просто звезда арт-мира второй половины XIX века, друг всех передвижников. То есть это семья – сливки русской интеллигенции того времени.
Александр Коллонтай – также дворянка, её отец герой войны 1877-1878 годов, генерал Домонтович, естественно она тоже была весьма и весьма образованная женщина.
Георгий Чичерин – будущий нарком иностранных дел, потомок древнего дворянского рода.
Дворянами были Бонч-Бруевич, Луначарский и некоторые другие большевики, которые впоследствии сумели… у нас считается, что большевики – это люди, которые уничтожили великую империю, пришли и начали осуществлять некий зловещий эксперимент над Россией. Но это не так. Например, Бонч-Бруевич, чем знаменит, помимо того, что он был помощником Ленина и управляющим делами Совнаркома. Это человек, который создал в Москве музей литературы, крупнейший. Заслуживает этот факт внимания и поощрения? Да безусловно! Конечно, это огромное было дело.
Или, например, большевик Богданов – крупный учёный. Что он сделал – он создал первый в мире Институт переливания крови в Москве. И умер в результате медицинского эксперимента, который он проводил над собой, подобно знаменитым медикам. Выдающийся это факт? Да, выдающийся. Действительно, это признак созидательности.
Или Глеб Кржижановский, например, большевик. Он был куратором, руководителем плана ГОЭЛРО. Значило это что-то для нашей страны? Безусловно значило.
Поэтому, говорить о том, что большевики все были бездарями и неучами, которые осуществили некий дилетантский опыт над страной, достаточно нелепо. Это просто незнание фактов. Хотя, конечно хватало всего: хватало ошибок, жестокости и крови. Всё это было, и мы не должны это отрицать, но мы должны говорить, что вот здесь, да, Бела Кун расстреливал невиновных, был автором жестокого террора, а вот здесь у нас – Кржижановский, Богданов и Бонч-Бруевич, с их реальными заслугами.
Ну и в связи с тем, что это были люди русской культуры, люди, которые вышли из предшествующей русской истории, с предшествующим русским образованием, а сам Ленин, напомню, был сыном очень крупного напрасно забытого русского просветителя, подвижника образования, естественно, они не могли вот так вот ножницами взять и всё отрезать, что до этого было. Нет, они всё это несли с собой и в результате смерти Ленина в каком-то смысле просто новая ситуация, она была на откуп стихии.
А Сталин начал всё это приводить к порядку. Я в прошлой передаче цитировал стихи Есенина про «страну заковывает в гранит», вот Сталин всё это начал заковывать в гранит. Он разгромил радикальных леваков, не только в политике, но и в искусстве, литературе. Кому интересно, могут почитать про судьбу РАППа – Российской Ассоциации Пролетарских Писателей. Вот эту организацию постигла тяжёлая судьба, она была разгромлена и закрыта, вместо неё был создан Союз советских писателей, в котором было каждой твари по паре: туда вошли некоторые левые деятели, а с другой стороны туда вошёл Алексей Николаевич Толстой, которого рапповцы ненавидели и иначе как контрой просто не именовали.
И вот часть этой программы возвращения исторической памяти – это была часть одной большой сталинской программы, недооценённой и даже неосознанной, как мне кажется, на данный момент. Программы попытки консолидации общества в связи с появлением конкретной военной угрозы. То есть военная угроза существовала и раньше, её всегда ожидали, но с 1933 года стало совершенно однозначно понятно, кого растят на выполнение этой задачи. И появление Гитлера, оно конечно просто ускорило значительно эти процессы, которыми руководили достаточно эффективно. Вот эта программа создания исторической памяти, отредактированной, конечно, с учётом революции, но тем не менее, без отвержения системообразующих фигур, это было очень важно. Ключевое событие тридцатых годов в смысле сращивания истории, это конечно юбилей смерти Пушкина в 1937 году.
Д.Ю. В тридцать седьмом…
Егор Яковлев. Да, да. Он прошёл очень помпезно, он прошёл очень широко. Пушкин был везде. Пушкин был легитимирован как большевик скажем так. И это было очень важно.
|
|