Война против «Исламского халифата» не просто борьба с терроризмом. Это именно война, которую надо вести всерьез и с полным напряжением сил.
Войны на Украине, в Сирии, Ливии и Йемене дают большую пищу для размышлений о тенденциях в развитии военного искусства. Вполне естественно, что по этому поводу написано очень много. Неким общим местом стал термин «гибридная война», который особенно часто применяется к конфликту на Украине. Пропагандисты обеих сторон уже тысячи раз повторили фразу типа «Запад (Россия) ведет против России (Запада) гибридную войну».
Pаньше на протяжении почти двух десятилетий таким же общим местом был термин «борьба с международным терроризмом». При этом так и не удалось определиться даже с тем, что он такое, а под борьбу с ним стали подгонять абсолютно все. Даже учения СЯС с некоторых пор считаются антитеррористическими. По-видимому, именно в связи с доведением данного термина до абсурда и утратой всякого смысла понадобился новый. Не менее абсурдный и бесполезный.
Война слов
Как и у международного терроризма, у гибридной войны нет даже строгого определения. Чаще всего под этим подразумевается некое сочетание классической войны, мятежевойны, информационной (в том числе кибернетической) борьбы, экономического противостояния и дипломатии. Также сюда принято включать войну без объявления войны. При этом совершенно непонятно, что здесь нового и для чего понадобилось выдумывать звучный, но бессмысленный термин?
Что нового, например, в сочетании классической войны с мятежевойной, в поддержке своих партизан и чужих сепаратистов? Не таким ли сочетанием была война против Наполеона, в которой русская армия использовала армейские партизанские отряды и поддерживала крестьянские, а англичане поддерживали испанских повстанцев? Чрезвычайно широко все стороны использовали сочетание классической войны с мятежевойной во время Второй мировой. Даже СССР и Япония, хотя между собой формально не воевали, засылали друг к другу диверсионные группы и вполне открыто выращивали у себя партизан-сепаратистов (японцы – из русских эмигрантов, СССР – из китайцев и корейцев). После Второй мировой подобные вещи вообще стали нормой, как и война без ее объявления. После корейской войны, кажется, никто никому войну официально не объявлял, хотя вооруженных конфликтов были сотни. Например, США сбросили на Северный Вьетнам больше бомб, чем на Германию в 1942–1945-м, но войну ему не объявляли. Если вернуться в XIX век, то можно вспомнить, что одновременно с Отечественной 1812 года Россия вела войну с Персией (1804–1813). Против Наполеона Россия и Великобритания были союзниками, при этом, однако, Лондон открыто поддерживал Персию. Во время многолетней Кавказской войны Великобритания, Персия, а также Турция весьма активно помогали горцам, даже не разрывая дипломатических отношений с Россией. Если пройтись по всей мировой истории без хронологических и географических ограничений, подобных примеров можно будет привести многие сотни.
Что нового в информационной и психологической войне? Сколько есть война традиционная, столько в ней присутствует информационная и психологическая составляющая. Это очевидно. В последние полтора века в этой сфере произошли четыре качественных скачка с появлением сначала массовой печатной прессы, затем радио, позже телевидения и, наконец, Интернета вместе с различными мобильными устройствами. В сочетании с социальными трансформациями и глобализацией это создало огромные новые возможности, позволяя воевать не только без объявления войны, но и без стрельбы вообще. Так ведь и военная техника за тот же период прошла через массу качественных скачков и технологических революций, только от этого война не перестала быть таковой.
И уж совсем абсурдно видеть новизну в использовании экономических и дипломатических методов. Разве «континентальная блокада Англии» Наполеоном не была экономической войной? Или подводная война Германии против англосаксов в ходе обеих мировых? А взаимное забрасывание друг друга фальшивыми деньгами во время Второй мировой (особенно активно этим занимались англичане и немцы)? Тут примеров в мировой истории даже не сотни, а тысячи. Дипломатия же просто по определению неотъемлемая часть войны, ибо она «есть продолжение политики иными, насильственными средствами».
В связи с этим возникает вопрос: почему столь бессмысленный термин возник? Скорее всего, как было показано в начале статьи, изначально он стал заменителем сильно износившейся «борьбы с международным терроризмом» применительно к войнам, которые вели США и их союзники на Ближнем и Среднем Востоке. Использование же его для описания украинского конфликта стало следствием шока, который испытал Запад от действий России, которую давно списал со счетов не только как глобальную, но даже как региональную силу. Для объяснения своей неготовности и неспособности на эти действия отреагировать была срочно придумана теория, что Россия показала нечто принципиально новое и ранее невиданное в военном искусстве. Отечественные же пропагандисты с удовольствием подхватили термин и «вернули» создателям.
На самом деле то, что происходит сегодня, очень напоминает триумф классической войны, которую вроде бы уже совсем отменили.
В высокотехнологичной и сетецентрической войне нет «ничего плохого, кроме хорошего». И отрицать это – уподобляться ильфо-петровской бабушке, которая не верила в электричество. Гарантированно поражать цель с первого выстрела – мечта военных с того момента, как появилось само понятие стрельбы. Если развитие технологий дает возможность создать высокоточные боеприпасы, они появятся обязательно. Если есть средства достичь максимальной ситуационной осведомленности, а также объединить собственные ВС в единую сеть – это тоже будет сделано. Все это придает армии совершенно новые возможности, спорить здесь просто не о чем. Только не надо ничего абсолютизировать и доводить до абсурда. Ведь мы уже успели пронаблюдать эволюцию данной концепции от триумфа первой иракской войны через «задавливание массой» в Югославии и «избиение младенцев» в классической фазе второй иракской войны к позорному фарсу в Ливии. Если в первой иракской войне доля высокоточных боеприпасов, применяемых коалицией, была незначительна, ни о какой сетецентричности еще и речи не шло, но при этом был наголову разгромлен чрезвычайно сильный противник, то в Ливии 20 годами позже применялись только высокоточные боеприпасы, оппонент был чрезвычайно слаб, но натовская авиация не добилась вообще ничего (Каддафи свергли путем подкупа союзных ему племенных вождей и действий западных ЧВК).
Уже совершенно очевидно, что качество не отменяет и не заменяет количества, а средство поражения не должно быть дороже уничтожаемой им цели. Собственно, эти факторы непосредственно взаимосвязаны. В сетецентрической концепции информационные сети объединяют между собой платформы, то есть традиционную боевую технику (танки, самолеты, корабли и т. д.). Сеть кардинально повышает эффективность платформ, но от этого она не становится важнее их. Именно платформы по-прежнему первичны. Более того, они-то и являются носителями тех самых высокоточных боеприпасов. При этом даже при стопроцентной точности попадания (что в боевой обстановке почти невозможно) нельзя поразить больше целей, чем имеется боеприпасов. Уже поэтому фактор количества никуда не делся.
Высокоточная стрельба вхолостуюКроме того, как платформы, так и средства поражения стоят денег. Если ваш боеприпас стоит столько же, сколько пораженная им вражеская платформа, значит, в экономическом аспекте вы понесли одинаковый ущерб с противником. Можно, конечно, поставить вопрос так, что путем уничтожения платформы вы предотвратили тот ущерб, который она могла нанести вам. Но тут мы снова возвращаемся к вопросу, не кончатся ли ваши высокоточные боеприпасы (или деньги на них) раньше, чем у противника платформы, после чего он сможет нанести вам какой угодно ущерб. В ходе агрессии против Югославии в 1999 году страны НАТО почти не понесли потерь, при этом, однако, их затраты на операцию оказались почти такими же, какой ущерб они нанесли Югославии. Однако в тот момент этого почти никто не заметил, потому что с количеством платформ и боеприпасов у НАТО еще никаких проблем не было, а суммарный экономический потенциал был почти на три порядка выше. Но в Ливии тупиковость подобного варианта стала очевидной. Поскольку США от той кампании почти полностью устранились, для Европы война стала полным позором. Воюя без всякого противодействия ПВО противника, ВВС европейских стран НАТО за пять месяцев израсходовали практически все запасы своих очень дорогих боеприпасов, сожгли гигантское количество архидорогого на тот момент керосина, при этом не смогли обеспечить своим ливийским союзникам победу на земле. Они даже не смогли выбить всю технику, имевшуюся у сил Каддафи, хотя она была металлоломом, произведенным в лучшем случае в 80-е, к тому же безобразно эксплуатировавшимся. Пришлось покупать вождей и задействовать ЧВК.
Таким образом, высокотехнологичность и сетецентричность, если довести их до абсурда, не гарантируют победы даже над слабым и архаичным противником. Если же армия европейского типа, то есть высокотехнологичная, но с ограниченным арсеналом и панически боящаяся потерь, встретится в бою с противником, имеющим большое количество платформ (пусть и не совсем новых) и хорошо обученный высокомотивированный личный состав, ее поражение фактически гарантировано. Высокотехнологичность не поможет. Именно поэтому круг противников, против которых готовы воевать европейцы, сокращается почти до нуля. Таковые теперь остаются только в тропической Африке.
У американцев не только с качеством, но и с количеством техники и с мотивацией личного состава все гораздо лучше, чем у европейцев. Тем не менее они уже начали догадываться о том, что высокотехнологичность и сетецентричность, с одной стороны, безальтернативны, с другой же – никакой панацеей не являются. Например, потому, что вся сетецентричность и очень значительная часть высокоточности могут быть одномоментно утрачены, если противник эффективно применит средства РЭБ. И это может стать сильнейшим шоком для американских военнослужащих, которые психологически неспособны воевать без абсолютного технологического превосходства над противником да и просто этому уже не обучены. Если к тому же противник выставит много платформ, пусть и несколько уступающих в качестве американским, он вполне может рассчитывать на успех. А если перед ВС США окажется армия, также являющаяся высокотехнологичной и сетецентрической, получится классическая война на новом уровне. В которой решающими факторами станут количество техники, уровень боевой и морально-психологической подготовки личного состава.
Как известно, никакое оружие, включая ядерное, ни одна технология не стали чьей-то монополией на сколько-нибудь продолжительное время. Поэтому и термин «высокотехнологичная война» в его нынешнем понимании в обозримом будущем утратит смысл. Ведь, например, Вторая мировая была чрезвычайно высокотехнологичной по сравнению с Первой. Сегодня всего лишь происходит переход классической войны на очередной технологический уровень. Будет еще как минимум один такой – когда произойдет массовая роботизация ВС. Он может стать последним, но это уже другая тема.
Без партизанщины
Не менее интересную трансформацию переживает мятежевойна.
Сам по себе факт доминирования в последние полвека мятежевойны над обычной сомнений вызывать не может: почти во всех нынешних войнах хотя бы один участник является негосударственным субъектом. Это прекрасно вписывается в современную тенденцию тотального разгосударствления всего, что можно и чего нельзя. Именно поэтому так популярны ЧВК, вытесняющие регулярные государственные ВС. К тому же прекрасно известно, что для регулярной армии воевать против партизан гораздо сложнее, чем против другой армии, что дополнительно стимулирует негосударственные субъекты воевать против государственных.
Однако в последнее время здесь начинает наблюдаться весьма интересная тенденция – негосударственные субъекты все чаще выступают как регулярные армии, то есть ведут не партизанскую, а классическую войну, уничтожая сам смысл понятия «мятежевойна».
Так, в 2011 году в Ливии обе стороны действовали совершенно одинаково, чисто классическими методами. То, что внедорожники «Тойота» использовались в боях более широко, чем бронетехника, объяснялось лишь ее нехваткой из-за крайнего износа. В Сирии мятежники всех мастей, захватив немало техники сирийской армии, также очень быстро перешли от партизанских методов к классическим. Ни малейшей партизанщины не было и нет на Украине, гражданская война там на 100 процентов носит классический характер. В полной мере сказанное относится и к йеменским хоуситам – у них полный спектр наземной техники, которую они используют в боях против правительственных войск и «аравийской коалиции». Во всех случаях проблемы у повстанцев лишь с авиацией. Она остается монополией правительственных сил на Украине и в Сирии, в Йемене ее заменяют ВВС «коалиции». Впрочем, у хоуситов есть замена авиации – тактические ракеты Р-17 («Скад») и «Точка», которые применяются очень эффективно. В Ливии же авиацию (не свою, а натовскую) имели как раз повстанцы.
Неким апофеозом перехода мятежевойны в классическую форму оказался феномен «Исламского халифата». Его предшественница «Аль-Каида» стала олицетворением самого понятия мятежевойны и по сути синонимом международного терроризма. Это сетевая структура, которая везде и нигде, не имеет никакой контролируемой территории и даже не пытается создавать хотя бы какое-то подобие государственных институтов. Подобное устройство организации казалось залогом ее успеха. Тем не менее за полтора десятилетия тем странам, которые были главными целями исламского терроризма, – США, России, Израилю удалось (в первую очередь чисто силовыми методами) либо полностью подавить, либо минимизировать и маргинализировать терроризм на своих территориях. «Аль-Каида» до сих пор действует в Сирии (в лице «Джебхат-ан-Нусры»), Нигерии, Йемене, Алжире. Однако кризис структуры был очевиден, появление «халифата» стало самым ярким его проявлением.
«Исламский халифат» оказался полной противоположностью «Аль-Каиды». Он именно государство с территорией и всеми положенными институтами, строительству которых уделяется очень большое внимание. Да, это государство откровенно преступное и полностью тоталитарное, но тем не менее. Нацистская Германия была такой же, однако никто не сомневается в том, что это в высшей степени полноценное государство. Интересно, что и «филиал» «халифата», возникший в охваченной хаосом Ливии, строит себя как государство на той территории, которую контролирует. По-видимому, то же самое случится в Афганистане, если «халифат» вытеснит оттуда склонных к традиционной партизанщине талибов.
Одним из государственных институтов «халифата» является армия. Захватив много техники в Сирии (не только у правительственных войск, но и у разнообразных оппозиционных группировок, особенно «умеренных прозападных») и еще больше в Ираке, чьи ВС по сути уже распались, «халифат» создал полноценные сухопутные войска, оснащенные большим количеством бронетехники и артиллерии. Только с авиацией у него проблемы. Тем не менее он ведет классическую, а не партизанскую и не террористическую войну. Теракты с помощью смертников иногда используются, но они лишь некий специфический заменитель спецназа (это относится и к тому, что произошло в Париже), а отнюдь не основной и тем более не единственный способ ведения боевых действий. Война против «Исламского халифата» уже не борьба с терроризмом. Это классическая война. Ее надо вести всерьез и с полным напряжением сил. Только почти никто не хочет этого признавать. На Западе нет желающих воевать всерьез и с полным напряжением сил.
Автор Александр Храмчихин
