Опять пиндосы облажались

И не говори, ну чего тут сложного
тем временем на борту спускаемого аппарата происходили драматические события. Попавшая в отверстия барометрического блока горько-соленая вода, замкнула контакты реле, которое подало команду на ввод в действие запасной парашютной системы. Выстрел пиропатронов, отбросивших крышку парашютного контейнера, вызвал тревогу экипажа. И тревога оказалась не ложной. Вывалившийся запасной парашют сработал как якорь и резко увеличил крен корабля, что в свою очередь привело к тому, что отверстия дыхательной вентиляции оказались под водой. Прекратилась подача забортного воздуха, а системы регенерации выработали свой ресурс и почти не давали кислорода. Через два часа после отстрела запасного парашюта у экипажа появились первые признаки кислородного голодания, которые переходили в удушье от накапливающегося углекислого газа. Периодически выходившие на связь Зудов и Рождественский тяжело дышали, в микрофоны прорывались хрипы, голоса становились неузнаваемыми.
Спускаемый аппарат выбрался из ледяной горько-соленой жижи

Спускаемый аппарат выбрался
из ледяной горько-соленой жижи

Командир корабля Вячеслав Зудов сообщил, что экипаж переоделся в гидрокостюмы и готов покинуть СА. Но и тем, кто был на борту и нам, было ясно, что это невозможно. При открытии люка, находящегося на две трети в воде, в аппарат хлынет поток воды, который космонавты не смогут преодолеть и утонут.
Приближалось утро. Снежные заряды прекратились, открыв звездное небо. Сразу похолодало. Температура снизилась до минус двадцати двух градусов. Выработавшие горючее вертолеты Аркалыкского спасательного комплекса застыли недалеко друг от друга. Спасатели и вертолетчики жгли костры, пытаясь согреться. Противный едкий дым от горящих старых покрышек, найденных на берегу, стелился над землей.
Рождественский, хрипя доложил, что от удушья потерял сознание Зудов. Приближалась драматическая развязка. Находившийся в резиновой лодке у спускаемого аппарата командир вертолета МИ-6 капитан Николай Чернавский, замерзал. Он ничем не мог помочь экипажу. В разыгрывавшейся трагедии становилась очевидной немощность спасательной службы и ее неспособность управлять сложной ситуацией.
Через несколько минут вертолет завис над спускаемым аппаратом. На борту кроме меня, был водолаз-спасатель и врач-моряк. К сожалению, я не запомнил их фамилий.
Осмотрели спускаемый аппарат сверху. Его положение на воде исключало эвакуацию космонавтов на борт вертолета.
Спустили водолаза-спасателя вместе с надувной лодкой. Сообщение водолаза неутешительно — изменить центровку аппарата нет возможности, люк находится в воде, до замка открытия люка не добраться. По перестукиванию с экипажем понятно, что Зудов и Рождественский живы, но нужно спешить, чтобы не опоздать с помощью.
С борта вертолета опустили толстый капроновый фал, водолаз закрепил его за трос стренги парашютной системы. Выход только один: срочно буксировать спускаемый аппарат вместе с экипажем на берег. Но такая буксировка запрещена инструкциями по эвакуации экипажей космических кораблей вертолетами.
Буксировка вертолетом аппарата с парашютом удалась

Буксировка вертолетом аппарата с парашютом удалась.
Несмотря на страшную силу наполненного ветром и водой купола,
который камнем тянул вниз

Незадолго до полета в Феодосии проводились испытания по буксировке спускаемого аппарата с экипажем на борту вертолетами и катерами. Отработали методики, определили режимы буксировки с тем, чтобы люк не выбило напором воды, и экипаж не утонул. Я участвовал в этих испытаниях, и теперь мне было понятно, что спасти экипаж «Союз» можно только методом буксировки. Но эти рекомендации по результатам испытаний еще не были внесены в действующие инструкции спасателей, и нарушение их при неблагоприятных обстоятельствах могло довести до суда и тюрьмы.
Времени на раздумье и согласования с руководством полета не было.
Я предложил Николаю Кондратьеву начать буксировку:
— Инструкцией запрещено! — парировал Кондратьев.
— Ну, и что, будем ждать пока они задохнутся? Коля, там наши товарищи! Неужели, выполняя инструкции, мы дождемся их гибели, — убеждал я. — Будем держать скорость семь километров и все будет нормально, я проверял.
— А ты думаешь долго можно лететь с такой скоростью? Двигатели перегреются! Сами гробанемся! — говорил Кондратьев, продолжая удерживать вертолет над спускаемым аппаратом.
— Так что? Будем ждать пока они задохнутся? Прощения нам с тобой, Коля, не будет!
— Борттехник, врач, вы свидетели, представитель Центра подготовки космонавтов мне приказывает буксировать аппарат.
— Если бы я мог тебе приказать! Я тебя прошу, умоляю! Ты командир и только ты, к сожалению, можешь принимать окончательное решение. А ответственность я готов с тобой поделить. И в присутствии экипажа повторяю, что настаиваю на буксировке — другого решения нет. Либо жизнь, либо смерть.
Кондратьев перевел вертолет из режима висения в режим медленного движения вперед. В распахнутую дверь я наблюдал, как спускаемый аппарат выбрался из ледяной горько-соленой жижи и пополз за вертолетом. Метров двести аппарат двигался, сбрасывая с себя ледяную корку. Кондратьев в напряжении смотрел за прибором скорости, выдерживая названную мной скорость — семь километров. Он периодически выглядывал в полураскрытую шторку кабины. И хотя в нее врывался холодный воздух, на лице Кондратьева от напряжения выступили капельки пота. И вдруг непредвиденное. Было ощущение как будто вертолет ударился обо что-то вязкое, и его бросило вниз ко льду озера. Кондратьев не растерялся, среагировал, удержал вертолет от падения. Какая-то неведомая сила тащила его назад, ко льду полузамерзшего озера. Этой неведомой и огромной силой, едва не погубившей нас, оказался шестисотметровый купол запасного парашюта, который, выскочив из контейнера ночью, опрокинул спускаемый аппарат, и нарушил центровку, а теперь, выбравшись из воды на поверхность, порывом ветра наполнился и дернул нас к поверхности озера. Только опыт и мгновенная реакция Кондратьева спасли нас от катастрофы.
Вертолет напрягся, преодолевая страшную силу наполненного купола парашюта. Кондратьев продолжал пилотировать машину и буксировать аппарат с парашютом. Он не смалодушничал. Не приказал обрубить буксировочный капроновый фал, хотя это было бы оправдано в данной ситуации.
Мы медленно приближаемся к берегу, уже различимы машущие нам руками фигурки людей. Они все ближе и ближе. Через остекление кабины вертолета вижу Николая Чекина, показывающего, куда нужно вытащить аппарат. И вот он на суше. К нему с разных сторон спешат люди. Кондратьев скомандовал борттехнику отцепить фал. Сделав круг, производим посадку в пятидесяти метрах. Выскакиваю из вертолета и бегу к аппарату. Там уже много людей. Кто-то из врачей уже внутри.
И вот из люка появилось измученное бледное лицо Вячеслава Зудова. Он улыбается. Его спускают на землю, и следом вытаскивают Рождественского. Видок у него тоже не ахти. Никогда не отличавшийся румянцем на щеках, Валерий Рождественский сейчас бледен, как снег, под глазами черные круги. Удушье и углекислый газ сделали свое. У обоих от холода озноб, стучат зубы. Медики укладывают их на носилки, снимают гидрокостюмы, одевают в летное зимнее обмундирование и унты, не позволяют подниматься.