Какими все становятся няшками ...==========
Пленённый на Украине хорватский наёмник Векослав Пребек, сражавшийся на стороне Киева, интервью корреспонденту RT Роману Косареву."— Я здоров. Меня допрашивают, но в остальном с плохим обращением я не сталкивался. На самом деле, здесь со мной обращались лучше, чем со мной временами обращались мои собственные сослуживцы. Нас хорошо кормили, оказывали медицинскую помощь и тому подобное.— Мы уходили из Мариуполя, шли пешком 260 км, прятались, передвигались только по ночам или во время тумана и в условиях плохой видимости.
Мы избегали любых возможных контактов.
Нас захватили в плен 24-го, кажется, числа около пяти утра.
Мы шли всю ночь, были совершенно вымотаны.
Мы просто утратили бдительность и подошли слишком близко к расчёту российской РСЗО «Град».
Они нас заметили и начали окружать.
Мы не хотели сражаться и просто сдались.
— Я подписал контракт 25 мая 2020 года. Причиной вступления в ВСУ стало то, что мне сказали, что, отслужив три года по контракту, я смогу получить украинское гражданство. Такова была моя цель. В то время велась позиционная война, мы сидели на своих позициях. Нам сказали, что наши задачи — исключительно оборона и наблюдение.Моя первая ротация пришлась на подписание соглашения о прекращении огня Тогда мы, по сути, не сделали практически ни единого выстрела.
Меня убедили, что война позиционная, что я отслужу три года, получу украинское гражданство и смогу остаться на Украине.
А украинское гражданство я хотел получить потому, что встретил здесь женщину, в которую влюбился.
У неё больная мать, и она не хотела уезжать из страны.
Поэтому я изучал варианты, как можно получить украинское гражданство. Я познакомился с другими иностранцами, которые тоже упоминали об этом.
Один из них был американцем, у которого была дочь от украинки.
Он упомянул, что контракт — один из вариантов, что это быстрее и проще, чем получать гражданство иными путями.
— Я пять лет служил пехотинцем в Вооружённых силах Хорватии. Это всё. Нет ни какой-либо специальности, ни каких-либо особых навыков. Прежде я ни в каких конфликтах не участвовал.— Вашим родственникам известно, где вы сейчас находитесь? Удалось ли вам с ними пообщаться?— В последний раз я контактировал с ними 31 марта.
Когда мы находились в Мариуполе, у нас не было никакой связи.
В штабе батальона был доступ к Wi-Fi. Время от времени кого-нибудь туда доставляли, чтобы человек мог выйти на связь и поговорить со своими родственниками.
31 марта мне удалось туда попасть и поговорить со своей сестрой, которая живёт в Хорватии.
То был крайний раз, когда я с ней общался.
— Сперва мы держали второй оборонительный рубеж у дороги, ведущей из Мариуполя в Волноваху, — вторую линию обороны. Первой был блокпост Национальной гвардии Украины.
Рядом с ними размещался небольшой отряд «Азова».
В какой-то момент (если не ошибаюсь, в середине марта) им поступил приказ оттуда уйти.
Чей приказ, не знаю.
Они передислоцировались вглубь города, а мы заняли наблюдательные позиции у дороги на Волноваху. Расстояние до противника было примерно 650 м, и в основном по нам вёлся артиллерийский огонь, огонь из миномётов и автоматических гранатомётов.
Вести ответный огонь из пехотного оружия было бессмысленно.
Поэтому в основном мы прятались и вели наблюдение.
Вот и всё.
— Мне рассказывали, что батальон «Азов» подчиняется тому же командованию, что и Национальная гвардия Украины. Они участвуют в обороне, но у нас разное командование, которое никак не пересекается. Батальон «Азов» не входит в состав Вооружённых сил Украины.— Я тоже слышал, что Азов крайне вдохновлены фашистской и нацистской идеологией, а также об ужасных вещах, которые они творили с мирными гражданами, с пленными. Вероятно, иногда они даже стреляли по нам... Я слышал, что среди них много преступников, наркоманов и так далее.
Слава Богу, я сам не был свидетелем подобного, но мне показывали видео с их ужасными деяниями. Ужасные зверства, отвратительные вещи.
Я не думал, что человек способен на такое по отношению к другим.
— Поначалу, когда мы только прибыли в Мариуполь люди были убеждены, что мы обороняем город и тому подобное. Но позже, когда артиллерийский и миномётный огонь переносился глубже им за спины, они стали сомневаться в том, чем мы занимаемся, говорили, что мы защищаем лишь самих себя.Люди были больше настроены сдаться или уйти из города раньше. Позже нам сказали, что там тогда работали где-то три зелёных коридора, по которым можно было уйти. Но, когда мы находились в Мариуполе, никто нас об этом в известность не поставил.
Когда покинуть Мариуполь на средствах передвижения не получилось, мы с несколькими ребятами из нашей группы, которая уходила из города, вернулись… Мы дислоцировались не на комбинате имени Ильича, где размещалось командование нашего батальона, а чуть севернее.
Мы вернулись на нашу позицию, где также было некоторое подобие бомбоубежища, в котором мы располагались.
Вернулись туда.
Командир нашего взвода лично послал меня и тех ребят на позицию, с которой велось наблюдение за дорогой на Волноваху, чтобы сменить парней, которые провели там всю ночь.Отправившись на позицию, мы должны были рапортовать каждый час.
И где-то в полночь или в час ночи оказалось, что мы не можем выйти на связь с нашим командующим.
Он взял ребят, которые были там до этого, а нас там просто бросили.
Мы пытались связаться с другими позывными, но никто не отвечал.
И где-то в час ночи кто-то просто передал нам по рации, чтобы мы отступили с наших позиций и вернулись в наше бомбоубежище, что мы уходим.
Когда мы подошли ко входу в бомбоубежище, там был командир роты с другими офицерами командного состава роты, и они просто сказали:
«Спускайтесь вниз. Вниз, вниз».
— «Что происходит?» Мы спустились, и где-то минут через 15—20, может быть, через полчаса, сложно сказать, люди стали кричать:
«Вперёд, вперёд, вперёд! Мы уходим! Хватайте свои вещи — и на выход».Когда мы вышли наружу, командира роты и командного состава уже и след простыл. В целом где-то шесть человек из нашего взвода оказались брошенными и были другие, которые куда-то выдвинулись, так что мы просто пошли с ними.
В итоге в нашей группе был один военнослужащий сержантского состава, который подбирал всех, кого оставили на произвол судьбы и кто передвигался самостоятельно.
— .. в моём батальоне служили четыре иностранца, включая меня самого. Остальные трое были из Великобритании.
До этого были ещё трое, но в какой-то момент они просто покинули подразделение. Ушли в самоволку, если вы понимаете, о чём я.
— Как я понимаю, меня рассматривают как военнопленного, но по-прежнему уверены, что я наёмник и официально не являюсь частью Вооружённых сил Украины.
Я законный военнослужащий. Я служу в Вооружённых силах Украины, в украинской морской пехоте.— Меня допрашивали, я сказал всё, что знаю.
Всё, что помню.
Да, я боюсь за свою жизнь.
Так что... не знаю.
Я надеюсь, что мне верят и будут поступать со мной так же, как и с украинскими военнопленными.
Я просто хочу жить.Я поначалу не хотел участвовать в конфликте.
Мне конфликт подавали так, что он позиционный, совершенно не такой.
Что по ту сторону — большей частью наёмники и российские вооружённые силы.
А когда меня захватили в плен, мне открылись совершенно другие истории.
Люди рассказывали мне, что они самые обычные гражданские, которые взялись за оружие и начали защищать свои дома при приближении украинских военных.— Насколько я знаю, около 2016 года конфликт перешёл в позиционный, окопный и с тех пор он никуда не двигался.
По эту сторону были Вооружённые силы Украины, а по ту — как нам говорили, «поддерживаемые Россией сепаратисты и большое количество наёмников».
Фронт не двигается, время от времени происходит обмен огнём, основная часть потерь — от артиллерии, от миномётов, «Градов», АГС. Вот и всё, что мне было известно о конфликте. Что происходило до 2016 года, я особо не знал.
— Хочу остаться в живых. Хочу жить. Не хочу больше никогда в жизни брать в руки оружие.
Я хотел бы воссоединиться с той женщиной, с которой познакомился здесь, на Украине.
И не знаю...
Может быть, больше рассказывать правду о том, что я здесь увидел.
О том, как со мной обращались в плену.
Может быть, присоединиться к какой-то благотворительной организации или чему-то такому, как Красный Крест.
Солдаты — те, кто воюет здесь, в Донецкой Народной Республике, — рассказывают очень печальные истории о том, что у них родные на подконтрольных Украине территориях и они не видели их годами.
Это печально.
Я бы хотел, наверное, работать над воссоединением этих семей, каким угодно образом искупать своё участие в этом.
Мне нужно было искать другие способы получения украинского гражданства, не через службу в вооружённых силах.Видео здесь: -
https://russian.rt.com/ussr/ar ... sktop
