"Невинные жертвы" Сталинских репрессий...

Ну а куда он направлял потом такие обращения, требовавшие решения Политбюро или ЦК?
Очевидно же, что в Секретариат, т.е. Сталину!
Ну что Вы, как ребенок?

_________________
Проверенный ствол, два цинка патронов и оборудованная позиция - что еще нужно мужчине, чтобы достойно встретить неприятности?

Ходили ходоки к Ленину, а при Сталине канцелярия была уже отработана на высшем уровне

Ну вот навскидку - гриф "Строго секретно" был установлен для внутрипартийной переписки постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) в 1927 году.

_________________
Проверенный ствол, два цинка патронов и оборудованная позиция - что еще нужно мужчине, чтобы достойно встретить неприятности?

Проверим..

_________________

Да нет напрямую в ЦК. напрямую Сталину

Правильно.
В Секретариат.
Его руководителю - Секретарю ЦК тов.Сталину.
А куда они должны были направлять телеграммы?
Кстати, чтобы исключить дальнейшее словоблудие - обратите внимание, что на бланке справа вверху имеется штамп, свидетельствующий, что данная шифровка рассмотрена на заседании Политбюро. И по ней принято КОЛЛЕГИАЛЬНОЕ решение.

_________________
Проверенный ствол, два цинка патронов и оборудованная позиция - что еще нужно мужчине, чтобы достойно встретить неприятности?

Что там? пустая тема...

тебя не читают? значит ты глуп...

иди повесься...

_________________

этим постановлением ПБ регулировался возврат в 48 часов ..... уважаемый Вы что?

Евгения Гинсбург "Крутой маршрут".
"…И Анна, судорожно торопясь, блестя расширенными глазами, повествует…
Однажды ночью в двухместной камере Лубянки она проснулась от какого-то журчащего звука. Это тихонько лилась кровь из руки ее соседки. Образовалась уже порядочная лужа. Соседка Анны – это и была Евгения Подольская – вскрыла себе вены бритвочкой, украденной у следователя.
На крик Анны прибежали надзиратели. Евгению унесли. Она вернулась в камеру через три дня и сказала Анне, что жить все равно не будет. Вот тут-то Анна и дала ей слово, что, если выживет, расскажет все ее дочери.
Когда Евгению вызвали впервые в НКВД, она не испугалась. Сразу подумала, что ей, старой коммунистке, хотят дать какое-нибудь серьезное поручение. Так и оказалось. Предварительно следователь спросил, готова ли она выполнить трудное и рискованное поручение партии. Да?
Тогда придется временно посидеть в камере. Недолго. Когда она выполнит то, что надо, ей дадут новые документы, на другую фамилию. Из Москвы придется временно уехать.
А поручение состояло в том, что надо было подписать протоколы о злодейских действиях одной контрреволюционной группы, признав для достоверности и себя участницей ее.
Подписать то, чего не знаешь?
Как? Она не верит органам? Им доподлинно известно, что эта группа совершала кошмарные преступления. А подпись товарища Подольской нужна, чтобы придать делу юридическую вескость. Ну есть, наконец, высшие соображения, которые можно и не выкладывать рядовому партии, если он действительно готов на опасную работу. Шаг за шагом она шла по лабиринтам этих силлогизмов. Ей сунули в руки перо, и она стала подписывать. Днем ее держали в общей камере, ночью вызывали наверх и, получив требуемые подписи, хорошо кормили и укладывали спать на диване.
Однажды, придя по вызову наверх, она застала там незнакомого следователя, который, насмешливо глядя на нее, сказал:
– А теперь мы вас, уважаемая, расстреляем…
И дальше в нескольких словах популярно разъяснил ей, какую роль она сыграла в этом деле. Мало того, что он осыпал ее уличной бранью, он еще цинично назвал ее «живцом», то есть приманкой для рыб, и объяснил, что ее показания дают основания для «выведения в расход» группы не менее 25 человек. Потом она была отправлена в камеру, и там ее теперь держали без вызова больше месяца. Тут-то и пригодилась бритва, унесенная как-то из следовательского кабинета…
– Это была одна из тех, кто без всякой мысли о своей выгоде или спасении, из одного только фанатизма, погубила себя и многих других, – рассказывала Анна. – Ее душевные муки были настолько непереносимы, что я и сама поверила в то, что ей надо умереть. Я не отговаривала ее больше".

antik со своими художественными произведениями Варламовых всяких Солженицыных можешь идти накуй

Плять... какая бредятина...

Услышала как тихонька лилась кровь

_________________

Вы данное постановление ПОЛНОСТЬЮ прочитали, или только ссылку на него и п.5 приказа №100 на бланке?
Советую попробовать найти полный текст.

_________________
Проверенный ствол, два цинка патронов и оборудованная позиция - что еще нужно мужчине, чтобы достойно встретить неприятности?

Што там в 27г. есть свидетельства что данная шифровка рассмотрена на заседании Политбюро ? и еще куча других?

Фиолетовый штампик в правом углу.
Указан номер протокола заседания Политбюро, пункт, под которым проходило рассмотрение этого документа, под штампиком - дата.
Все, я Вас вычеркиваю из числа адекватных собеседников.
Вы не знаете элементарных вещей.

_________________
Проверенный ствол, два цинка патронов и оборудованная позиция - что еще нужно мужчине, чтобы достойно встретить неприятности?

Виноват тупанул и што там? Вы нашли? Ну че Вы не видели ни разу как решения начальника потом документально оформляются? То есть все "За" в том числе вождь потом просто документально оформили... или что Вы хотели сказать. может я вас не понял?

Ю. Чирков " А было все так..."
Содержание доносов преимущественно тоже было связано с культом вождя: кто-то рассказывал или слушал анекдот о вожде, кто-то завернул селедку в газету с портретом вождя, большинство заключенных ничего не сделали, не сказали, но им в доносе было что-нибудь, да приписано. Поэтому вместо статей уголовного кодекса были «формулировки», обозначенные аббревиатурами КРА, КРД, КРТД, КРБЗД и др. Первые две буквы КР означали контрреволюционная, а последние соответственно – агитация, деятельность, троцкистская деятельность, бухаринско-зиновьевская деятельность и т. п. Была еще ПШ – подозрение в шпионаже. Эту формулировку чаще получали члены зарубежных компартий. Огромное большинство получали сроки по постановлению Особого совещания НКВД или областных троек, и лишь немногие были осуждены трибуналом или судом. Из многочисленных рассказов о причине ареста запомнились лишь наиболее забавные.
В то время очень поощрялось создание «народных» сказов о Сталине, и некоторые ловкие сказители на этом хорошо заработали, а менее ловкие ломали шеи. Один северный старичок рассказывал, как он сочинил сказ, где главную роль играли усы Сталина, в которые он фукал. В сказе это звучало примерно так: сел Сталин на гору, огляделся и стал фукать в усы. Фукнет раз – Днепрогэс готов, фукнет другой – Магнитка заработает, а он все фукает и фукает и всю землю заводами зафукал. В районе похвалили сказителя, а в область вызвали – посадили, обвинили в клевете. Говорят: «Давай-ка пофукай в лагере десять лет».
Рассказывал пионервожатый. Ребята в пионерлагере повесили на стенку газету (там была карикатура на Геббельса) и стали стрелять из мелкокалиберки, пока не подошел начальник пионерлагеря. Снял он газету. Карикатура-мишень на третьей странице, а на первой – Сталин изображен и весь пульками пробитый. Вожатого обвинили в терроре и дали десять лет. Ребятам тоже что-то «привесили».
Что ни история, то восемь или десять лет, а то и пятнадцать или двадцать. А сколько расстреляно было! Знакомство с опальными лидерами или полководцами, например с Тухачевским, стоило жизни. Еще одна категория появилась – ЧСВН, член семьи врага народа, по которой получали сроки от пяти до десяти лет жены, дети, братья, сестры, родители обвиненного. Этого еще ни один кодекс не предусматривал. Чисто восточная сталинская придумка.
Голова шла кругом от всего увиденного и услышанного. Во всех городах тюрьмы переполнены в п’ять – десять раз больше нормы. Кажется, что счет арестованных шел уже на миллионы. Говорили, будто Ежов сказал, что все население СССР делится на три категории: заключенных, подследственных и подозреваемых. Поражала наряду с этим вера людей в скорое освобождение. Большинство полагало: поскольку никто ни в чем не виноват, то разберутся наконец и… всех освободят. Ждали, что вторая сессия Верховного Совета СССР 10-21 августа 1938 года объявит амнистию, ждали предстоящий XVIII съезд ВКП(б). Ждали, ждали…"