Чупакабра писал(а):
При том красные по договоренности приостановили наступление дабы дать белым спокойно уплыть...
"Красный террор омрачил великую победу Советской власти..."Два взгляда большевистских руководителей на репрессии в Крыму
"Красному террору" в Крыму, оставленному войсками барона П.Н. Врангеля, суждено было стать кровавым эпилогом драмы Гражданской войны на Юге России. Пока не представляется возможным точно оценить количество его жертв: по самым скромным подсчетам, это 12-20 тысяч человек; по мнению Максимилиана Волошина, за зиму 1920/1921 гг. было расстреляно 96 тысяч; встречаются оценки и в 100-150 тысяч человек1. И это только погибшие. Кому-то "повезло" больше и удалось выжить, пройдя через тюрьмы и концлагеря.
Д. Шмарин. Трагедия Крыма. Расстрел белых офицеров в 1920 году. 1989 г.Д. Шмарин. Трагедия Крыма. Расстрел белых офицеров в 1920 году. 1989 г.
Беспрецедентна и концентрация среди репрессированных тех категорий населения, которые в любом обществе составляют его элиту: военную, политическую и интеллектуальную. Офицеры, чиновники и главные редакторы газет, меценаты и врачи, студенты и курсистки. Родственник В.И. Вернадского, историк и геолог А.М. Фокин, в своих воспоминаниях передал переживания великого ученого, вернувшегося в 1921 г. с семьей из охваченного красным террором Крыма: "многие жертвы были с Вернадским коротко знакомы. В погибшей молодежи зоркий глаз Владимира Ивановича уже различал потенциальных ученых. Такая трата человеческого материала казалась ничем не оправданной. Вспоминалась отрезанная гильотиной голова Лавуазье"2.
Руководителями карательных акций выступили председатель Крымского революционного комитета Бела Кун, секретарь Крымского обкома РКП(б) Р.С. Землячка, руководители особых отделов ВЧК, фронтов и армий Е.Г. Евдокимов, В.Н. Манцев, К.Х. Данишевский, Н.М. Быстрых и др. Перу одной из них, руководительницы крымских большевиков Розалии Самойловны Землячки (1876-1947), заслужившей среди однопартийцев говорящее прозвище "Демон", и принадлежит вошедшее в данную публикацию письмо.
Р.С. Землячка (Самойлова) по прозвищу Демон. / Родина
Р.С. Землячка (Самойлова) по прозвищу Демон. Фото: Родина
Наивно, однако, было бы предполагать, что маховик репрессий был запущен и ударно проработал несколько месяцев без указаний и сигналов с самого верха. Это подтверждают и телеграммы Ф.Э. Дзержинского своим подчиненным, и награды, которых были удостоены руководящие участники красного террора вскоре после возвращения их из командировок в Крым. Вполне определенной была и позиция В.И. Ленина. Еще до окончательной победы, 12 ноября 1920 г., узнав об обращении командующего Южным фронтом М.В. Фрунзе к врангелевцам с предложениями о сдаче и последующей полной амнистии, Ильич был раздражен "непомерной уступчивостью условий". Он приказал Фрунзе в случае непринятия этих условий белыми больше их не повторять и беспощадно расправляться с противником3. Позднее, 6 декабря 1920 г., Ленин, выступая на собрании актива Московской парторганизации, заявил, что "сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это - источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся, мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим"4.
"Переваривание" представителей "контрреволюции" и "эксплуататорских классов" оказалось настолько масштабным по своему размаху, что вызвало немалое число протестов со стороны самих большевиков и сочувствующих им. Широко известен доклад, составленный в апреле 1921 г. представителем Наркомата по делам национальностей М. Султан-Галиевым на имя наркома И.В. Сталина о положении в Крыму. Автор осуждал "слишком широкое применение в Крыму красного террора", отмечал, что "среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов", и констатировал, что "такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения"5.
В ряд подобных свидетельств, зафиксировавших детали политики большевиков в послеврангелевском Крыму, вписывается второй из публикуемых ниже документов. Это письмо в ЦК РКП(б) крымского большевика Семена Владимировича Констансова. Известный ученый и практикующий врач, автор работ по проблемам эпидемиологии, организатор первой в России врачебно-бактериологической лаборатории в Астрахани, он долгие годы посвятил работе в Центральной морской врачебно-наблюдательной станции в Феодосии, был заведующим Пастеровской станцией при ней. После занятия Крыма большевиками в 1920 г. С.В. Констансов исполнял обязанности врача Особого отдела Феодосийского ревкома, старшего врача 3го Симферопольского повстанческого полка и стал свидетелем истребления инвалидов и больных, которых доставляли к месту расстрела из госпиталя Красного Креста. Попытка протестовать привела к аресту его сотрудниками Особого отдела 9-й дивизии. Помогли заслуги доктора в годы революции. Участник первой Таврической конференции РСДРП(б) в 1917 г. и один из руководителей военно-революционного комитета Феодосии в 1917-1918 гг. был скоро освобожден, после чего отправился из Феодосии в Симферополь, а оттуда - в Москву, где и подал на усмотрение ЦК свои соображения по поводу красного террора6.
Оба документа извлечены из описи 84 фонда ЦК партии большевиков (Ф. 17), которая включает документы Секретного отдела и Бюро Секретариата ЦК. Документы публикуются без сокращений, в соответствии с нормами современного русского языка, стилистические особенности сохранены.
Публикацию подготовил главный специалист РГАСПИ Евгений Григорьев.
Ф.Э. Дзержинский (в центре) с группой че- кистов. Слева от него — начальник Особого отдела Юго-Западного и Южного фронтов В.Н. Манцев. / Родина
Ф.Э. Дзержинский (в центре) с группой че- кистов. Слева от него — начальник Особого отдела Юго-Западного и Южного фронтов В.Н. Манцев. Фото: Родина
N 1. Письмо Р.С. Землячки в Оргбюро ЦК РКП(б)
14 декабря 1920 г.
В Оргбюро ЦК РКП.
Дорогие товарищи! Пользуюсь возможностью передать Вам все наши нужды в письме, которое, знаю, наверняка попадет в Ваши руки. Очень жалею, что лично не могу передать Вам все то сложное, что имеется налицо в Крыму.
Начну с обстановки. Буржуазия оставила здесь свои самые опасные осколки - тех, кто всасывается незаметно в среду нашу, но в ней не рассасывается. Контрреволюционеров здесь осталось достаточное количество, несмотря на облавы, которые мы здесь проделали, и прекрасно организованную Манцевым7 чистку. У них слишком много возможностей, благодаря всей той сложной обстановке, которая окружает Крым.
Помимо несознательности, полной инертности бедноты татарской, действует здесь, и я сказала бы в первую очередь, попустительство, слабая осознанность момента и слишком большая связь наших работников с мелкой и даже крупной буржуазией. От Красного террора у них зрачки расширяются и были случаи, когда на заседаниях Ревкома и Областкома вносились предложения об освобождении того или иного крупного зверя только потому, что он кому-то из них помог деньгами, ночлегом. На местах бывали случаи, что ответственные работники (мною смененный секретарь Севастопольского комитета и др.) прибегали с заявлениями, что снимают с себя обязанности и пр. Мягкотелость и неумение организационное (Крымское подполье не могло дать школы, отсутствие пролетариата не выработало твердости) дали возможность меньшевикам и буржуазии (не спецам) проникнуть во все области работы и захватить - первыми профсоюзы, второй8 весь аппарат Советского строительства. По отношению к первым нами объявлена беспощадная борьба, которая ни к чему не приводит, ибо меньшевики перекрашиваются в коммунистов, в отношении же советской буржуазии чистка дала такие результаты в главном аппарате Крымревкома: 2/3 были отданы в Особый отдел, остальные - частью сняты, частью работают с грехом пополам.
Рабочие совершенно не были до нашего приезда вовлечены в организационную работу. Никакой работы в массах не производилось. Местная подпольная организация обнаружила полную оторванность от пролетарской массы9.
Мы чрезвычайно страдаем здесь от присылки из разных мест шкурников и инвалидов. Дело доходит до того, что командир полка присылает в Крым коммуниста для работы. Все это шкурники, никчемная публика. Нами послан ряд телеграмм с требованием не командировать нам людей без ходатайства с нашей стороны. Но люди прибывают, и я многих откомандировываю обратно.
Сегодня я получила наконец инструкцию от Вас и письмо Ник[олая] Ник[олаевича]10. С точкой зр[ения] ЦК11 (об автономии) Областком совершенно согласен.
Из этого письма видно, что ЦК почему-то совершенно не осведомлен о составе Областкома и Крымревкома. В первый входят утвержденные Вами я, Бела Кун12 и Немченко13 и после нам присланный Дм[итрий] Ил[ьич] Ульянов14. Мы кооптировали татарина Ибраима15 и т. Лиде16. В Крымревком входят тт. Бела Кун, Лиде, Гавен17, Идрисов18 и кооптированный там Фирдевс19.
Из Областкома уезжает Немченко в Москву, согласно его просьбе. Он хороший и честный работник, но не может органически перестать быть меньшевиком. И член партии с 1920 года20. Из материала, при сем приложенного, Вы увидите наше отношение к нему. Ибраим очень слаб21. Дм[итрий] Ил[ьич] занят своими санаторскими делами. Тов. Лиде остается заместителем Бела Куна. Вся работа сваливается на меня. Опереться почти не на кого. Работа в Крымревкоме сейчас начинает налаживаться. Аппарат есть. Линия тоже. Но периферия и подпорка слабы, в силу всего вышеизложенного.
В отношении главной задачи, которая стоит перед Крымом - создания Всероссийской здравницы22, ничего еще не делается. Вакханалия в этом отношении полная. Я бросила изрядное количество людей на эту работу, но сомневаюсь, чтобы они были хорошо использованы.
Теперь один из самых больных вопросов - это вопрос о 4-й Армии23. Она пьянствует и занимается грабежами почти в большинстве своем вместе с командирами и комиссарами24. И против этого мы, конечно, бессильны, поскольку политической работы в этой армии не ведется никакой. Начпоарм 425 Шкляр, по общему нашему мнению, совершенно не способен наладить такую ответственную работу. Кроме того, он назначен сейчас Замчлена Реввоенсовета и из Крыма уехал. Управление армией крайне слабое. Реввоенсовет существует на бумаге. Части оторваны от центра и предоставлены сами себе. Нет уверенности в том, что они завтра не окажутся в лагере Махно. Наше общее мнение, что и на эту сторону надо обратить внимание. Особый отдел армии совершенно не справляется со своей работой. Необходимо, чтобы т. Евдокимов26 вернулся в Крым, иначе мы будем иметь в самом близком будущем сильные затруднения.
Самый большой вопль у нас о Северных работниках, не шкурников и не инвалидов27. Необходимо закрыть двери в Крым всем бездельникам, иначе Крым погибнет. Сюда уже ломится достаточно никчемных людей.
Бела Куна мы настойчиво просим вернуть нам.
Официальный доклад, более подробный, я высылаю одновременно с этим.
С товарищеским приветом
Р. Самойлова-Землячка28.
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 21. Л. 29-33.
Подлинник. Автограф.
Секретная шифровка Ф.Э. Дзержинского руководству ЧК Украины с приказом об изоляции белогвардейских элементов в Крыму. После нее и начался красный террор на полуострове. / Родина
Секретная шифровка Ф.Э. Дзержинского руководству ЧК Украины с приказом об изоляции белогвардейских элементов в Крыму. После нее и начался красный террор на полуострове. Фото: Родина
N 2. Письмо С.В. Констансова в Секретариат ЦК РКП(б)
26 декабря 1920 г.
В Секретариат ЦК РКП.
В Крыму с 20-х чисел ноября с.г. установился красный террор, принявший необыкновенные размеры и вылившийся в ужасные формы.
По этому поводу я считаю своим нравственным и партийным долгом представить свои соображения на усмотрение ЦК РКП.
Обстоятельства, при которых произошло установление террора в Крыму, следующие.
Первые дни по вступлении Советских войск в Крым прошли относительно спокойно, если не считать массового грабежа населения вступившей конницей. Но так как этот грабеж производился без особых насилий и убийств, население отнеслось к нему довольно легко и скоро с ним примирилось. Тотчас по занятии Крыма была объявлена регистрация всех военных, служивших в армии Врангеля. К этой регистрации население отнеслось без особого страха, так как оно рассчитывало, во-первых, на объявление Реввоенсовета 4-й армии, вступившей в Крым, о том, что офицерам, добровольно остающимся в Крыму, не грозят никакие репрессии и, во-вторых, - на приглашение, опубликованное от имени Ревкома Крыма, - спокойно оставаться на месте всем рядовым офицерам, не принимавшим активного участия в борьбе с Советской властью, причем им гарантировалась полная неприкосновенность. При этой регистрации военных, которая происходила в Феодосии с 15 по 18 ноября с.г., все военные были задержаны; часть из них, насколько мне известно, была отправлена по железной дороге, по всей вероятности, в концентрационный лагерь. Эта отправка части офицеров после первой регистрации произошла, по крайней мере, в Феодосии - при самых человечных условиях: я принимал в ней участие в качестве врача и сотрудника Особого отдела местного ревкома и старшего врача 3го Симферопольского повстанческого полка. Мне было поручено комендантом города произвести осмотр предназначенных к отправке офицеров и выделить из этой партии: 1) всех больных, которых направить в госпиталь, 2) всех инвалидов и стариков (старше 50 лет), 3) всех местных жителей, имевших в городе семьи. Затем мне было поручено комендантом позаботиться о том, чтобы все отправляемые были одеты; было отдано распоряжение продезинфицировать оказавшееся в складах города старое военное платье и одеть в него раздетых. И только после этого офицеры были отправлены. Оставшимся офицерам вышеуказанных трех категорий была объявлена амнистия, которая была встречена не только офицерами и населением города, но и рабочими с чувством глубокого удовлетворения и светлой радости как акт высшей гуманности и благородства Советской власти, не мстящей и не идущей в этом отношении по стопам белогвардейцев. Я прилагаю при сем "Известия Феодосийского Военного Ревкома" от 25 ноября с.г. N 3, в котором помещено заявление амнистированных на имя Феодосийского ревкома и начальника гарнизона29.
Но затем, вскоре после этого, уже через несколько дней, в Крыму начался красный террор. Казалось, ничто не предвещало его, и он явился совершенно неожиданным не только для офицеров и населения, но и для партийных работников и парткомов.
Председатель Крымского революционного комитета Бела Кун - один из руководителей карательных акций. / Родина
Председатель Крымского революционного комитета Бела Кун - один из руководителей карательных акций. Фото: Родина
Через два или три дня после окончания первой регистрации военных была назначена новая регистрация, которая производилась Особой комиссией по регистрации 6-й армии30 и Крыма; этой регистрации подлежали наряду с военными также юристы, священники, капиталисты. Все военные, только что зарегистрированные и амнистированные, были обязаны вновь явиться на регистрацию. Регистрация продолжалась несколько дней. Все явившиеся на регистрацию были арестованы, и затем, когда регистрация окончилась, тотчас же начались массовые расстрелы: арестованные расстреливались гуртом, сплошь, подряд; ночью выводились партии по несколько сот человек на окраины города и здесь подвергались расстрелу.
В числе расстрелянных оказались и офицеры, и рабочие, и врачи, и мелкие военные чиновники, и советские служащие, и больные, и здоровые - без разбора. В Феодосии были выведены на расстрел 29 человек - больных и инвалидов, положенных накануне в госпиталь (29-й Красного Креста). Расстрел был обставлен невероятно жестокими условиями: предназначенные к расстрелу предварительно раздевались почти донага и в таком виде отправлялись на место расстрела; здесь, видимо, стрельба производилась прямо в толпу. Окраины города огласились воплями и стонами раненых. Кроме того, вследствие, может быть, стрельбы в густую толпу, многие из расстреливаемых оказывались не убитыми, а лишь легко ранеными: все эти лица разбегались по окончании стрельбы по окраинам города и скрывались населением; некоторые из раненых затем попадали в госпитали, о них возбуждались ходатайства рабочими, некоторые оказывались имеющими родственников среди красноармейцев, которые тоже присоединялись к общему протесту и возмущению. На другой день после расстрела к месту расстрела направлялись жены, матери, отцы расстрелянных, отыскивали разные вещи, принадлежавшие расстрелянным (клочки белья, документы и пр.), рылись в грудах трупов, отыскивая своих, при этом по городу циркулировали невероятные слухи о том, что среди сваленных в яму трупов находились живые и легкораненые, которые были извлечены родственниками из-под груды трупов и т.д. В результате всего этого по городу распространился вопль и стоны населения - с одной стороны, и отчаяние и озлобление - с другой.
Общее количество расстрелянных, по циркулирующим слухам, достигает невероятных цифр: в г. Феодосии - больше 2000 человек, в Симферополе - больше 5000 и т.д.
Будучи глубоко убежден в том, что Советская власть, опирающаяся на широкие слои пролетариата и крестьянства, и крепкая теми великими принципами, благодаря которым она восторжествовала и которые лежат в основе ее, совершенно не нуждается для своей защиты в красном терроре и что лозунг террора был дан не из центра, - я вначале сделал попытку бороться с этим явлением на месте, рассчитывая на то, что мой революционный и партийный стаж (я был первым председателем Военно-Революционного комитета в Крыму в 1918 г., организатором и председателем партийной организации в Феодосии в 1917 г., затем сидел в тюрьме около 1 1/2 лет был предан военно-полевому суду и приговорен к 16 годам каторжных работ) - облегчит мне поставленную мной задачу, но кончилось тем, что я, только что освобожденный из тюрьмы белогвардейцев, был арестован и засажен Особым отделом 9-й дивизии31, и только выступление местного парткома освободило меня из-под ареста. Моя попытка не привела ни к каким результатам: вопрос о терроре не мог быть даже поставлен на обсуждение в местных партийных организациях, - например, в Феодосийском парткоме мне было заявлено, что партком бессилен что-либо сделать, и мне был дан совет поехать в Симферополь для выяснения вопроса. В Симферополе я обратился к замест[ителю] председателя Крымского ревкома, тов. Гавену, который мне заявил, что он сам стоит на точке зрения ненужности и даже вреда красного террора в Крыму в настоящее время, но что он не в силах что-либо сделать в этом направлении. Говорил я по этому поводу также с тов. Дмитрием Ильичом Ульяновым, который также не разделял террора, но ничего определенного не мог мне сказать. В Симферопольском областном парткоме я не мог добиться свидания с секретарем, тов. Самойловой: после целого ряда попыток в течение двух дней я получил от тов. Самойловой через ее помощницу уведомление, что она принять меня в данное время не может. В Симферополе мне было указано (тов. Гавеном и др.), что единственная возможность повлиять на применение террора в Крыму заключается в поездке для доклада в Москву, что я и решил сделать, считая это своим партийным долгом.
В заключение позволю себе в нескольких словах высказать, что, конечно, само собой разумеется, что вся политика - внешняя и внутренняя - Советской власти не может иначе рассматриваться и расцениваться, как только с точки зрения интересов и перспектив революции и Советской власти; с этой же точки зрения нужно смотреть и на террор. И я позволяю себе думать, что именно в настоящий момент, когда Советская власть одержала блестящую победу на всех фронтах, когда на всей территории России не осталось не только ни одного фронта гражданской войны, но ни одного открытого вооруженного врага, - применение террора в это время с вышеуказанной точки зрения неприемлемо.
И тем более, что в Крыму совершенно не осталось тех элементов, борьба с которыми могла бы потребовать установления красного террора: все, что было непримиримо настроенного против Советской власти и способного на борьбу, бежало из Крыма. В Крыму остались лишь те элементы (рядовое офицерство, мелкое чиновничество и пр.), которые сами страдали от Врангелевского режима и ждали Советскую власть, как свою освободительницу. Эти элементы остались в Крыму тем более легко, что они, с одной стороны, не чувствовали за собой никакой вины перед Советской властью и сочувствовали ей, а с другой - они доверяли заверениям Командования 4-й армии и Крымского ревкома.
Обрушившийся так неожиданно на голову крымского населения красный террор не только омрачил великую победу Советской власти, но и внес в население Крыма то озлобление, которое изжить будет нелегко.
Поэтому я полагал бы необходимым немедленно поставить вопрос о принятии возможных мер, направленных к тому, чтобы скорее изгладить последствия и следы примененного в Крыму террора и вместе с тем - выяснить, чем было вызвано применение его в Крыму.
Член партии Констансов32.
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 21. Л. 25-28 об.
Подлинник. Автограф.
Крамольник
