|
Егор Холмогоров: 12 ответов Захару Прилепину о Революции и Гражданской войне
8 ноября 2017, 17:10
Версия для печати
•
В закладки •
Постоянная ссылка •
•
Сообщить об ошибке •
Защита Ленина и большевистского порядка в новой статье Захара Прилепина настолько характерна, что посвященные ей пункты невозможно оставить без разбора, как в идейном, так и в фактическом плане. Рассмотрим их, сохраняя авторскую нумерацию.
Великий Октябрь к своему столетию потерпел сокрушительное поражение. Это поражение состоит в том, что даже те люди, которые сегодня занимаются апологетикой большевистского переворота, никогда не используют для его оправдания апелляцию к собственным ценностям, программе и слоганам большевиков.
Никто не говорит о том, что Октябрь открыл путь к построению социализма и коммунизма во всем мире, никто не выражает счастья по поводу того, что сокрушена была власть буржуазии и царских приспешников и возникла власть трудящихся. Никто не говорит, что было покончено с поповским мракобесием и воссиял свет безбожной мысли, никто не настаивает, что большевики дали землю крестьянам, заводы – рабочим, а народам – мир.
Вся красная апологетика строится на разных формах оправдания октябрьского переворота, большевизма и советской власти в рамках чужеродных большевизму ценностных систем.
Патриотической, националистической, конспирологической, народнической, даже православной. Фактически это софистическая манипуляция гегелевским «Хитрым разумом». Большевики хотели одного, но на деле получилось совсем другое, но именно это неосознанное благо и есть подлинная выгода от революции.
Часть подобной апологетики была изобретена еще в 1920-е годы национал-большевиками разных фракций от Устрялова (Ленин объективно патриот и государственник, а белые объективно агенты иноземных сил в виде Антанты) до Клюева (большевики высвободили силы народной, допетровской, керженской Руси).
Общая цена всем этим формам апологетики видна была из того, что всех, кто прославлял большевизм не в марксистко-ленинской логике, расстреляли (Устрялова, Клюева) или пересажали как врагов (Карсавина, Савицкого, Шульгина).
Большевики охотно использовали сменовеховство в своих интересах, но сменовеховского видения своей исторической миссии как патриотов, собирателей нации, хранителей государства и т.д., разумеется, совершенно не разделяли.
Почему люди вообще сегодня занимаются красной апологетикой?
Отчасти из ригидности. В 90-е годы над Русью летали и корячились бесенята, которые орали, что они освободили нас от Ленина, коммунистов и наследия революции, а под это дело чистили нам карманы. И так как этот грабеж обосновывался антикоммунизмом, то естественно оказался востребован дискурс просоветской апологетики, которая лишала права шарить по нашим карманам.
Фактически апология советской власти была апологией социального государства, общенародной собственности, созданной трудом людей советской эпохи, апологией армии, космонавтики, ВПК, флота, научно-исследовательских институтов и т.д. И это было логично.
И, к моему стыду, был период, когда я сам, никогда не переносивший Ленина на дух, чем-то подобным занимался. Особенно популярен был сталинистский извод этой апологетики – мол, революция была ужасна, но пришел Сталин и молча поправил все...
Вообще-то уже проехали. Сегодня перед русским обществом новые задачи, в которых политическая канонизация большевизма, ленинизма и сталинизма не друг, а враг нашего будущего.
Но это не значит, что восторженная апологетика большевизма во имя русского патриотизма, народного блага, даже национальных и христианских ценностей не закончена.
С такого рода апологией выступил и Захар Прилепин в статье «12 пунктов про Революцию и Гражданскую войну». Его защита Ленина и большевистского порядка настолько характерна, что посвященные ей пункты невозможно оставить без разбора, как в идейном, так и в фактическом плане. Рассмотрим их, сохраняя авторскую нумерацию.
1. «Большевики не свергали царя. Большевики свергли либерально-западническое Временное правительство».
На самом деле, большевики были наиболее категоричными сторонниками свержения самодержавия среди всех русских оппозиционных партий, они исключали возможность сохранения монархии даже в конституционной форме и были последовательными республиканцами.
«Российская социал-демократическая рабочая партия ставит своей ближайшей политической задачей низвержение царского самодержавия и замену его демократической республикой», – гласила программа РСДРП, принятая на 2-м съезде партии, том самом, где сторонники Ленина составляли большинство, почему и прозвались большевиками.
Большевики не сыграли крупной роли в свержении монархии только потому, что к февралю 1917-го партия была еще очень слаба.
Зато они с лихвой компенсировали это упущение убийством царской семьи, которое, помимо отвратительности жестокого и мучительного убийства юных девушек, больного ребенка и слуг, и было подлинным свержением русской монархии.
Отречение Николая II в марте 1917-го, как отмечают многие историки и правоведы, было юридически ничтожно и обратимо, а вот факт смерти необратим и против него не поспоришь.
2. Прилепин, утверждая, что борьбу белых против красных начали февралисты (Корнилов, Алексеев, Савинков), задает риторический вопрос: «Люди, выступающие против большевиков и Ленина, действительно считают, что России было бы лучше, если б весь XX век ею управляли либералы, революционеры, практиковавшие террористические методы, и генералы, изменившие присяге?»
К сожалению, большинство наших читателей и по сей день недостаточно знакомы с историей антибольшевистского сопротивления, а потому вполне может поверить этому утверждению. Но истине оно не соответствует.
Лидеры, бывшие настоящими иконами Белого движения, – генералы Дроздовский, Марков, Каппель, Юденич, Кутепов – были убежденными монархистами.
Из верховных руководителей белых только Деникин всегда оставался последовательным республиканцем. До конца непроясненной остается позиция адмирала Колчака.
Остальные в той или иной мере высказывались в пользу монархии. Причем, несмотря на недовольство представителей Антанты, Белое движение по ходу своей борьбы непрерывно «правело» и двигалось ко все более выраженному монархизму, вплоть до Земского собора во Владивостоке в 1922 году.
Генерал Корнилов: «Я никогда не был против монархии... я – казак. Казак настоящий не может не быть монархистом».
Генерал Алексеев: «Нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии».
Генерал Врангель: «Царь должен явиться только тогда, когда с большевиками будет покончено».
Республиканец Деникин признавал, что половина его армии была монархистами.
Чтобы честно ответить, действительно было бы лучше, чтобы Россией вместо большевиков весь ХХ век правили либералы, отставные эсеры-бомбисты и изменившие Государю генералы, достаточно задать следующие уточняющие вопросы:
– Стал бы террорист эсер Савинков проводить всеобщую коллективизацию, раскулачивание крестьян, высылку людей, у которых была отобрана земля и имущество, в зону вечной мерзлоты, где они умирали от голода?
– Стал бы изменивший монархии генерал Корнилов создавать систему концентрационных лагерей, охватывающих всю страну, в которую люди бы отправлялись за рассказанный о Корнилове анекдот или за хищение колосков в устроенном Савинковым колхозе?
– Стал бы несомненный левацкий негодяй Керенский отдавать приказы не подвозить хлеб в голодающие области Малороссии, Кубани и Поволжья, а напротив, препятствовать голодающим покидать районы бедствия?
– Стал бы республиканец Деникин подписывать списки казнимых на сотни имен и утверждать запросы местных отделений охранки на повышение лимитов на расстрел?
– Стал бы чудовищный в своей либеральной пошлости Милюков закрывать церкви, расстреливать монахов, священников, епископов, юродивых, срывать с детских шей кресты и вскрывать для «освидетельствования» святые мощи?
Честный ответ на эти вопросы покажет, насколько власть невероятно подлых и гнусных февралистов была бы для России предпочтительней власти большевиков.
Даже самые жесткие авторитарные правые режимы не сравнимы по масштабу жертв и разрушений с левыми тоталитарными. Пиночет – не Пол Пот.
На ваш взгляд
Необходимо ли на государственном уровне отмечать события октября 1917 года (в советское время называвшиеся Великой Октябрьской социалистической революцией)?
Да, как трагическое событие
Да, как праздничное событие
Нет
ОтветитьРезультатыОбсуждение: 654 комментария
О том, почему даже февралисты были лучшим выбором по сравнению с коммунистической властью, говорит пример 90-х годов.
В те годы новейшим февралистам оказывалось ожесточенное сопротивление, политическое, идейное, а временами и силовое, со стороны национально-патриотических сил.
И в итоге не прошло и десяти лет, как российский «феврализм» закончился, добровольно отрекшись от власти в пользу Путина, начавшего восстановление государственности. Почему мы думаем, что в 20-е было бы иначе?
3. «Сторонники идеи о том, что революция была совершена на деньги немецкие и британские, должны каким-то образом объяснить для начала самим себе, получили ли искомую выгоду первые и вторые, с какой целью и первые, и вторые участвовали в интервенции против Советской России, если большевики были их агентами».
Никто и никогда не подозревал большевиков в том, что они действовали в интересах стран Антанты. Английской агентурой, вероятно, были февралисты, свергнутые большевиками. Ленин же и его соратники рассматриваются, и не без оснований, как агентура германская.
Никаких минимально значимых столкновений между большевиками и германской армией, оккупировавшей по Брестскому миру значительную часть России, никогда не было.
До последнего дня германской монархии Ленин и его правительство были абсолютно лояльны Германии, каковая пользовалась огромными выгодами от соглашения с большевиками – высвободила с Восточного фронта большую часть армии и бросила в наступление на западном, снабжалась с «Украины» продовольствием...
Что не в коня был корм, это уже никак не Ленина вина. В соблюдении своего германского контракта наш Ильич был удивительно пунктуален, фактически изнасиловав даже собственную партию ради ратификации Брестского мира.
Достаточно вспомнить, что 1 марта 1918 года большевики безропотно сдали немцам освобожденный от петлюровцев 8 февраля в результате рабочего восстания Киев.
Насколько долгосрочным был большевистски-германский альянс, показывает тот факт, что он быстро восстановился и при новых республиканских властях Германии, несмотря на то, что они подавили все попытки захвата власти поддержанными из Москвы коминтерновцами.
4. «Памятуя о том, что часть аристократии была изгнана из России, вместо которой пришли, как у нас иные любят говорить, «кухарки и бандиты», стоит отдавать себе отчёт, что Ленин тоже был дворянином, равно как и множество виднейших большевистских деятелей и руководителей партии» (далее следуют ссылки на дворянское происхождение Ленина, Орджоникидзе, Маяковского и даже чекиста Глеба Бокия).
Нет ничего нового в том, что представители аристократии встают на сторону антиаристократических движений. Тут можно привести массу исторических примеров, начиная со знаменитого афинянина Перикла и до герцога Филиппа Орлеанского.
Сами приводимые Прилепиным имена показывают, что количество дворян среди вождей большевиков было пренебрежимо мало (особенно если исключить из их списка пропитанных ненавистью ко всему русскому и считавшихся в Российской империи априори революционерами польских шляхтичей наподобие Дзержинского).
Степень «потомственности» дворянства Ленина тоже преувеличивать не следует – Илья Николаевич был сыном мещанина и получил чин, дававший право на потомственное дворянство, только семь лет спустя после рождения Володи.
Отношения между большевиками и дворянством определялись не отдельными личностями, а политической философией большевизма, сущность которой составлял принцип классовой борьбы, а дворяне, равно как и духовенство, и буржуазия, и зажиточные крестьяне, рассматривались как классовые враги, подлежащие уничтожению.
5. «В Красной армии служило 75 тысяч бывших офицеров (из них 62 тысячи – дворянского происхождения), в то время как в Белой около 35 тысяч из 150-тысячного корпуса офицеров Российской империи)».
Приводимые Прилепиным цифры являются произвольным вымыслом,
запущенным советским исследователем Кавтарадзе в книге «Военные специалисты на службе Республики Советов 1917–1920 гг.».
Эти спекуляции опровергнуты в фундаментальном исследовании С.В. Волкова «Трагедия русского офицерства».
Кавтарадзе произвольно суммировал такие совершенно разные категории, как: 1) 8 тысяч офицеров, добровольно пошедших на службу большевикам во время формирования войск антигерманской «завесы» весной 1918 года, то есть желавших продолжить борьбу с врагом, но обманутых большевиками. Значительная их часть покинула Красную армию, а то и присоединилась к белым;
2). Около 48 тысяч бывших офицеров, призванных в Красную армию в 1918–1920 годах, зачастую с применением насилия;
3). Около 14 тыс. пленных белых офицеров, поступивших в Красную армию ради сохранения жизни. Эти бывшие офицеры составляли, по разным подсчетам, от четверти до трети всего комсостава Красной армии, причем их доля неуклонно снижалась, так как большевики не доверяли военспецам.
Манипуляцией является и названная численность офицерского корпуса Российской империи в 150 тысяч, – на самом деле это численность находившихся в строю офицеров действующей армии, в то время как в число тех, кто служил большевикам, включаются все офицеры, где бы они ни находились в 1918 году – в тылу, госпитале и т.д.
По подсчетам Волкова, численность офицерского корпуса на конец 1917 года составляла 276 тысяч, так что количество всех пошедших к красным офицеров не составляло и четверти от этого числа.
Для сравнения: в Белом движении приняло участие 170 тысяч офицеров (больше, чем Прилепин насчитал их всего), из которых 55 тысяч (на 20 тысяч больше, чем Прилепин насчитал белых офицеров в целом) погибли в боях с большевизмом и примерно столько же оказались в эмиграции.
«Вы все еще хотите, – вопрошает Прилепин, – поговорить о том, как кухарки и сиволапые бандиты обманом и нахрапом победили белолицых и прекрасных русских дворян, не изменивших присяге и верных императору?»
О качестве пошедшего к большевикам офицерства следует поговорить отдельно.
К 1917 году командный состав русской армии подразделялся на две большие группы: первая – кадровые офицеры Императорской армии, подобные Рощину из «Хождения по мукам» А.Н. Толстого.
Эта категория очень серьезно пострадала во время Первой мировой, конедовольство представителей Антанты, Белое движение по ходу своей борьбы непрерывно «правело» и двигалось ко все более выраженному монархизму, вплоть до Земского собора во Владивостоке в 1922 году.
Генерал Корнилов: «Я никогда не был против монархии... я – казак. Казак настоящий не может не быть монархистом».
Генерал Алексеев: «Нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии».
Генерал Врангель: «Царь должен явиться только тогда, когда с большевиками будет покончено».
Республиканец Деникин признавал, что половина его армии была монархистами.
Чтобы честно ответить, действительно было бы лучше, чтобы Россией вместо большевиков весь ХХ век правили либералы, отставные эсеры-бомбисты и изменившие Государю генералы, достаточно задать следующие уточняющие вопросы:
– Стал бы террорист эсер Савинков проводить всеобщую коллективизацию, раскулачивание крестьян, высылку людей, у которых была отобрана земля и имущество, в зону вечной мерзлоты, где они умирали от голода?
– Стал бы изменивший монархии генерал Корнилов создавать систему концентрационных лагерей, охватывающих всю страну, в которую люди бы отправлялись за рассказанный о Корнилове анекдот или за хищение колосков в устроенном Савинковым колхозе?
– Стал бы несомненный левацкий негодяй Керенский отдавать приказы не подвозить хлеб в голодающие области Малороссии, Кубани и Поволжья, а напротив, препятствовать голодающим покидать районы бедствия?
– Стал бы республиканец Деникин подписывать списки казнимых на сотни имен и утверждать запросы местных отделений охранки на повышение лимитов на расстрел?
– Стал бы чудовищный в своей либеральной пошлости Милюков закрывать церкви, расстреливать монахов, священников, епископов, юродивых, срывать с детских шей кресты и вскрывать для «освидетельствования» святые мощи?
Честный ответ на эти вопросы покажет, насколько власть невероятно подлых и гнусных февралистов была бы для России предпочтительней власти большевиков.
Даже самые жесткие авторитарные правые режимы не сравнимы по масштабу жертв и разрушений с левыми тоталитарными. Пиночет – не Пол Пот.
Н
В те годы новейшим февралистам оказывалось ожесточенное сопротивление, политическое, идейное, а временами и силовое, со стороны национально-патриотических сил.
И в итоге не прошло и десяти лет, как российский «феврализм» закончился, добровольно отрекшись от власти в пользу Путина, начавшего восстановление государственности. Почему мы думаем, что в 20-е было бы иначе?
3. «Сторонники идеи о том, что революция была совершена на деньги немецкие и британские, должны каким-то образом объяснить для начала самим себе, получили ли искомую выгоду первые и вторые, с какой целью и первые, и вторые участвовали в интервенции против Советской России, если большевики были их агентами».
Никто и никогда не подозревал большевиков в том, что они действовали в интересах стран Антанты. Английской агентурой, вероятно, были февралисты, свергнутые большевиками. Ленин же и его соратники рассматриваются, и не без оснований, как агентура германская.
Никаких минимально значимых столкновений между большевиками и германской армией, оккупировавшей по Брестскому миру значительную часть России, никогда не было.
До последнего дня германской монархии Ленин и его правительство были абсолютно лояльны Германии, каковая пользовалась огромными выгодами от соглашения с большевиками – высвободила с Восточного фронта большую часть армии и бросила в наступление на западном, снабжалась с «Украины» продовольствием...
Что не в коня был корм, это уже никак не Ленина вина. В соблюдении своего германского контракта наш Ильич был удивительно пунктуален, фактически изнасиловав даже собственную партию ради ратификации Брестского мира.
Достаточно вспомнить, что 1 марта 1918 года большевики безропотно сдали немцам освобожденный от петлюровцев 8 февраля в результате рабочего восстания Киев.
Насколько долгосрочным был большевистски-германский альянс, показывает тот факт, что он быстро восстановился и при новых республиканских властях Германии, несмотря на то, что они подавили все попытки захвата власти поддержанными из Москвы коминтерновцами.
4. «Памятуя о том, что часть аристократии была изгнана из России, вместо которой пришли, как у нас иные любят говорить, «кухарки и бандиты», стоит отдавать себе отчёт, что Ленин тоже был дворянином, равно как и множество виднейших большевистских деятелей и руководителей партии» (далее следуют ссылки на дворянское происхождение Ленина, Орджоникидзе, Маяковского и даже чекиста Глеба Бокия).
Нет ничего нового в том, что представители аристократии встают на сторону антиаристократических движений. Тут можно привести массу исторических примеров, начиная со знаменитого афинянина Перикла и до герцога Филиппа Орлеанского.
Сами приводимые Прилепиным имена показывают, что количество дворян среди вождей большевиков было пренебрежимо мало (особенно если исключить из их списка пропитанных ненавистью ко всему русскому и считавшихся в Российской империи априори революционерами польских шляхтичей наподобие Дзержинского).
Степень «потомственности» дворянства Ленина тоже преувеличивать не следует – Илья Николаевич был сыном мещанина и получил чин, дававший право на потомственное дворянство, только семь лет спустя после рождения Володи.
Отношения между большевиками и дворянством определялись не отдельными личностями, а политической философией большевизма, сущность которой составлял принцип классовой борьбы, а дворяне, равно как и духовенство, и буржуазия, и зажиточные крестьяне, рассматривались как классовые враги, подлежащие уничтожению.
5. «В Красной армии служило 75 тысяч бывших офицеров (из них 62 тысячи – дворянского происхождения), в то время как в Белой около 35 тысяч из 150-тысячного корпуса офицеров Российской империи)».
Приводимые Прилепиным цифры являются произвольным вымыслом,
запущенным советским исследователем Кавтарадзе в книге «Военные специалисты на службе Республики Советов 1917–1920 гг.».
Эти спекуляции опровергнуты в фундаментальном исследовании С.В. Волкова «Трагедия русского офицерства».
Кавтарадзе произвольно суммировал такие совершенно разные категории, как: 1) 8 тысяч офицеров, добровольно пошедших на службу большевикам во время формирования войск антигерманской «завесы» весной 1918 года, то есть желавших продолжить борьбу с врагом, но обманутых большевиками. Значительная их часть покинула Красную армию, а то и присоединилась к белым;
2). Около 48 тысяч бывших офицеров, призванных в Красную армию в 1918–1920 годах, зачастую с применением насилия;
3). Около 14 тыс. пленных белых офицеров, поступивших в Красную армию ради сохранения жизни. Эти бывшие офицеры составляли, по разным подсчетам, от четверти до трети всего комсостава Красной армии, причем их доля неуклонно снижалась, так как большевики не доверяли военспецам.
Манипуляцией является и названная численность офицерского корпуса Российской империи в 150 тысяч, – на самом деле это численность находившихся в строю офицеров действующей армии, в то время как в число тех, кто служил большевикам, включаются все офицеры, где бы они ни находились в 1918 году – в тылу, госпитале и т.д.
По подсчетам Волкова, численность офицерского корпуса на конец 1917 года составляла 276 тысяч, так что количество всех пошедших к красным офицеров не составляло и четверти от этого числа.
Для сравнения: в Белом движении приняло участие 170 тысяч офицеров (больше, чем Прилепин насчитал их всего), из которых 55 тысяч (на 20 тысяч больше, чем Прилепин насчитал белых офицеров в целом) погибли в боях с большевизмом и примерно столько же оказались в эмиграции.
«Вы все еще хотите, – вопрошает Прилепин, – поговорить о том, как кухарки и сиволапые бандиты обманом и нахрапом победили белолицых и прекрасных русских дворян, не изменивших присяге и верных императору?»
О качестве пошедшего к большевикам офицерства следует поговорить отдельно.
К 1917 году командный состав русской армии подразделялся на две большие группы: первая – кадровые офицеры Императорской армии, подобные Рощину из «Хождения по мукам» А.Н. Толстого.
|
Михеич
