|
Правила жизни Игги Попа
Музыкант, 70 лет, Майами
У меня нет особых предпочтений. Я предпочитаю пять долларов трем долларам. Вот, пожалуй, и все
Когда я лежал в психушке, мой психоаналитик дал мне совет, которым я часто пользуюсь. Он сказал: «Прежде чем что-то делать, подумай, сможешь ли ты из этого выбраться». Хорошая мораль для нашего времени. Этот совет принес мне много пользы.
Возле моей школы по субботам устраивали дискотеки. Снимали для этого сарай. Однажды, когда мне было четырнадцать, объявили, что приедет выступать Джерри Ли Льюис. Он приехал и хмуро на нас посмотрел. Все остальные светились эстрадными улыбками, а он и не думал. Его волосы были цвета беленого шелка, он был в смокинге и выглядел как блондинистый Дракула. Подойдя к пианино, он стукнул по нему ногой и сказал: «Я не буду на этом играть». Он услышал, что оно расстроено и ушел со сцены.
Впервые мне захотелось стать музыкантом, когда мы ехали по двухполосному шоссе в Мичигане. Я сидел сзади в кадиллаке 1949 года — мой отец всегда знал толк в машинах. В динамиках Фрэнк Синатра пел: «Fairy tales can come true, it can happen to you if you’re young at heart» («Мечты сбываются, это может случиться, если ты молод сердцем». — Esquire). Отец подпевал. С того дня, когда люди спрашивали меня, кем я хочу стать, я отвечал: певцом.
Потом, с возрастом, я стал понимать, что это не очень-то реально. И тогда я решил, что стану политиком.
Мы жили в трейлере. На стоянке номер 96. А всего номеров было 113. Во всем этом лагере высшее образование было у двух людей — моих родителей.
Мои родители уступили мне свою спальню, я переехал туда со своей ударной установкой. Отец сидел тут же, с пятимиллиметровой армейской стрижкой, и читал газету. Родители хотели развить во мне творческую жилку. Со временем их представление о творчестве стало растягиваться. Состарившись, они вдруг поняли: «О Господи, наш сын — Игги Поп».
У меня нет особых предпочтений. Я предпочитаю пять долларов трем долларам. Вот, пожалуй, и все.
Кажется, Господь нассал на всех моих врагов. Много лет меня мучило, что влиятельные люди, услышав мои песни, никогда их никуда не ставили. Им нравилась только музыка, которую я ненавидел, и я желал им смерти. В какой-то момент появился просвет. Я слышал свою музыку в барах, ее стали брать для телевидения и рекламы. Когда мои старые вещи сделались популярными, мне было неудобно выпускать новые, я боялся стать памятником в плохом районе, на который все срут.
В туалете я ссу довольно редко. Я почти всегда ссу на заднем дворе или в саду, потому что мне нравится ссать на своей частной собственности.
Я рассказываю жене всякие боевые байки, ничего от нее не скрываю. Мне кажется, это правильно, потому что, если уж кто-то хочет кого-то узнать, он должен чувствовать, что действительно его знает. Ну и получается, что коэффициент стыда уже довольно давно падает, а чистая радость — растет.
Чем больше у меня денег, чтобы слоняться туда-сюда, тем меньше я туда-сюда слоняюсь.
Секс может быть более фактической штукой, чем любовь. Ты знаешь, удался он или нет, понравился он тебе или нет. Ты не изменишь своего мнения об этом через десять лет.
Я стал Игги, потому что у меня был босс-садист в музыкальной лавке. Я играл в группе The Iguanas. Желая унизить меня или напугать, он говорил: «Игги, принеси-ка мне кофе без кофеина». Это выводило меня из себя, ведь тогда крутых ребят называли Таб или Рок. У меня появилась кличка, которую знал весь город, и это было мучение. Как-то мы играли на разогреве у Blood, Sweat& Tears. За вечер мы заработали, кажется, пятьдесят баксов на всю группу. Зато у нас появилось много новых поклонников, и Michigan Daily напечатала о нас большую статью, в которой автор называл меня Игги. Я такой: «Бл*! О нас пишут в прессе, но зовут меня Игги». Но что я мог сделать? Я знал цену пиару. Так что я приделал маленькое «Поп» на конце. Мне потребовалось тридцать лет, чтобы превратить это имя в то, чего мне хотелось.
Когда-то я работал с Донателлой Версаче. Ее ассистент настаивал, чтобы я пользовался сортиром для знаменитостей. Мне это очень понравилось. «Конечно, я буду пользоваться вип-сортиром, я же сраная звезда!»
Если уж у меня есть шмотка за 500 долларов, я ее изношу до полного уничтожения, такой я человек.
Моя мать была святой. Она научила меня быть бесконечно милым.
Знали бы вы, что приходится переживать после пары граммов дерьмового кокаина, четверти галлона «Джек Дениэлс» и ночи с отнюдь не лучшей телкой в твоей жизни, когда, проспав два часа, ты просыпаешься в утренний час пик и слышишь за окном гудки машин, все серо, холодно и хочется подохнуть. В такие моменты я сожалел о прошедшей ночи. Но не слишком долго.
У меня никогда не было этого мачистского отвращения к пидорам, но я и Боуи? Никогда, никогда, никогда, никогда.
Я не так уж однообразен. Как-то в журнале People вышла фотография, на которой я пылесошу пол. Иногда я его пылесошу, а иногда — заливаю его кровью. Многие пытались меня переиггипопить. Например, Джи Джи Эллин. На сцене он вытворял черт знает что: срал, трахался. Он перенял у меня эту черту и усугубил ее. Но это не заставило меня с ним соревноваться, наоборот, это меня напугало. Я увидел цвет своей блевоты — она была зеленой от желчи — и понял, что зашел слишком далеко и не могу больше продолжать. Зеленая блевотина дала мне шанс остановиться и осмотреться. Постепенно я завязал с наркотиками.
Всегда ищите поляну, где никто еще не пасся.
Все дело в крови. Христиане это использовали в истории с Христом. Ведь он что на самом деле сделал? Он ведь общался с запойными рыбаками. А когда его спрашивали: «Почему ты общаешься с проститутками и рыбаками?» — он говорил: «Потому что я нужен им». Вот это фраза, понимаете? Но нашему военизированному обществу на самом деле нужна кровь. Нам нужно немного крови. Нам нужно немного страдания. Вроде того, что индивид должен страдать во благо всех. Я с этим играюсь. Поначалу я смотрел на Иисуса Христа и думал: «Вот это ракурс!» Я под него косил. Но в конце концов на каком-то уровне — это все шоу-бизнес.
Никогда не верил, что у U2 все это серьезно с китами. И в Beastie Boys с их Тибетом тоже не верил.
Лучший совет от моего отца я получил совсем недавно. Я пытался определиться, с какой женщиной связать свою жизнь, и он сказал мне: «Слушайся продолговатого мозга, он скажет тебе, что делать». Я спросил свой продолговатый мозг, и тот ответил: «Хватайся за эту нигерийско-ирландскую телку. Не упусти эту крошку!»
У меня до сих пор нет чувства, что я всего добился. Я все время неудовлетворен. Чувство, что добился, возникает у меня, только когда я слушаю какую-нибудь из своих мелодий, и мне нравится. Остальное эфемерно. В один вечер приятно, когда тебе нальют бокал вина на халяву, в другой — когда накормят, в третий — когда просто похлопают по плечу, но по большому счету — все это ни то ни се.
Да, знаю, я выгляжу как сраный отморозок. Но у меня одна нога короче другой, и мне тут недавно сказали, что если я не начну все выравнивать, меня ждут большие проблемы в жизни.
Европа — декадентское место. Она старше, измучена неподъемным весом веков тщательно записанной истории, так что все и вся там превращается в символ. Поэтому, наверное, песни, которые я написал в Европе, самые долгоиграющие — они все страшно символичные и очень легкие для понимания. В Нью-Йорке чувствуешь себя гораздо более одиноким. Возникает ужасное чувство изоляции и клаустрофобии, которое, конечно, тоже проходит по всем моим песням, которые я там недавно написал. Но теперь-то я живу во Флориде.
Майами — один из главных морских портов Америки, и здесь такое дерьмо творится... Но тут же стоит какой-нибудь корабль — свадебный пирог, мать его, Carnival Cruise Line (одна из крупнейших американских компаний, занимающаяся круизами. — Esquire). На берегу — всякие шикарные особняки, а рядом «Камея» — старенький театр, в котором я играл в 1989-м. Там до сих пор мочой воняет. Правда, теперь это хип-хоп-бар. Самый вонючий и злой бар во всей Южной Флориде. Они там поставили огромный красный трон, на котором сидят девушки — надо сказать, довольно скудно одетые, омерзительные девки. В общем, город охренительно многообразный. Мне здесь очень нравится.
Что делать, когда закончил дело всей жизни? Посмотреть на все хорошенько с утра.
Большие перемены наступили для меня, когда тело стало помнить, как ему было плохо. Тогда я стал очень-очень сильным. Цигун — такая мощная форма энергии, что некоторые мастера в Китае, натренировавшись, могут ходить по папиросной бумаге, а двенадцать человек не могут сдвинуть их с места. Я достаточно напитался цигун, чтобы жить в шоу-бизнесе. Меня ничто не шокирует.
Информация в наше время распространяется так быстро, что даже старушенция-ретроградка из Джоунсвилля, штат Южная Каролина, говорит: «А! Я слышала про Мэрилина Мэнсона и даже знаю, чем он занимается по ночам». Почти все рок-музыканты невероятные мудаки. Хотел бы я встретить не такого.
Мне трудно смотреть вперед, поэтому я стараюсь оглядываться назад. Что я делал в тридцать девять лет? Я впервые проснулся с мыслью: ты будешь болен, пока не выработаешь план. Я сделал это, и все пошло хорошо. Так что на ближайшие двадцать лет у меня есть надежда.
_________________
ХЛОПЕЦ — муж. (хлап, холоп) южн. парень, мальчик, малый; | Толковый словарь Даля
|
