К истории языкового вопроса на Украине

Сейчас уже мало кто помнит, что дало старт конфликту, который вспыхнул зимой 2014 года в Киеве. Нет, причин и поводов у него, конечно же, было много, как и понятен был заказчик. Но началось всё с того, как после бегства Януковича в феврале в Раде отменили один единственный закон. Закон о региональных языках. И это был, без преуменьшения, финал многовекового противостояния.

С этого момента кровавое противостояние на Украине стало неизбежным. Был один единственный вопрос: где? Крым, Донбасс, Харьков, Одесса? Или сразу везде? Результат, кстати, оказался мало предсказуемым. Крым сразу ушел в Россию, и это было удивительно, так как именно в Крыму находилась самая боеспособная часть украинской армии, и именно приобретение баз флота в Крыму были одной из приоритетных целей для США.

Харьков и Одессу буквально сломали через колено. С террором, кровью, репрессиями и запугиваниями. А ведь именно там были сосредоточены центры сопротивления украинскому национализму. Впрочем, Харьков – случай особый, и мы еще к нему вернемся. Дело в том, что именно в Харькове украинский национализм, как и современный украинский язык и родились.

Ну, а для Донбасса после всего этого война стала просто неизбежностью. Но главное, что именно языковый вопрос стал если не основой всех описываемых кровавых событий, то самой ее показательной частью. Война из-за «кiта-кота». Театр абсурда.

Споры о языке

Человечество знает примеры конфликтов из-за языка. Например, Бельгия, где соперничают нидерландский и французский языки. А самый яркий и современный конфликт: языковая ситуация в канадской провинции Квебек. Население ее большей частью говори по-французски. А остальное население Канады – по-английски.

Дело доходило до референдумов об отделении Квебека. Но проблему удалось решить. Очень просто. Двуязычием. Судо- и делопроизводство – по выбору заинтересованных сторон. Неплохой пример для Украины, правда? Не говоря уже о конфедеративной Швейцарии, где государственных языков «аж» четыре: немецкий, французский, ретророманский (романшский) и итальянский. Тут уж для Украины сразу два примера: децентрализованное государственное образование, состоящее из автономий, и полная свобода языкового применения в соответствии с желаниями жителей этих автономий.

Впрочем, хотя перечисленные конфликты и в разные времена и доходили до разной степени ожесточения, все они имели явно не языковую основу. Язык не играл там никакой особой роли, и конфликты эти имели древнюю, большей частью государственную, а не этническую основу. Кроме того, хотя французский, немецкий и английский и принадлежат одной группе германских языков, их носители общаться друг с другом, не зная языка собеседника, явно не в состоянии. Это очень разные языки.

Но носители украинского и русского понимают друг друга без переводчика. Это близкородственные языки. Если не диалекты одного и того же.

Если говорить об истории этнического конфликта на Украине, то, пожалуй, это единственный конфликт, в центре и можно даже сказать в самой его основе которого всегда стояла не просто языковая проблема, а проблема одного и того же языка. И неважно как его назвать: русским, украинским, да хоть эфиопским. Но то, что на Украине и в России говорят на близкородственных языках, не вызывает сомнений. Украинский ближе к русскому, чем польский, болгарский, чешский и даже белорусский языки.

Как же из этого в результате удалось получить не одну, а даже две гражданские войны – 1918 и 2014!?

История вопроса

Украину «украинизировали» всегда. Ну, буквально всегда. С 14 по 17 века во времена Великого княжества Литовского и Речи Посполитой среди украинской элиты стал насаждаться не только польский язык, но и видоизменяться местные южнорусское и западнорусское наречия. В них стали активно насаждаться полонизмы и латинизмы, но основой стал церковнославянский. Родился первый литературный, а точнее канцелярский язык княжества Литовского, названый позже западнорусским и ставший основой белорусского языка.

А позже начались попытки создания из малороссийского наречия отдельного литературного украинского языка. Это стало началом рождение не просто языка, а некого отличительного маркера для будущего этнического конфликта. Уже Мазепа, родными языками которого были равно польский, как и русский, и который был природным поляком, не просто вел Малороссию в Польшу – он пытался навязать казакам мнение, что они отдельный от русских народ, и Россия им враждебна.

Впрочем, один из родоначальников «самостийной Украины», автор «Тайной истории Украины-Руси» Михаил Грушевский не так радикально относился к Мазепе. Хотя сейчас гетман-изменник считается одним из столпов украинской государственности. Но вот, что пишет Грушевский.

«Он (Мазепа) хотел остаться пассивным зрителем до окончательного выяснения шансов воюющих сторон, тщательно избегал всего, что могло бы бросить на него подозрение перед московским правительством, и никаких приготовлений к разрыву не делал», — читаем мы в той самой «Тайной истории».

Дальше – больше. Россия выиграла Северную войну, Екатерина распустила Сечь и отменила украинские вольности, к Малороссии добавились Бессарабия, Новороссия и Крым. А вот Польше не повезло, она пережила три раздела, а при четвертом перестала существовать, «разошедшись» между Россией, Австрией и Пруссией.

Именно обида поляков на Россию и привела к рождению украинского проекта – «украинства». Именно поляки решили сделать малороссов, будущих украинцев, «торпедой» против Российской империи. Цель – объединение Польши, путь создания общей идентичности у коренного населения двух бывших крупнейших частей Польши: Галиции и Малороссии.

И главным оружием проекта стала «мова» – южнорусское наречие, которому со временем суждено было стать «украинским языком» и быть противопоставленным языку русскому.

В первой половине 19 века в Малороссии среди местных поляков стали распространятся кружки так называемых «хлопоманов», среди которых, впрочем, были и русские. «Хлопоманы» занимались в основном местной этнографией, собирали образцы народного творчества, в первую очередь образцы устного народного творчества. И опять – язык.

Позже на основе этих кружков появилось общество «украинофилов». Среди «украинофилов» можно выделить Павла Чубинского, которому, например, приписывают авторство нынешнего украинского гимна. Что, впрочем, вряд ли является правдой. Украинский гимн – это всего лишь переделка гимна польских легионеров Домбровского «Еще польска не згинела», который кстати, является официальным польским гимном.

В это же время предпринимаются попытки создать для малороссийского наречия и собственную письменность. Например, знаменитая «кулишовка» этнографа Пантелеймона Кулиша. Именно ее будут активно использовать в Галиции среди тогда еще русинского населения.

Впрочем, сам Кулиш, целью которого было скорее народное образование, а вовсе не идеи украинства, очень быстро понял, какую «медвежью услугу» будущему восточнославянских народов народа он нечаянно оказал.

«Вам известно, что правописание, прозванное у нас в Галиции «кулишивкою», изобретено мною в то время, когда все в России были заняты распространением грамотности в простом народе. С целью облегчить науку грамоты для людей, которым некогда долго учиться, я придумал упрощенное правописание. Но из него теперь делают политическое знамя. Полякам приятно, что не все русские пишут одинаково по-русски – они в последнее время особенно принялись хвалить мою выдумку. Они основывают на ней свои вздорные планы, и потому готовы льстить даже такому своему противнику, как я. Теперь берет меня охота написать новое заявление в том же роде по поводу превозносимой ими «кулишивки». Видя это знамя в неприятельских руках, я первый на него ударю и отрекусь от своего правописания во имя русского единства», — пишет ученый в письме Якову Головацкому из Варшавы 16 октября 1866.

В общем, именно язык становится тем орудием, с помощью которого русинам в Галиции и малороссам на Юге России польские эмиссары долго, но упорно – почти целый век – вбивают в голову мысль, что к русским они отношения не имеют. Они отдельная нация – украинцы. И это, несмотря на то, что в одной стране жители Галиции и Малороссии не жили ни одного года.

Понятно, что этнический мотив не может тут держаться на происхождении, укладе жизни или общей истории. Всего этого просто нет. Остается только одно: язык. А раз так, язык должен ни сколько объединить, сколько разъединить народы. Стать своего рода солдатской формой, чтобы отличать своего от чужого. Потому что иначе они никак не отличаются.

Этапы украинизации

Можно выделить шесть этапов украинизации.

Первый этап: конец 19 – начало 20 века. Действия властей Австро-Венгрии в Галиции. Испугавшись русофильских настроений среди русинов, власти начинают преследовать всех, кто заявляет о своих связях с Россий и считает себя православным, а также оказывать покровительство «украинофилам». Вместо русского алфавита, которым пользовались русины, внедряется так называемая «желеховка» – изобретение поляка, галичанина, Евгения Желеховского. Используются на Украине и поныне.

Приблизительно в это же время из среды «украинофилов» выделяется движение «самостийщиков», которые впервые высказали идею украинской независимости. Одним из авторов движения и основателем украинского национализма стал харьковский адвокат, поляк по происхождению Николай Михновский. Как ни странно, но один из самых русских городов Малороссии – Харьков – стал родиной украинского национализма. Впрочем, большую роль в этом процессе вообще сыграли в основном поляки и русские. Например, автором украинской истории стал русский историк профессор Михаил Грушевский, а украинского интегрального национализма стал вполне себе русский. Выпускник Санкт-петербургского университета Дмитрий Донцов.

Второй этап: русская революция и гражданская война 1917-20 годов. Политика, последовательно проводимая киевскими правительствами УНР гетмана Скоропадского и директории Винниченко и Петлюры. Причем начался этот этап еще при Временном правительстве, когда Павел Скоропадский по инициативе командующего Юго-западным фронтом Л. Г. Корнилова, полагавшего, что национальные части в условиях разложения русской армии имели более высокую дисциплину и боевой дух (по примеру чехословацких и польских частей), начал проводить украинизацию частей вверенного ему корпуса. Впервые украинизация начала проводится на территории Российской империи.

Третий этап: советская украинизация, точнее коренизация, проводимая с 1922 по 1933, а на территории Галиции с 1939 по 1941 годы. Самая решительная фаза украинизации. Именно в этот период сформировался в окончательном виде украинский язык таким, как мы его видим сейчас, создан миф о «борце за независимость» Тарасе Шевченко, а элементы украинской истории представлены как этапы национально-освободительного движения.

В начале третьего периода украинизации применялись методы, многие из которых позже, уже в 90-х, начало применять новое руководство Украины. В 20-х – 30-х на украинский язык была полностью переведена пресса, книжная печать, вывески и таблички, документооборот. За незнание украинского языка выгоняли не только с работы, но даже из партии. Для создания школы украинской грамматики, лексики и синтаксиса в Советскую Украину из Галиции было приглашено около полумиллиона носителей того самого языка, который десятилетиями создавали поляки и австрийцы. Среди них были ученые и учителя. Именно они и создали современный литературный украинский язык на основе полтавского диалекта.

Четвертый этап: немецкий период 1941-44 года. Оккупировав Украину, немцы не только продолжили украинизацию, но, главное, повернули ее в новое русло. Теперь речь шла не столько о развитии «мовы», сколько о вытеснении русского. В 90-х это станет основным направлением украинизации.

Пятый этап: советский период – 1944-1989 годы. После войны, конечно же, речи о вытеснении русского языка уже не шло. В ВУЗах и школах ни на украинский, ни на русский запретов не было, в исконно русскоязычных городах русский даже вытеснял украинский. Однако поддержка украинского языка была на высочайшем уровне: украинские литература, театры, кино – лучшее из этого было создано именно в тот период. Мало кто подозревал, что значительная часть деятелей искусства, выращенных и взлелеянных в советский период, позже в 90-е станут ярыми националистами. Впрочем, это же можно сказать о комсомольском и партийном активе УССР.

Шестой период, который идет с начала 1992 года и до настоящего времени. Активная политика даже не замещения, а именно вытеснения русского языка. И об этом периоде мы поговорим подробнее.

Путь к войне: 23 года украинизации

Никто не сделал для украинского языка и культуры больше, чем коммунисты в СССР. Я помню, как поразили меня книжные магазины, когда я только что приехал из Белгорода в Харьков поступать в авиационный институт. Для нас книги тогда были дефицитом. Нет, не все вообще книги. Труды классиков марксизма-коммунизма или программы партийных съездов можно было купить без труда. А вот собрание сочинений обоих Дюма, что-нибудь из Стругацких, Стендаля или Флобера – невозможно, как ни трудись. В лучшем случае обменять на талоны после сдачи десятков килограмм макулатуры, и то не факт.

В книжных магазинах Харькова, а, как я позже узнал, – и столичного Киева, и провинциальной Полтавы, – можно было купить почти все. Без проблем. Но только на украинском языке. Именно тогда я прочел своих любимых Курта Воннегута и Джозефа Хеллера. На украинском языке. Не зная его совершенно.

Жительница Харькова Елена Скороходова, которая отлично помнит то время, рассказала мне, как обстояло с языком в институтах.

«Я в то время училась в институте культуры, «кульке», как мы его называли. Никакого давления не было, но ставить спектакли украинских классиков на «родной мове» было признаком хорошего тона и залогом хорошей оценки. О каком давлении и русификации рассказывают националисты сейчас? Я преподавала в «кульке» уже во второй половине 90-х. Вот тогда как раз и началось давление. За незнание украинского не выгоняли, но часы сокращали так, что преподавать становилось бессмысленно: «на штаны» не заработаешь. Ввели квоты на ученические работы. Чтобы поставить выпускной спектакль на русском – это надо было умудриться. Долго упрашивать ректорат. А о преподавательской карьере, чтобы «выбиться» в руководители, можно было и не мечтать», — рассказывает Елена.

После провозглашения независимости в августе 1991 вопрос о языке еще не звучал, как конфликтный. В условиях надвигающейся экономической катастрофы всем было не до языка. Первый президент Украины Леонид Кравчук избирался совсем под другими лозунгами. Я помню это время, никто вообще не верил что это всерьез и надолго. В народе ходили небольшие прокламации, оттиснутые на плохом рыжем картоне и, что примечательно, на русском языке. В них подробно перечислялось чего «москали» у Украины съедают, и как будет сытно съедать всё это самим.

Про язык никто не говорил ни слова.

Правда, на поверхность тут же вылезли откровенные нацисты, умеренные диссиденты из числа «самостийников», возродились националистические организации типа «Просвита» и УНА-УНСО. Появилось движение «Народный РУХ» Вячеслава Чорновола. Объявлять себя приемниками украинских интегральных националистов и «бандеровцев» пока никто не спешил. Но вот тут-то и начались разговоры о языке. Не о будущем политическом устройстве Украины, не об экономике, не о внешней или внутренней политике, нет. Именно о языке.

Националисты обнажили единственно знакомое им идеологическое оружие. Ведь в политике или экономике они тогда, как и сейчас, ничего не смыслили. Националисты всех мастей уже поняли, что настало их время.

Первыми удар «украинизации» на себе почувствовали в новоиспеченной украинской армии. Приказ о переходе на «мову» издали внезапно и вдруг. Просто с завтрашнего дня. Вот что мне рассказал бывший прапорщик Петр Нечипоренко, служивший в эти дни в Одессе.

«У нас в части ну может человек десять-пятнадцать свободно говорили на украинском. И то не уверен. Среди офицеров вообще почти никто. А тут такой приказ. Ну, что поделать? Начали пытаться. Слова коверкали, ржали все время. «Кроком руш» – ну какая это команда? Вот «шагом марш» – в ней сталь чувствуется. А тут… «Кроком»… Стыд один. Начальник части полковник всё время пытался на украинском говорить. Просто «ы» везде вставлял. Как Азаров недавно. «Рызрышыты доложыты», «пыдгытовыты техныку»… А потом мы на это забили. Служба есть служба. А это игрушки одни, а не украинизация. Тогда мы еще не понимали, чем всё кончится», — рассказывает Петр Василевич.

В госучреждениях инициативу перехода на украинский тоже поначалу не оценили, а вот в учебных заведениях всё было гораздо серьезнее. Преподававшая в то время в Харьковском госуниверситете Эмилия Лерман рассказала мне, как начала меняться политика учебной части с приходом «незалежности».

«Я преподавала немецкий. А на филфаке была кафедра украинского языка. Формально еще при СССР приветствовалось сдача дипломов и курсовых на украинском, работа по украинской тематике. Ну, например, «история украинской прессы начала 20 века». Однако популярностью у студентов это не пользовалось, было много студентов, не знавших и не изучавших украинский язык – студенты и преподаватели общались только на русском. Лекций на украинском были единицы. Кафедра украинского всегда была «золушкой», где-то на задворках. Но служили там люди, весьма заряженные идеей. Тогда мы старались не говорить об этом вслух, но теперь я понимаю: они всегда были такими – националистами.

Была там такой преподаватель, я уже не помню ее фамилии, мы ее звали Лерочка. Скромная, слова лишнего не произнесет, но когда вся эта катавасия с «незалежностью» случилась, надо было видеть, как она переменилась. Сколько в ней желчи появилось, язвительности. Начало проскальзывать: «москали», «совки»… Активность начала проявлять. Устраивать всякие мероприятия, посвященные украинским националистическим деятелям, вроде Шептицкого (митрополит греко-католической церкви, сотрудничал с нацистами во время второй мировой войны – ред.) или Шевелева (советский и украинский лингвист и публицист, сотрудничал с немцами в оккупированном Харькове, писал для украиноязычной газеты «Новая Украина» – ред.).

Помню, встретила ее в коридоре, а она тихо так мне говорит: «Ну, что Эмилия Львовна? Привыкаете к новым порядкам в университете? Привыкайте, это навсегда». Я ей тогда нечего не ответила, а сейчас со страхом думаю: неужели навсегда? Когда в начале 2000-х я уходила на пенсию, кафедра украинского языка уже была чуть ли не главной в университете. А теперь – главная. Но тогда, несмотря ни на что, в университете превалировал по-прежнему русский. Просто представить себе невозможно, как можно было за год-два перевести преподавание физики на украинский», — рассказывает Эмилия Львовна.

Стоит сразу напомнить, к чему все пришло. В декабре 2014 года в Харькове после анонимного доноса так называемых «активистов», а, проще говоря, националистов уволили профессора, доктора социологических наук, декана социологического факультета ХНУ имени В. Н. Каразина Виталия Лукащука. Но это всё будет впереди. А пока «машина» языкового конфликта медленно разгонялась в украинском обществе, но уже начала подминать под себя первые жертвы.

Но тогда, в самом начале, выступления националистов по этому поводу не воспринимались серьезно. Казалось, это какие-то игры, да и в соседней России творилось черт те что – какой тут язык? Все по-русски вокруг говорят, поэтому первый запрет 1993 года прошел почти не замеченным. Впрочем, он был и не запретом вовсе. Просто рекламодателей обязали размещать рекламу только на украинским языке.

Но на деле это было именно запретом, ставшим со временем тотальным. Я помню, тогда, на заре моей трудовой карьеры у меня состоялся такой вот разговор с рекламным отделом одной из первых украинских деловых газет «Галицкие вести».

- Девушка, я хочу у вас разместить текстовую рекламу. Я могу это сделать?
- На каком языке? – ласково, причем по-русски поинтересовался милый женский голос.
- На русском разумеется.
- Тогда нет.
- А на английском?
- Можно.
- А на китайском?
- Тоже.
- А на русском нельзя?
- Нет.

Именно нет. Дело было не в украинском языке, дело уже тогда было в русском.

Впрочем, кого из обывателей интересует проблемы размещения рекламы? Но какое-то тревожное чувство уже стало появляться. И в 1994 году на президентских выборах соперничество Кравчука и Кучмы уже прошло с немалым влиянием фактора языка и отношений с Россий. Более того, можно с уверенностью сказать, что Леонид Кучма выиграл именно с помощью этих факторов.

«Да, я помню, что он обещал. Уже тогда, в 94-ом стало понятно, что экономика без общих связей просто загибается. Наше предприятие оборонное, у нас все заказы в России. Сейчас кстати производственной части практически больше нет. Мы же на космос работали. А какой тут космос? Так вот, уже тогда нас стали заставлять переводить техническую документацию на украинский. Это электронику! Мне начальник цеха говорит: «Будем переводить технологическую документацию по изделию. Смежники тоже будет теперь пересылать на «мове». Так сверху решили». – Я отвечаю: «Это что же выходит? Мы здесь переведем. Вышлем им, они переведут на русский, разработают свою, переведут на «мову» и пришлют нам. И мы опять будем переводить? Кому это лабуда нужна?» – Он смеется. Конечно же, мы этого не делали. Но тогда смешно было, а сейчас нет. Хорошо – я на пенсии давно. Хотя не хорошо. С такой-то пенсией», — рассказывает мне Егор Дейненко, бывший ведущий инженер харьковского предприятия «Электроприбор 67-й завод».

Однако, не успев избраться, Кучма тут же завил: ««Украина — государство, которое по ряду параметров вынуждено воссоздавать себя. Одним из важнейших параметров является государственный язык. Украинизация — это восстановление справедливости».

Видя, что украинизация терпит «фиаско», власти поняли, что одними приказами «говорить на мове» тут не обойдешься. Решили бить по больному. Штрафовать за употребление украинского в быту и даже на работе пока никому в голову не пришло. Издавать газеты на украинском языке не выходило ни в какую, потому что их просто никто не покупал. Обязать издателей делать это – было равносильно тому, чтобы просто «прикрыть лавочку». А вот ввести квоты для телевидения и радио было вполне по силам.

Кстати, положение не изменилось до сих пор. Например, в 1989 году на Украине от общего числа проданных книг 80% составляли книги на русском языке, а в 2004 году этот показатель составил уже 95%, исключая учебники.

Казалось, первый этап украинизации начала 90-х националисты, несмотря на всю поддержку властей, проиграли. К этому времени «воз» украинизации был «и поныне там». Количество русского языка, например, на улицах Киева и Львова явно возрастало. Чиновники читали доклады на ломаном украинском и тут же, отвечая на вопросы подчиненных, переходили на русский. Правда, иногда такой же безграмотный.

В те дни я задал вопрос одному весьма национально подкованному товарищу из Харьковского отделения «Просвиты». Я не помню его фамилии, но звали его, кажется, Михайло.

- В чем смысл всех ваших стараний? Ведь становится только хуже. Вы не поддерживаете свой язык, вместо этого вы боретесь с русским. Где новые книги, фильмы, пьесы на украинском? – спросил я.

- Ты нечего не понимаешь. Это все равно, что сейчас происходит. Вот вырастет первое поколение, которое не знало «совка», которое со школы и детского сада говорило только на украинском, было только в этой среде, тогда ты все и увидишь, – отвечал он с полной уверенностью в своей правоте.

К правоте мы еще вернемся. Но, думается, власти думали так же. Детские сады переводились на сугубо «украиномовное» общение уже с 1994 года. Сначала со скрипом, но потом всё увереннее и тотальнее. Что же касается школ, то процесс буквально выжигания русского языка идет и поныне. Харьковчане это знают как никто другой. Вот что рассказала мне жительница Салтовки мать троих детей Юлия Боровских.

«Сначала русские школы просто закрывали и превращали в украинские. Тем из родителей, кто пытался протестовать, предлагали переводить детей в русские школы, которых в Харькове были единицы. Для меня это был другой конец города. Вы бы тратили с ребенком-первоклассником каждый день два часа туда и обратно на дорогу? Это было в конце 90-х, и «украинскость» заключалось только в том, что было больше часов украинского языка. Преподавание других предметов было на русском. Так было до конца 90-х, но потом всё стало гораздо хуже. Не только предметы по-украински стали преподавать, а это катастрофически повлияло на усвоение материала, но самые ретивые заучи и директора школ стали требовать от учеников и на переменах говорить по-украински.

Затем выкинули русскую литературу, перевели ее и русский язык в разряд «иностранных». И каков результат? Нынешние школьники не знают ни русского, ни украинского. Интернет, кинофильмы, общение, книги для подростков, если из них кто еще читает, компьютерные игры – это всё – или русский, или английский. Украинским тут и не пахнет.

Когда я второго в школу отводила – это было уже во времена Януковича – вышло распоряжение, что, мол, если есть достаточно желающих, организовывается русский класс. Мы с родителями собрались и попытались написать общее заявление. Что сделала завуч? Пишите, говорит, каждый от себя лично. А ближе к первому сентября нам заявили, что нужного количества заявлений не набралось. А как мы это проверим? Мне третьего ребенка учить. Чему его тут научат?» — горько замечает Юлия.

И это действительно трагедия. Из 4633 русских школ в 1990 году закрыто или переведено на украинский язык преподавания более трех тысяч!

Языковую среду «украинизаторы» всё это время выстраивали тщательно и упорно. После школ и университетов в 1998 на телевидении была введена обязательная 80% украиноязычная квота. Не выполняющие этот указ Нацсовета Украины по вопросам телевидения и радиовещания лишались лицензии. В 2000 наступила очередь радиовещания, и к 2005 году на русском языке было только 11,6% часов вещания на телевидении и 3,5% на радио.

Затем кино. С 2007 года запретили русский дубляж без наличия украинских титров, а с 2008 запретили и с титрами. Причем, несмотря на то, что это привело к многомиллионным убыткам прокатчиков.

Казалось бы, если украинский язык так важен украинцам, то почему бы не переходить на украинский дубляж, и дать людям выбор? А причина проста: для этого надо конкурировать с российскими компаниями, производящими дубляж. Но для украинцев это не тот выбор. Гораздо проще запретить.

Например, не повезло русским драматическим театрам. С 1991 по 1997 год их число сократилось более чем в три раза – с 43 до 13. Мой знакомый харьковский актер Игорь Арнаутов (многие могут помнить его по программе «Большая разница») вспоминает про те годы.

«Я ведь служил в театре Шевченко, украинском театре. Мой любимый репертуар – украинская классика, это мои лучшие роли: «Мина Мазайло», «Шельменко-денщик». Я не против поддержки украинского театра. Но ведь его не было. Было сокращения финансирования русского репертуара, а театр не может без денег», — рассказывает Игорь, или как чаще зовут его друзья – Гоша.

И поддержки все эти годы украинскому языку действительно не было. Были мизерные тиражи избранных идеологически правильных литераторов. Например, профессора Бебика, который открыл, что Черное море отрыли древние украинцы, и они же участвовали в Пунических войнах. Была попытка раскрутить украинскую музыку. В результате она стала гораздо популярнее в России, но не на Украине, где даже сейчас предпочитают российскую «попсу».

Были судорожные попытки снимать «украинское кино», из фильмов стоит особо выделить полупорнографический «Молитва о гетмане Мазепе» и, как это ни удивительно, русскоязычный фильм «Иллюзия страха» по сценарию нынешнего секретаря СНБО Украины Александра Турчинова с российским актером Андреем Паниным. Как видим, Турчинов довольно переменчив. Он готов заставить других говорить по-украински, но знает, что его кино на этом языке смотреть уж точно никто не будет.

Зато с началом 2000-х запреты посыпались как из рога изобилия. Во Львове произошел вообще вопиющий случай. В том же 2000 году запрещается трансляция русскоязычной музыки в общественном транспорте. При этом поводом послужило бытовое убийство украинского композитора Игоря Билозира. Убийцы якобы слушали русский шансон.

Хочется напомнить – Гитлер любил Вагнера. А если кому-то не нравится Ленин, но он любит Бетховена. И какой из этого вывод? Впрочем, говорить с «украинизаторами» о причинно-следственной связи довольно глупо. Но главное – это результат украинизации.

Что же вышло

Все помнят отличительные внешние черты «майдана»: огромное количество молодежи, иногда почти детей, скачущих и скандирующих в один голос: «Кто не скачет, тот москаль» и «Москалив на ножи». Казалось бы, что может еще лучше характеризовать языковый и национальный характер «майдана»? Однако это не так.

Как и 25 лет назад подавляющее количество людей на Украине говорят по-русски. И минимум 70% «майдана» тоже говорило по-русски. Более того, в АТО на украинской стороне преимущественно воюют русскоязычные, многие по-украински не знают ни слова. Да и к чему им это знать? Кто основал украинский национализм? Поляк и русский. Зачем им украинский?

Украинский язык по-прежнему нужен не для того, чтобы комфортно учится и общаться. Не для того, чтобы развивать культуру. Украинский язык нужен только для одного.

Воевать.

Олег Денежко
http://riafan.ru/401309-yazyik ... aine/

Чтобы много текста