Des grenouilles dans la vodka
Жак фон Полье: «Россиянам давно пора научиться выращивать яблоки»
«Я думаю, что все, что происходит сейчас, весьма позитивно для России!»
Nina FASCIAUX / Нина ФАСЬО
19 mai 2015
Жак фон Полье живет в Москве 20 лет. Вместе со своим другом и компаньоном Дэвидом Хендерсоном-Стюартом он руководит старейшим российским часовым заводом «Ракета», основанным в 1721 году в Санкт-Петербурге. Завод, который пять лет назад находился на грани банкротства, недавно изготовил, для украшения знаменитого московского магазина игрушек «Детский мир», самый большой часовой механизм в мире. Встреча.
Le Courrier de Russie: Почему Россия?
Жак фон Полье: Я приехал учиться в 1995 году. Сначала я собирался в Китай и даже выучил китайский, но мне отказали в визе. Поэтому в последнюю минуту я выбрал Россию. Нужно сказать, что у меня русские корни: моя прабабушка родилась в Крыму, и жила там до революции. И по отцовской линии тоже, члены моей семьи отправились в Россию с Наполеоном в 1812 году, и остались на несколько десятилетий.
LCDR: Чему вы учились в Москве?
Ж. ф-П.: Я учился экономике в Университете Плеханова, который является своего рода эквивалентом университета Париж-Дофин. Период был достаточно трудным ― для России, потому что мне очень понравилось! Страна была бедная, считавшаяся частью третьего мира, средняя заработная плата составляла 70 долларов в месяц... Магазины были пусты, большинство россиян мечтали уехать за границу... помню установку первого банкомата на Арбате, это меня поразило!
LCDR: Вы жили в студенческом общежитии?
Ж. ф-П.: Я там оставался всего несколько дней ― в те времена в студенческих общежитиях русских и иностранцев вместе не селили, для меня это было лишено смысла. Поэтому я нашел комнату у необыкновенной женщины ― Нины Стивенс, русской с американской фамилией, которая была знакомой Сталина. Он подарил ей маленький дворец рядом с Кремлем, там я и жил...
Я подошел к садовнику, и понял, что передо мной Борис Ельцин
LCDR: Знакомая Сталина с американской фамилией, которая жила во дворце... Можете рассказать об этом больше?
Ж. ф-П.: Она была подругой друзей моих родителей. Она вышла замуж за американского журналиста, но осталась приближенной к советским лидерам. Сталин даже присутствовал на свадьбе. Однажды утром она позвонила мне, когда я, провеселившись всю ночь, еще спал; я спустился в сад в шортах и футболке. Я подошел к садовнику, и понял, что передо мной Борис Ельцин... Нина была очень старой, он пришел с ней повидаться, и она попросила его помочь полить розы.
LCDR: Почему она была приближенной Сталина?
Ж. ф-П.: Я думаю, потому что во время войны Финляндии ее муж опубликовал в американской прессе несколько статей, очень благоприятных для Советов. И мне кажется, что на самом деле он был русским агентом... Нина была знакома с великими художниками, и когда некоторые из них приезжали в Москву, она у себя дома организовывала приемы. А они делали ей подарки. У нее была картина Пикассо, картина Рубенса...
LCDR: Вы долго жили вместе?
Ж. ф-П.: Я оставался у нее два или три года. Я уехал, потому что она стала считать себя почти моей бабушкой, приходилось постоянно оправдываться... После ее смерти дворец занимает посольство Абхазии.
Во Франции подработка для студента ― работа официантом в кафе, в Москве ― это транспортировка угля!
LCDR: Вернемся. Вы изучали экономику…
Ж. ф-П.: Да... если это можно назвать экономикой! В университете я прослушал последние курсы марксизма-ленинизма. Нам преподавала профессор экономики мадам Громыко ― дочь советского руководителя Громыко, известного своим ярым сталинизмом. Курсы состояли главным образом в критике западной экономической системы... Я столкнулись с преподавателями, которым сказали: в будущем году марксизм будет заменен маркетингом... Но они понятия не имели, что такое маркетинг! И все же ЮКОС родился в коридорах Плеханова. Что было интересного в то время, так это брожение в студенческой среде, эти молодые люди ворочали невероятными делами. Во Франции подработка для студента ― работа официантом в кафе, в Москве ― это транспортировка угля! Я сам с приятелем создал две компании: кадровое агентство ― первое в России ― и агентство недвижимости. За два-три года мы купили сорок или пятьдесят квартир. А потом потеряли все в 1998. Больше ничего не осталось. Не беда, так как у нас даже не было времени этим воспользоваться...
LCDR: Очевидно, это не заставило вас уехать…
Ж. ф-П.: Я жил в возрождающейся стране, в возрождающемся городе. В последние двадцать лет Москва, безусловно, была одним из самых интересных городов мира! Когда я приехал, не было света, не было витрин! Рестораны открывались почти каждый день. Представьте себе, вы приезжаете в один из самых негостеприимных городов мира, чтобы через пятнадцать лет жить в одной из важнейших мировых столиц... это поразительно! Париж очень мало изменился за тот же период.
LCDR: И что вы сделали, потеряв все?
Ж. ф-П.: Вместе с другом мы решили отправиться путешествовать, на год. Мы проехали по Евразии на Lada Niva: конечным пунктом назначения был Шанхай, через Сибирь, и на обратном пути Центральная Азия. В то время в Монголии не было никаких дорог, впрочем, дорожных карт тоже не было. Мы пересекли Кавказ в 1999 и все страны, название которых заканчивается на –стан, включая Афганистан, в котором тогда шла гражданская война.
LCDR: Как вы финансировали это путешествие?
Ж. ф-П.: У нас был контракт с Paris Match на одну статью в неделю. Еще мы написали книгу [“Davaï, sur les routes de l’Eurasie”, Robert Laffont, 2001 ― прим. ред.], которая хорошо пошла. Смешно сказать, но эта поездка оказалась очень прибыльной, чего никто не ожидал.
LCDR: Затем вы вернулись в Москву?
Ж. ф-П.: Да. Я работал в сфере финансов, сначала в «Тройке Диалог», затем на российские инвестиционные фонды. В России биржа существует не так давно, все начиналось в метро: скупали акции у бабушек. Люди стояли с объявлениями, на которых было написано «куплю то», «куплю это», и старушки им продавали. Потом стало более цивилизованно, происходило в парадных залах. Сейчас, конечно, все очень современное...
Он заставил меня выпить две бутылки водки и, совершенно пьяный, я подписал
LCDR: А откуда взялась «Ракета»?
Ж. ф-П.: Мой друг Дэвид Хендерсон-Стюарт, англо-шотландец, у которого мать ― русская, услышал о заводе в 2009 году: он продавался ― или, скорее, умирал. Я искал занятие более творческое, чем финансы, ― поскольку в бирже действительно нет ничего творческого, если только вы не мошенничаете... Это даже немного скучно! Мы абсолютно ничего не понимали в производстве часов ― я даже не знал разницы между часами, изготовленными на конвейере, и сделанными вручную... Так что у меня это вызывало недоверие. Первый шаг сделал Давид, он купил завод, хотя мы должны были сделать это вместе, но я никак не мог решиться. Потом он пришел ко мне, чтобы продать долю: он заставил меня выпить две бутылки водки и, совершенно пьяный, я подписал.
LCDR: Почему вы были столь недоверчивы?
Ж. ф-П.: Вот представьте: вы видите объявление ― Jaguar 1950-х годов продается за 5.000 долларов. Вы говорите себе: зачем мне покупать Twingo, если по той же цене я могу купить великолепный Jaguar? Так начинаются неприятности... Во-первых, Jaguar потребляет намного больше, затем нужно менять тормоза, лобовое стекло... и, конечно, все нужно заказывать. Вскоре ваша прелесть обходится вам, по меньшей мере, в десять раз дороже Twingo. Примерно это с нами и случилось. Мы не отдавали себе отчета, что предстоит преодолеть.
LCDR: А помимо водки, что заставило вас решиться?
Ж. ф-П.: Я давно интересовался брендами. Не как потребитель ― меня интриговало само явление: как получается, что женщина, зарабатывающая 1.000 долларов в месяц, покупает сумку за 5.000 долларов, потому что это Луи Vuitton? А россияне любят бренды, конечно, больше, чем французы.
LCDR: Как вы это объясняете?
Ж. ф-П.: С падением СССР, русский народ утратил свою гордость. В 1990-е годы русские даже стыдились быть русскими. Девушки мечтали выйти замуж за иностранцев, мужчины хотели жить в Нью-Йорке, перед McDonald’s стояли двухкилометровые очереди. Внезапно весь мир объяснил им, что все, во что они верили, коммунизм, больше не имело смысла ― и они бросились покупать бренды, чтобы обрести идентичность.
LCDR: Русские обожают бренды, но российские модные бренды редки…
Ж. ф-П.: Это верно. Это также интересное явление: страны, в которых есть великие бренды, как правило, имеют международную культуру. Всему миру известны их музыка, художники, кухня, города, история и т.д. Приобретая духи Chanel, к примеру, вы покупаете верхушку Эйфелевой башня, или Мольера, или даже Наполеона. Однако стран с разнообразной международной культурой, распространяющейся во всех областях, не так много: Англия, США, Франция, Италия, Германия и Россия... И отчасти Япония. И среди них Россия действительно является исключением: она всемирно известна во всех областях культуры ― в музыке, литературе, живописи, науке, истории... ― но у нее нет ни одного великого бренда. В 1990-е годы в ресторане было невозможно найти борщ.
LCDR: Почему, как вы думаете?
Ж. ф-П.: Первая причина, это национальная история последних ста лет ― крайне хаотичная. В часовом деле, к примеру, в советские времена существовали потрясающие бренды, исчезнувшие, один за другим, в результате приватизации, но также из-за отказа россиян в 1990-е годы от всего, что было русским. Например, в 1990-е годы было невозможно найти борщ в ресторане. Были суши и моцарелла, но не русский суп. Россияне его не хотели. Это состояние психоза было временным, разумеется: кстати, сейчас мы видим, что русские снова заинтересовались своей литературой, историей, композиторами. Сегодня не многие русские мечтают жить за границей или ишачить на L'Oreal ― они хотят работать на Газпром! Снова можно увидеть русские блюда в ресторанах и футболки с надписью «Россия». Но зло уже сделано: заводы закрыты, бренды исчезли. А восстановить их просто на воспоминании трудно. Технологии утрачены.
LCDR : Как обстояли дела с «Ракетой»?
Ж. ф-П.: «Ракета» была интересна именно потому, что хотя завод был в очень плохом состоянии, он не был закрыт. Еще сохранились технологии. И они были сложными: производство часовых механизмов ― это уникальные технологии, которыми обладали лишь пять компаний в мире ― в том числе «Ракета». Когда мы купили завод, там было 70 сотрудников ― против 8.000 в 1970-80 годы! В те времена на заводе выпускалось пять миллионов механических часов в год, что примерно равнялось производству в Швейцарии...
LCDR: С какими трудностями вы столкнулись после покупки?
Завод требовал расходов каждый месяц, но у нас не было клиентов. И качество продукции было катастрофическим. Среди сотрудников были 80-летние старики ― и вы знали, что когда они умрут, больше никто не сумеет пользоваться их станками. Поэтому нужно было найти молодых людей, обучить их, мотивировать: многие из них вовсе не мечтали работать на заводе! Все нужно было восстанавлить: от имиджа бренда до веры в то, что российский бренд может добиться признания.
LCDR: И…?
Ж. ф-П.: Сегодня у нас от 120 до 130 сотрудников. Ежегодно мы удваиваем объем реализации, налаживается дистрибуторская сеть. Это было нелегко, так как нам долгое время отказывали в доступе в крупные магазины, таких как ГУМ на Красной площади.LCDR: Почему?
Ж. ф-П.: Потому что известные западные бренды оказывали давление: они угрожали уйти из ГУМа, если мы туда придем. В конце концов, я стал грозить им в ответ ― и они успокоились.
LCDR: Как вам это удалось?
Ж. ф-П.: У меня есть огромное преимущество, так как российские СМИ говорят обо мне ― это великолепное оружие! Так что я пригрозил раскрыть их методы, показать, как они делали деньги за счет русских, пытаясь задушить последний российский часовой завод.
LCDR: Российская пресса говорит о вас, потому что вы любите провокации?
Ж. ф-П.: Да, журналисты это очень любят. У нас нет денег на рекламу. У нас есть разнообразная бесплатная поддержка и помощь прессы. Очень хочется быть на грани политнекорректности ― это так по-русски.
LCDR: Как с санкциями [«Ракета» объявила, что вводит антиамериканские санкции в ответ на санкции Запада против России ― прим. ред.]?..
Ж. ф-П.: Согласитесь, это было забавно! И потом, нам ведь это ничего не стоило, так как у нас почти нет продаж за рубежом. Иначе я бы дважды подумал!
LCDR: Ваши часы стоят все дороже. Почему?
Ж. ф-П.: Это верно ― когда мы купили завод, механические часы стоили 800 рублей, в то время как последние модели стоят 100.000. Мы увеличили цены в 120 раз: немногие бренды могут себе это позволить.
LCDR: Но чем вы это оправдываете?
Ж. ф-П.: На самом деле, вопрос в том, почему часы изначально были настолько дёшевы. А потому, что завод проводил самоубийственную политику. Менеджеры продавали все, что могли, в убыток. В те времена вы могли предложить купить за 20 долларов станок, который стоил миллион, и они ответили бы вам «да»: просто чтобы получить эти несчастные 20 долларов! Когда в ноябре 2009 года я впервые побывал на заводе, там не было отопления; мастера делали часы при температуре -10°С. После приобретения мы должны были выбрать стратегию: или мы производим дешевые часы в Китае, или мы поддерживаем и развиваем завод в надежде, что люди оценят, ― но это также означало повышение качества и цены. Когда мы приехали, средняя зарплата работников составляла 5.000 рублей ― сегодня это 30.000! Через год в продаже больше не найдешь часов «Ракета» дешевле 40.000 рублей. Но есть другой наш бренд, «Победа», который намного дешевле ― это нечто вроде нашего Swatch.
LCDR: Смотрите ли вы с оптимизмом на будущее завода?
Ж. ф-П.: Вы знаете, чтобы делать то, что делаем мы, нужно быть не только оптимистами, но даже верить в Бога! Потому что мы действуем вопреки всем основным правилам ведения бизнеса. Мы никогда не должны бы были вкладывать средства в этот бизнес; но сегодня мы бросаем вызов невесомости ― и ежегодно удваиваем количество торговых точек!
LCDR: Смотрите ли вы с оптимизмом на будущее России?
Ж. ф-П.: Я думаю, что все, что происходит сейчас, весьма позитивно для России! Кризисы странам полезны, а этот будет очень полезным. И я думаю, что европейцы занимаются неизвестно чем. Можно понять американцев: они вводят санкции против страны, которая способна оспорить их гегемонию; но европейцы... они абсолютно всё могут проиграть в этой истории! Именно они страдают от санкций: поляк, который больше не продает свои яблоки, и французы, которые больше не продают свои «Мистрали». Американцы совершенно не страдают от мер, принимаемых против России. Что же до России... ну, скажем, россиянам давно пора научиться выращивать яблоки!
LCDR: Как вы рассказываете о России во Франции?
Ж. ф-П.: Рассказ о России во Франции― это аллегория пещеры Платона. Вы знаете, это притча о людях, живущих в пещере, со связаными руками и светом за спинами ― перед собой они видят лишь стену, а тени на стене для них и есть свет, реальность. Однажды одному из них удается освободиться ― он выходит из пещеры и видит солнце, реальную жизнь, деревья, птиц... Вернувшись к своим, он рассказывает им о том, что они видят только тени реальности, а истина несравненно прекраснее! Но люди вместо того, чтобы заинтересоваться рассказом, заставляют его замолчать и убивают его. Именно так происходит с Россией. И тени ― причина искаженного восприятия реальности ― средства массовой информации. Попробуйте приехать из России и во время парижского ужина рассказать что-нибудь отличающееся от того, о чем говорят эти тени, например, что с введением санкций магазины не опустели ― и вы увидите: все как один повернутся против вас, они объявят, что вы лжец и, вероятно, агент на содержании у Путина! Такое человеческое поведение датируется не вчерашним днем: Платон рассказал об этом еще две тысячи лет назад. В том, что касается России, французы предпочитают верить теням, а не тому, кто оттуда приехал. И они больше не пригласят вас на ужин.
LCDR: Что в вас стало русским?
Ж. ф-П.: Я считаю, что со временем Россия очень повлияла. С друзьями недавно мы обсуждали, стали бы мы, живя на Украине, придерживаться про-украинских взглядов. Ну, что ж, хотя сегодня я считаю себя 100% про-российским, ― объективно, по справедливости ― я думаю, что да. Что-то подсказывает мне, что если бы я жил и работал на Украине, я бы тоже позволил повлиять на себя. Хотя мне и трудно это признать!
Pегиcтpaция
06.06.15, 21:12
Смотреть на 
