Не знаю, мне только пришло известие, что штирлиценко нажрётся сегодня в говно. Других известий не было.
Само собой разумеется, я не стал смотреть на шариюгу в его диалоге с бычькой, хотя и честно начал. Правда, через несколько секунд выключил, вспомнив, что на Троещине никогда не было оракулов.
Мельком подумал, что сия запись характеристична для нынешних времён - вместо умной книги людям предлагают заметки быковатой и мужиковатой бабы, которая самих умных книг никогда не читала.
Всё это напомнило бомонд Хитрова рынка в Москве, описанный Гиляровским в книге "Москва и москвичи", откуда я и приведу небольшую цитату.
"...Работая в "Русских ведомостях", я часто встречался с Глебом Ивановичем. Не раз просиживали мы с ним подолгу и в компании и вдвоем, обедывали и вечера вместе проводили. Как-то Глеб Иванович обедал у меня, и за стаканом вина разговор пошел о трущобах.
- Ах, как бы я хотел посмотреть знаменитый Хитров рынок и этих людей, перешедших "рубикон жизни". Хотел бы, да боюсь. А вот хорошо, если б вместе нам отправиться!
Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это было в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.
Торговки, эти уцелевшие оглодки жизни, засаленные, грязные, сидели на своих горшках, согревая телом горячее кушанье, чтобы оно не простыло, и неистово вопили:
- Л-лап-ш-ша-лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка-рванинка вар-реная! Эй, кавалер, иди, на грош горла отрежу! - хрипит баба со следами ошибок молодости на конопатом лице.
- Горла, говоришь? А нос у тебя где?
- Нос? На кой мне ляд нос? И запела на другой голос:
- Печенка-селезенка горячая! Рванинка!
- Ну, давай всего на семитку!
Торговка поднимается с горшка, открывает толстую сальную покрышку, грязными руками вытаскивает "рванинку" и кладет покупателю на ладонь.
- Стюдню на копейку! - приказывает нищий в фуражке с подобием кокарды...
- Вот беда! Вот беда! - шептал Глеб Иванович, жадными глазами следил за происходящим и жался боязливо ко мне.
- А теперь, Глеб Иванович, зайдем в "Каторгу", потом в "Пересыльный", в "Сибирь", а затем пройдем по ночлежкам.
- В какую "Каторгу"?
- Так на хитровском жаргоне называется трактир, вот этот самый! Пройдя мимо торговок, мы очутились перед низкой дверью трактира-низка в доме Ярошенко.
- Заходить ли? - спросил Глеб Иванович, держа меня под руку.
- Конечно!
Я отворил дверь, откуда тотчас же хлынул зловонный пар и гомон. Шум, ругань, драка, звон посуды...
Мы двинулись к столику, но навстречу нам с визгом пронеслась по направлению к двери женщина с окровавленным лицом и вслед за ней - здоровенный оборванец с криком:
- Измордую проклятую!
Женщина успела выскочить на улицу, оборванец был остановлен и лежал уже на полу: его "успокоили". Это было делом секунды.
В облаке пара на нас никто не обратил внимания. Мы сели за пустой грязный столик. Ко мне подошел знакомый буфетчик, будущий миллионер и домовладелец. Я приказал подать полбутылки водки, пару печеных яиц на закуску - единственное, что я требовал в трущобах.
Я протер чистой бумагой стаканчики, налил водки, очистил яйцо и чокнулся с Глебом Ивановичем, руки которого дрожали, а глаза выражали испуг и страдание.
Я выпил один за другим два стакана, съел яйцо, а он все сидит и смотрит.
- Да пейте же!
Он выпил и закашлялся.
- Уйдем отсюда... Ужас!
Я заставил его очистить яйцо. Выпили еще по стаканчику.
- Кто же это там?
За средним столом, обнявшись с пьяной девицей, сидел угощавший ее парень, наголо остриженный брюнет с перебитым носом.
Перед ним, здоровенный, с бычьей шеей и толстым бабьим лицом, босой, в хламиде наподобие рубахи, орал громоподобным басом "многая лета" бывший вышибала-пропойца.
Я объясняю Глебу Ивановичу, что это "фартовый" гуляет. А он все просит меня:
- Уйдем.
Расплатились, вышли.
- Позвольте пройти, - вежливо обратился Глеб Иванович к стоящей на тротуаре против двери на четвереньках мокрой от дождя и грязи бабе.
- Пошел в... Вишь, полон полусапожек... И пояснила дальше хриплая и гнусавая баба историю с полусапожком, приправив крепким словом. Пыталась встать, но, не выдержав равновесия, шлепнулась в лужу. Глеб Иванович схватил меня за руку и потащил на площадь, уже опустевшую и покрытую лужами, в которых отражался огонь единственного фонаря.
- И это
перл творения-женщина! - думал вслух Глеб Иванович..."
http://testan.rusgor.ru/moscow ... .html