Ну чо там у хохлов? Часть 2

худшем — сами понимаете.

— Какое отношение у местных жителей к ополчению?

— Когда были активные боевые действия, мирное население готово было закрывать глаза на многие вещи, поддерживать ополчение, власть. Сейчас же, когда довольно долго действует режим перемирия, местные жители пытаются найти виновных в своих проблемах. И находят их в лице ополчения республики.
— Что скажете об уровне жизни в республике?

— Я, честно, до сих пор не понимаю, как люди там выживают, где работают, откуда берут деньги.

Например, у знакомой медсестры в Луганске зарплата 3 тыс. руб., а цены там близки к московским. Военнослужащим, конечно, полегче — у них зарплата от 15 тыс. у рядового. Офицерской ставки я не знаю. Какой-либо социальной поддержки от властей там не существует. Раненым и семьям погибших пособий не выплачивается. Даже погибших во время боевых действий семьям приходится хоронить за свои деньги.

— Что сейчас представляет собой «народное ополчение?

— В ДНР и ЛНР сейчас действует так называемая народная милиция. Если в 2014–2015 годах это были внутренние войска, то сейчас это просто армия. А название такое из-за того, что непризнанным республикам нельзя иметь собственную армию. Но на добровольцах боевая готовность страны долго не продержится из-за массовых уходов, которые последовали из-за наплевательского отношения командования к нам и, в частности, из-за введения в уголовный кодекс ЛНР статьи «За нарушение перемирия». Из-за введения этой статьи мы подвергаемся обстрелам и различным провокациям, гибнут наши бойцы, а мы в ответ не можем ничего сделать, опасаясь тюрьмы. Например, в нашей роте 34 человека из 66 написали рапорт на увольнение.

— Предпринимаются ли попытки сформировать постоянную действующую армию?

— Попытки сформировать постоянную армию предпринимаются.

По Луганщине сейчас ходят слухи о возможном принудительном призыве в армию, уклон при формировании которой хотят сделать на Устав Вооруженных сил Российской Федерации.

Но на момент моего отъезда, в июне, постоянной армии не было.
— Кто является основной силой ополчения?

— Основной силой ополчения по-прежнему являются добровольцы из республики. В моем подразделении из 66 человек личного состава всего 20 были наемниками извне.

— Много ли наемников из России? И есть ли наемники из других стран?

— Сейчас ввиду отсутствия активных боевых действий наемников из России очень мало. Кроме русских добровольцев я встречал довольно много латышей. Иногда встречал шотландцев, поляков, австрийцев, американцев, сербов. Из них формировали отдельные интернациональные подразделения.

— Зачем туда идут наемники из других стран? Явно ведь не из идеологических соображений и не заработать денег./b>

— Идеология для большинства наемников неважна. Да и деньги тоже. Часть наемников — это так называемые алиментщики, то есть те, кто пытается укрыться от различных проблем в своей стране. Идейная категория, конечно, есть, но очень мала. Другая обширная категория — это отставные военнослужащие и участники боевых действий в других горячих точках, которые не представляют свою жизнь без войны.

— Насколько ценятся отставные военнослужащие?

— С бывшими военнослужащими очень противоречивый момент. Их ценят, они нужны в ополчении, но командные должности зачастую им не достаются. Командные должности иногда распределяются очень странным образом. Человек, с которым я вместе туда приехал, в России в прошлом был командиром взвода разведки и имел звание старшего лейтенанта в отставке, но, как и я, получил звание рядового и должность стрелка. Учитывая, что в нашей роте была свободна должность командира взвода, но ее получил человек, далекий от командования подразделениями.

Часто командные должности распределяются по принципу круговой поруки, на котором разными способами делаются деньги.

Тот, кто согласен делиться с вышестоящим начальством, зачастую и занимает командную должность вне зависимости от его боевых навыков и знаний. Даже когда убрали Мозгового (Алексей Мозговой — командир 4-го батальона территориальной обороны «народной милиции» ЛНР. — «Газета.Ru»), многие считают, что это была не украинская диверсия, а, возможно, внутренние разборки.
— Как бы вы оценили уровень военного командования в Луганской республике?

— Некоторые действия и решения командования здравым смыслом не отличались. К примеру, проверка постов у нас происходила на открытом канале связи — слушай кто хочет. В этом году для парада 9 мая были привлечены боевые соединения, которые снимали прямо с боевых дежурств, хотя можно было использовать для этого другие подразделения, в обязанности которых не входит круглосуточная охрана границ.

— Украинские СМИ очень любят говорить о присутствии российской армии в республиках, об испытаниях новейшего российского вооружения. Действительно ли это так?

— Во время моего нахождения в ополчении, то есть с января по июнь, я не встретил на территории Луганской республики ни одного кадрового военнослужащего из России. И уж танков и новейшего российского вооружения, о котором так много говорит украинская сторона, там нет.

— Можно ли вообще верить средствам массовой информации, которые освещают события в непризнанных республиках?

— Если оценивать ситуацию со стороны украинских и российских СМИ, то я бы больше доверял российским, но и они не освещают ситуацию целиком. Российские СМИ освещают примерно половину происходящего. Видимо, по каким-то причинам они предпочитают скрывать часть правды. А украинские СМИ слишком политизированы, чтобы говорить правдиво.
— Каков реальный расклад сил в Луганске?

— Расклад сил очень печальный — ряды ополчения редеют, техника вся сплошь оставшаяся от СССР.

Есть рабочая техника, но в большинстве своем она все же неисправна или находится в ужасном состоянии и требует незамедлительного ремонта. Новую технику взять неоткуда.

Специалистов нет, запчастей для техники нет, горючего нет. Даже для проведения учений не хватает средств, что уж говорить о том, если начнутся реальные боевые действия. На построениях нам объявляли нашу боевую задачу на блокпостах: продержаться до окончания боеприпасов, то есть 5–10 минут. Затем отойти в Первомайск и удерживать его 10 суток до подхода основных сил — каких, не уточняли.

— Проводилась ли ротация сил?

— Такое слово, как ротация сил, в ЛНР, в отличие от украинской стороны, узнали только этой зимой. Мы могли по четыре-пять недель находиться бессменно на постах, в то время как со стороны Украины ротация происходила почти каждые неделю-две.

— Как соблюдается режим перемирия? И какую роль в перемирии играет миссия ОБСЕ?

— Когда на границе стояли ВСУ, то было тихо — перемирие практически не нарушалось. Как только их сменяли карательные батальоны или нацгвардия — практически сразу начинались провокации.

У нас считалось, что если на участок приехала миссия ОБСЕ, то на этом участке начнутся проблемы.

Они приезжают, расспрашивают о нарушении перемирия, что-то записывают. Но после их отъезда с украинской стороны начинаются провокации.
— Только украинская сторона нарушает режим перемирия?

— Не только, но в уголовном кодексе ЛНР есть статья «За нарушение перемирия», и снисхождений по ней нет никому. Потому и с нашей стороны случаи нарушения перемирия были большой редкостью. Однажды во время дежурства на блокпосту мы заметили украинского военнослужащего, устанавливающего растяжки в лесу, и наш боец его застрелил. Режим перемирия на тот момент уже действовал, и бойца осудили на восемь лет по этой статье.

— Насколько реальным видится завершение войны?

— Такая тихая война сейчас выгодна обеим сторонам на уровне власти. Украине идут дотации с Запада, в республики — из России.

На проблемы мирного населения практически никто из власти не обращает внимания — живите как хотите, а нам лишь бы обогатиться. И говорить о скором завершении войны, я думаю, не придется.