|
Недавно мне попалась книга по истории Украины. Она называется «Гетман П.П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год.»
Огромный том, больше 1000 страниц. Он написан совместно украинскими и российскими историками. С украинской стороны руководил Дмитрий Табачник.
В книге изложены события с момента прихода гетмана Скоропадскогог к власти в конце апреля 1918 года до его отстранения от власти через 7.5 месяцев.
Книга напечатана в Москве в 2015 году
В основном излагаются воспоминания деятелей правительства Скоропадского. При написании книги были широко использованы как украинские исторические архивы, так и российские. Все ссылки приведены.
Украина в этой книге постоянно называется «украинской державой». Это странно, так как даже современную Украину, находящуюся полностью под американским контролем, нельзя назвать «державой». А уж тот огрызок РИ, который возглавлял гетман в 1918ом году, оккупированный тогда немецко-австрийскими войсками, тем более не тянет на ранг «державы».
Книга ужасно скучная, но в ней есть и любопытные моменты. Так, например, сам гетман писал:
«Насколько я считаю необходимым, чтобы дети дома и в школе говорили на том же самом языке, на котором мать их учила, знали бы подробно историю своей Украины, ее географию, настолько я полагаю необходимым, чтобы украинцы работали над созданием своей собственной культуры. Настолько же я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении.
Узкое украинство – исключительно продукт, привезенный к нам из Галиции, культуру каковой целиком пересаживать нам не имеет никакого смысла: никаких данных на успех нет, и это является просто преступлением.»
Конечно же, гетман имел тогда ввиду не советскую Россию, но не глупый был человек.
Второй интересный момент. На одном из заседаний правительства обсуждался вопрос о Мазепе. Было решено – Мазепа по-прежнему остается в ранге изменника и предателя.
Приведены воспоминания В.А. Ауэрбаха, который был товарищем министра торговли и промышленности в составе правительства Скоропадского. Тогда не использовался термин «свидомый», а использовался термин «щирый». Среди министров оказалось несколько щирых украинцев, которые свои распоряжения писали на украинском языке. И если в департаментах министерств всегда находились люди, которые могли перевести документ на русский, то такие документы, выходившие из министерств, в ведомствах (например на Ж.Д.) были непонятны, вызывали недоумение и затрудняли работу.
Ауэрбах вспоминает, как в военном ведомстве придумывали команды на украинском языке, и приводит такой забавный пример:
«Ружья на караул!» => “Железяки на пузаки, хоп!»
Он также писал:
«Более близкое знакомство с моими многочисленными чиновниками (кажется, в одном только центральном управлении их было 150 человек) на меня производило удручающее впечатление.
По-видимому, признаками для их подбора служили не знание дела, опытность и способности, а пораженность украинским шовинизмом и социализмом, и, по крайней мере, знание мовы, а порою и мужиковатость, которая должна была их отличать от лощеных бюрократов старого режима. Директорами департаментов состояли большей частью молодые, неспособные лица, не знавшие законов, имевшие смутное понятие о предметах их ведения, но зато отличавшиеся необычною, столь свойственной незнайкам или полузнайкам смелостью в замыслах и страстью к новизне an und fur sich»
В конце своей каденции Ауэрбах писал:
«Первейшая задача гетманского правительства заключалась в создании и укреплении украинской государственности, пользуясь поддерживаемым оккупационной армией внешним порядком. В этом пункте могли сходиться украинцы разных течений – автономисты, федералисты и самостийники – с русскими, думавшими о возрождении России с участием Украины.
Но время шло, а украинская государственность не укреплялась.»
«Добровольческой армии было достаточно двух-трехмесячной организационной работы, чтобы стать способной оказывать сопротивление.
Украина после 7 месячной передышки рассыпалась как батавская слеза.»
После падения Скоропадского Ауэрбых уехал в Крым. Он писал:
«В Екатеринославе перед отъездом пришлось часть денег обменять обратно на крбованцц, но, к моему удивлению – хотя удивляться на самом деле было нечему- в пути на станционных базарах «вiльные украiнцы» предпочитали царские и керенские украинским деньгам.»
В воспоминаниях министра В.В. Зеньковского мое внимание привлекли следующие его слова:
1)
“Полная самостоятельность представляла и представляет чистейшую утопию, что очень резко и остро видно на том, что защитники самостоятельности и разрыва Украины с Россией непременно опираются либо на Польшу, либо на Германию. Лозунг самостоятельности, приобретший во время революции такое острое значение, по существу, означал линию отделения от России при неизбежном включении в какую-либо государственную систему. Федерализм представляет поэтому неизбежную границу в политическом мышлении украинцев и единственное, вместе с тем реальное, содержание его. Самый серьезный и крупный политический мыслитель, какого выдвинула Украина в XIX веке, был Драгоманов, - и для него совершенно была ясна историческая несуразность федеральной связи (как политического максимума) с Россией. Тем больше страсти и энтузиазма отдавали украинские интеллигенты защите своего культурного своеобразия. То, что Россия продолжала оставаться русско-украинским колоссом, поглощавшим массу украинских сил, показывало трудность отстаивания творческой отделенности: творческие силы Украины постоянно вливались в огромный поток российского большого культурного дела, - и на долю чисто украинского творчества оставались dii ninores. Ничто так болезненно не действовало на украинскую интеллигенцию, как именно этот факт неизбежной «провинциальности», которая все время отличала украинскую культуру и на которую она была обречена в силу ее сдавленности и слабости. Бессилие сделать что-либо большее, невозможность «зажить своей жизнью» отдельно от огромной России, рождало полное отталкивание от России, легко переходившее в ненависть. Россия вызывала к себе вражду именно своей необъятностью, своей изумительной гениальностью, - и то, что она забирала к себе украинские силы, делая это как-то «незаметно», - больше всего внутренне раздражало украинскую интеллигенцию, болезненно любившую «нерасцветший гений» Украины. Известно, что было немало русских больших людей, которые отстаивали полную свободу для Украины, так как совершенно не верили в нее, считали, что некоторый рост украинской культуры искусственно поддерживался тем угнетением, которое было усвоено русским правительством в отношении к Украине. Иначе говоря, в этом взгляде на Украину ее творческие проявления сводились к тому подъему, который питается одной ненавистью и враждой. Свобода и равнодушие рядом с чрезвычайной мощью русской культуры очень быстро и легко привели к полному ничтожеству затеи об особой украинской культуре. Если бы украинская культура была сильна, она могла бы ответить на это лишь презрением, но бессилие украинской культуры, ее
действительная слабость вели к тому, что очерченная выше русская позиция задевала еще больше, чем чисто внешние полицейские притеснения.
Именно в такой атмосфере складывалась жизнь украинской интеллигенции в начале XX века. Романтическая влюбленность в свой край, в свои песни, искусство соединялись с раздражением, отталкиванием от всего «российского», с ненавистью не только к политическому режиму России, но и к «москалям» вообще.»
2)
«Приглядываясь ближе к украинской интеллигенции, я чувствовал, как хмель революции все больше кружит их головы. В сущности, в музыке революции генерал-басом звучит мелодия «все позволено» и нет ничего невозможного, чего бы нельзя было, по крайней мере. затеять. Прожектерство – это хлестаковщина всякой революции – бурлило в украинских головах, воображение, которым очень богата украинская душа, разливалось выше меры. Политическая психология украинских деятелей – это мне было ясно уже тогда – лишена вообще основной силы в политике – реализма, трезвого и делового подхода к своим собственным идеям, выдержки и хладнокровия.
Вчерашние «подпольцы», а сегодняшние властители. Эти украинские политики, начиная от самого «батька» Грушевского, не отдавали себе никакого отчета в реальном положении вещей. Даже такой спокойный , в силу уже своей одной культурности выдержанный человек, как Дорошенко, с которым я часто пикировался в Совете министров по вопросам иностранной политики, поражал меня тем, что все его мышление направлялось исключительно категорией желанного и почти не считалось с категорией реализуемого, возможного.
Второй чертой политической психологии украинской интеллигенции я считаю ее склонность к театральным эффектам, романтическую драпировку под старину («гетманщина одна чего стоит – это и монархия, и республика одновременно), любовь к красивым сценам, погоню за эффектами. Того делового осторожного строительства, которого им, «самостийщикам», так нужно было, чтобы воспользрваться слабостью России, сковать свою «державу», я не видел ни у кого.
Как в научных и литературных кругах создавали украинскую терминологию, чтобы избежать русизмов, так и в политическом мышлении все искали свой национальный путь, больше думая о национальном своеобразии, чем о прочности и серьезности «державы».
3)
«Я считал и считаю украинскую интеллигенцию непригодной для политического действия, для политического творчества. Быть может,, в этом виновата история, не давшая развития политическому искусству и необходимым для него качествам – но эффект налицо. Даже поляки, которым, на мой взгляд, тоже не дан талант государственности, стояли и стоят несравнимо высоко в этом отношении. Единственный, глубокий и трезвый, творческий и серьезный политический ум среди украинской интеллигенции, с каким меня столкнула судьба, был Липинский (защитник очень интересной, но фантастической концепции, сочетавшей славянофильскую теорию самодержавия с идеей советов).
Средний тип украинской интеллигенции – это тип учителя. журналиста, адвоката. Подполье украинской интеллигенции жило в России. И разве можно сравнивать по технике, по образованности, по выдержке и революционной настойчивости деятелей русской революции (Ленин, Троцкий и др.) , которые в Западной Европе прошли превосходную школу государственного мышления, с теми мечтателями, литераторами (Винниченко), учителями, которых Украина в свой неповторимый исторический час могла выставить в качестве своих вождей? Достаточно назвать С,П. Шелухина, «сенатора», председателя комиссии по заключению мира с Советской Россией, чтобы понять, какие чудаки бесталанные, хоть и «милые», бескрылые, хоть и фантасты, бессильные, хоть и страстные, были все эти люди. Если бы история в тысячу раз больше дала им в руки, что она фактически им дала, - они все равно не могли бы ничего сделать.
Украина вышла на путь революции фактически без вождей, без сильных, опытных и способных властвовать лидеров.
Но было бы легкомысленно из бесталанности украинских вождей делать вывод о незначительности самого украинского вопроса.»
Возможно, я ошибаюсь, так как не живу на Украине и не вижу там обстановку изнутри. Но многое из того, что сейчас происходит на Украине, кажется повторением того, что происходило там 100 лет назад.
|
Pегиcтpaция
10.08.16, 18:41
