Укрофашистский плен, через который прошли многие жители ЛНР и ДНР, стал настоящим адом, горечь которого они будут нести до конца дней
Вопреки риторике про «Едыну Краину», с первых дней вторжения в Донбасс украинские военные повели себя как подлинные оккупанты, всеми своими действиями показывая, что пришли на эту землю только для того, чтобы грабить и убивать. Притчей во языцех стала отправка домой награбленного в домах местных жителей: микроволновки, плазменные панели, стиральные машины и даже кованые решетки от ворот. История вторжения в луганский Новопсков началась с избиения всего мужского населения прикладами, а после — многочисленных фактов насилия над женщинами…
Это три истории о людях Донбасса, прошедших через укронацистский плен. И истории — не самые страшные, поскольку тех, кто прошел через самое страшное, уже нет с нами. Но даже то, через что пришлось пройти им, воочию показывает, до какой степени озверения, жестокости и предельного цинизма могут дойти представители народа, возомнившего себя пупом земли, по отношению к своим вчерашним согражданам, просто захотевшим жить самостоятельно и по собственным правилам.
Светлана Коноплева, уроженка ныне оккупированного ВСУ города Счастье, работала обычным фельдшером в детском саду. События «Русской весны» не оставили ее равнодушной, и с момента появления палаточного лагеря «антимайдана» она стала ездить туда, а с образованием Луганской Народной Республики стала депутатом республиканского Народного Совета от родного города. Вошла в депутатскую Комиссию по здравоохранению, которая, как могла, помогала местным больницам. С каждым днем делать это было все труднее, кольцо блокады вокруг Луганска сжималось, ежедневные обстрелы украинской армии методично разрушали город, убивали и калечили людей, столица провозглашенной республики осталась без электричества, водоснабжения, связи.
Жуткая ситуация сложилась в местной областной больнице. Стоял август, жара. В помещении местного морга трупы разлагались и текли, ежедневно прибывающие новые складывали на улице, потому что под крышу войти уже было просто невозможно, да и мест не оставалось — всего скопилось 89 тел. К тому времени в больнице умерли от ранений двое бойцов луганской комендатуры, один местный — уроженец села Белоскеливатое, второй — российский доброволец из Архангельска. Похоронить их в Луганске не было возможности, все кладбища и похоронные процессии в городе обстреливаются украинскими снайперами. Было решено похоронить ребят в Белоскеливатом. Светлана со всеми необходимыми документами сопровождает ребят в последний путь. И прямиком натыкается на прорвавшуюся из луганского аэропорта, для того чтобы замкнуть кольцо вокруг города, колонну «Айдара».
«Я поначалу не поняла, в чем дело, сопровождающая нас машина остановилась, я вышла и увидела наших ребят, лежащих на асфальте, и боевиков с повязками из желтого скотча, избивающих их ногами. Прямо на нас смотрело дуло танка. Ко мне подошли и грубо, на повышенных тонах стали спрашивать, кто я. После ребят закидали в фургон, а мне завязали руки, глаза и посадили на сиденье. Умерших, как потом объясняли «айдаровцы», они выкинули в лесопосадке. Я потом пыталась найти их, похоронить по-человечески, нашла наши гробы, но в них были захоронены совсем другие люди, в униформе «Айдара»».
Пленных свезли в магазин только что занятого украинской армией поселка Новосветловка. Там на полу лежали 25–30 мужчин, избитых, без штанов, многие кричали от боли, потому их руки были стянуты до предела — фирменный стиль поведения укровоенных и спецслужб по отношению к пленным и задержанным. Вскоре начался обстрел, и Светлану вытолкали на улицу со словами: «Иди, ищи свои же пули».
«Я на тот момент, видимо, никакого интереса для них не представляла, они надеялись, что погибну при обстреле. Тогда им хорошо досталось, было много контуженных, раненых. Мертвых они увозили сразу, поэтому я не знаю, сколько у них погибло человек. Я вернулась в магазин, потому что банально не знала, куда идти. Вся территория возле него была наводнена вооруженными людьми, стояли БТР. Мне сказали: «Иди сюда» — и затолкали обратно. Тут я вижу: мимо идет девушка в платочке, ее схватили и потащили к нам, снова начался обстрел, потом в суматохе я попыталась ее вытолкнуть, но она как-то спала с лица… Выяснилось, что у нее осколком было пробито легкое. Я обратилась к врачу, который лечил своих раненых, сказала, что медик. Тот дал мне бинты и шприц-тюбик, я ее уколола, потом пострадавшую увезли вместе со всеми ранеными. А врач сказал своим, чтобы не трогали меня, потому что я тоже врач. Они, конечно, постоянно угрожали мне, даже камнями в меня швырялись, но я, в отличие от пленных мужчин, не была стеснена в свободе передвижений, и меня не избивали: тех регулярно выводили во двор и били чем придется».
Из постоянно обстреливаемой Новосветловки пленных повезли в занятый ВСУ Луганский аэропорт. Буквально набили ими обшитый изнутри пенопластом фургон машины, в которой Светлана везла тела ополченцев, прорезали в борту три дырки — чтобы не задохнулись. Этот способ перевозки она запомнила навсегда. Когда людей выволокли наружу, они еле дышали, пол фургона был буквально залит человеческим потом. С завязанными глазами их притащили в какое-то помещение, усадили в круг и начали избивать. Требовали, чтобы пели гимн Украины, «размовляли тильки державную мовую». После Светлану оттащили в какой-то тесный маленький бокс, где она не могла ни сидеть, ни стоять — только лежать, повязку с глаз, естественно, не сняли. Сколько суток пролежала в таком положении, она не помнит. Впервые за несколько дней принесли поесть, она отказалось, ей сказали, что тогда будут снова бить мужчин. Так и накормили.
«Несколько раз меня выводили на улицу. Поднимают, я сознание теряю, — вспоминает Светлана. — Говорили, что те, кто начали восстание на юго-востоке — убийцы, а мы предали Украину и я как здравомыслящая женщина должна одуматься и перейти на их сторону. Рассказывали, что уже взяли Луганск, что бывший тогда главой ЛНР Валерий Болотов бежал. И тут я услышала, как начал работать их «Град». Я тогда засмеялась и говорю им: «Что же вы, если взяли город, стреляете по нему? Значит, все еще не так плохо и вы боитесь чего-то!». Сразу началась наша «ответка», и меня потащили обратно».
Лутугино и ПобедаИз постоянно обстреливаемого ополченцами аэропорта украинцы перевезли пленных в расположенный неподалеку от Луганска контролируемый ими городок Лутугино и разместили в цехах местного завода. С глаз Светланы впервые за несколько дней сняли повязку. В тот день укрооккупанты потерпели серьезное поражение от ополчения, поэтому, как водится, пьяные и разъяренные, они влетели в помещение и начали избивать находящихся там людей. Били всем, что попадалось под руку, включая приклады автоматов, но женщину «пощадили» — ей досталось исключительно армейскими берцами.
«Один из них, я уж не рискну его «спасителем» назвать, крикнул им, что я — баба, потому бить меня не нужно, он поговорит со мной. Разговор же получился следующий: «Сейчас я позвоню своей маме, и если она скажет тебя расстрелять, то я тебя расстреляю». И знаете, я была согласна с ним, уж лучше расстрел, чем регулярные издевательства. И вот он звонит своей маме в Чернигов, где-то в двенадцать часов ночи, и говорит, что они поймали «сепарку», которую он хочет расстрелять, и дает мне телефон, чтобы я пообщалась с ней. Я сразу спросила у нее: «У вас есть еще дети?» — та ответила, что есть еще один сын. Тогда я ей сказала ей, что этот, может, уже не вернется, пусть она бережет хотя бы второго. Она сразу заволновалась, спросила, что у нас происходит, я ответила: «Здесь их просто убивают, они пришли к нам, а мы не хотим, чтобы они здесь были, сегодня погибло очень много его однополчан. И если они будут нас убивать дальше, то они отсюда живыми не уйдут, мы их также будем убивать в ответ, пока это все не прекратится». Она начала рыдать и кричать своему сыну в трубку: «Синку, не стріляй в жінку, не бери гріх на душу, їдь до дому». В итоге закончилось все тем, что он принес нам много сухпайков, кинул и сказал: «Нам они уже не нужны, пацаны наши погибли, а вы — жрите». Там были консервы, какие-то галеты, много нормальной еды, которой мы не видели много дней. Мне единственной развязали руки, передо мной сажали по двое человек из наших на лавку, и я кормила каждого».
Дни украинского владычества в Лутугино заканчивались, потому пленных на военном вертолете переправили в село Победа Новойдарского района (оккупированная украинской армией территория ЛНР), где стояла крупная часть ВСУ.
«Наша численность менялась постоянно, — рассказывает Коноплева. — Я не уверена, что все, кто был в новосветловском магазине, в луганском аэропорту и Лутугино, остались живы. На территории Победы нас кинули в большую глиняную яму, куда постоянно приносили избитых, уносили избитых… Наше количество постоянно менялось от 12 до 18 человек, до этого мы не знали друг друга, в итоге остался постоянный костяк, где-то человек 12. Четверо были из Краснодона, трое из-под Ровеньков, кроме меня, из Счастья еще один человек был, один из Луганска и еще двое россиян — один с Урала, доброволец, которого нарядили в где-то «отжатый» ими российский камуфляж, и ему за это доставалось больше всего, а второй из Санкт-Петербурга, тот вообще приехал на могилу нашего святого Филиппа Луганского, чтобы освятить на ней икону и пройти с ней вокруг города, чтобы закончилась война…».
Любимым развлечением украинских военных было заставлять пленных петь гимн Украины и учить украинскую конституцию. Учить хотели не все, за что им серьезно доставалось, особенно россиянам, но, вчитавшись, узники ямы поняли, что в тексте гимна, как это ни парадоксально, говорится именно о смерти этой страны, посему петь его совсем не зазорно.
«Они позвали командира и хотели нас выстроить, чтобы мы перед их строем спели гимн на День независимости Украины, у них самих так не получалось. А мы начали смеяться и говорим: «Дорогие товарищи, если вы сами свой гимн спеть не можете, а вам его пленные поют, ну какие же вы тогда украинцы?». Их это задело, они отстали от нас и по крайней мере стали меньше нас избивать».
Так прошел первый месяц плена Светланы. Ей впервые с момента пленения дали помыться. Холодной водой с обычным мылом. Развлечения ради выводили на псевдорасстрел, клацая пустым затвором у виска, пытались изнасиловать, но безуспешно. После чего переселили в офицерскую палатку, чтобы защитить от собственных же неадекватов. Мужчины остались в яме.
Осенью до этого военного подразделения дотянулись снаряды ополченцев. Нескольких попаданий хватило, чтобы командование бросило своих подчиненных и сбежало. Светлану пытались погрузить в грузовик с многочисленными ранеными, но она отказалась, сказала, что никуда не вернется без ребят, что были в яме. Вернулась за ними, но там уже никого не было. Села на первый БТР ВСУ.
«И вот все те, что стояли на Майдане, что угрожали меня зарезать ночью, почувствовав опасность, резко поменялись. Они все стали просто людьми, понимали, что их жизни на волоске висят, а ради чего? И пока мы ехали с ними, нормально разговаривали, сошлись в едином мнении, что такого быть не должно. Я говорила им: «Где ваши командиры? Вас предали, бросили, езжайте уже домой»».
Старобельск — Изюм — Харьков — Изюм — СватовоДалее был Старобельск, неудачная попытка обмена (в последний момент что-то сорвалось), предложение как экс-депутату стать мэром оккупированного Счастья, от чего она отказалась, переезд в мощную военную базу ВСУ у Краматорска (оккупированная территория ДНР), где приставленные ее охранять «герои майдана» грозились вырезать на ее коже тюльпаны. Переезд в Славянск, где у нее берут интервью журналисты украинского ТВ, суть которого состояла в том, что ее не избивали на базе в Краматорске. Светлана по факту была вынуждена согласиться: далее угроз дело не дошло. После чего ее повезли в Изюм, где держали пристегнутую наручниками дней десять, с пакетом на голове. Ее обменом занималась украинская певица, депутат и кума Порошенко Оксана Белозир. Но по прибытии на место начинается очередной обстрел…
Коноплеву снова увозят в Изюм. И забывают о том, что человек нуждается в еде. У нее начинаются боли в желудке, она кричит, теряет сознание.
«За все это время я похудела где-то на 20 килограммов. Наверное, в соседних камерах этой тюрьмы, куда меня привезли, думали, что меня избивают, так я кричала. Но там действительно избивали людей. Ко мне заходили высокие мужики, одетые во все черное, с нунчаками в руках. Я этих нунчаков, теперь, наверное, всю жизнь бояться буду. Они так заходят, стучат ими по стенке, и говорят: «Нет, не сюда». Потом слышно, как заходят в соседние камеры, и там люди начинают кричать. Слышно было, как их били по костям! Кто-то очень просил: «Не бейте по руке, у меня там ранение!». Раз слышу — кто-то так сильно и отчаянно кричит, долго, а потом раз — и затих. Или его увезли потом куда-то, или убили просто. Больше этого голоса я не слышала».
Из Изюма Светлану Коноплеву повезли в Сватово (оккупированная часть ЛНР), оттуда в Счастье, и наконец состоялся обмен. В плену она пробыла с 13 августа по 7 ноября 2014 года и никогда не забудет тех дней.
Ее родной город Счастье сейчас занят украинскими войсками. Парламент Луганской Народной Республики — Народный Совет — за пять дней до ее возвращения был переизбран. Сейчас она живет в здании бывшего суда. Работает охранником неработающего патронного завода, получает минимальное пособие в 2400 рублей ежемесячно. И не сдается. В рамках республиканского проекта «Не забудем, не простим» занимается составлением списков погибших ополченцев, чтобы смерть защитников Донбасса не превратилась в обычную холодную статистику человеческих потерь, выраженную в цифрах, чтобы их семьи не остались без помощи строящегося государства. Кстати, согласно не сухой статистике, а предположениям Светланы на сегодняшний день в украинских тюрьмах содержатся более пяти сотен пленных уроженцев Луганщины.
Pегиcтpaция
23.07.16, 21:32
