Разведопрос: интернет-технологии и не только (на 2 часа в.простынно).

Без обид: Как американские студенты борются против свободы слова.

27 апреля лейтенант-губернатор Северной Каролины Дэн Форест, член республиканской партии, предложил ввести новую меру в политику управления вузами штата: позволить наказывать людей, препятствующих свободе слова и самовыражения других в университетских кампусах. Северная Каролина стала седьмым штатом, в администрации которого за последнее время активно обсуждали этот вопрос. Поводом стала разгоревшаяся в конце прошлого года в американских СМИ — от самых больших до самых локальных — огромная по масштабам дискуссия: журналисты, публицисты, профессора, преподаватели и все причастные к образовательной или общественной деятельности принялись спорить на тему, кажущуюся фантастической — американское общество взволновало резкое сужение пространства для свободы слова в университетах США.

Домашняя обстановка против интеллектуального пространства

Почти полтора миллиона просмотров собрало видео, в котором юная цветная студентка неистово орёт на профессора с седыми волосами: «Это ваша работа — создавать комфортную домашнюю обстановку для студентов, которые живут в Силлимане! Вы это понимаете?!» Профессор пробует объяснить, что у него немножко другое мнение, но студентка обрывает его репликой, которая может быть переведена как «тише будь». Профессор пытается убедить её и её компанию, что главное в университете — создание интеллектуального пространства. «Это не про интеллектуальное пространство! Не про это! Вы не понимаете?! Это про создание домашней атмосферы!» — не перестаёт выть девушка. Завершаются дебаты тем, что протестующая кричит профессору в лицо, что он отвратительный, и, преисполненная возмущения, покидает поле брани. Мужчину в толпе меньшинств зовут Николас Кристакис, он работает профессором социологии в Йельском университете и возглавляет колледж Силлиман.

Всё началось 28 октября 2015 года. В этот день декан Йеля Баргвелл Говард отправил по внутриуниверситетской рассылке письмо, общая суть которого сводилась к просьбе студентам хорошенько подумать над своими костюмами на Хеллоуин. Декан отметил, что хотя Йельский университет представляет собой сообщество, которое ценит свободу самовыражения, оно также ценит и инклюзивность, и будет страшно обидно, если кто-то вдруг позволит себе выразить себя таким образом, что людям определённой расы, сексуальной ориентации или гендерной идентичности станет не по себе. Администрация утверждает, что письмо носило исключительно рекомендательный характер, но по форме и содержанию это был длинный и подробный текст, рассматривающий в числе прочего «подходящие и неподходящие» костюмы, объясняющий неуместность боевых раскрасок, тюрбанов, повязок из перьев, красного или чёрного грима; в конце письма стояло 13 подписей — не так сложно перепутать с прямым указанием. Через два дня Эрика Кристакис, лектор и специалист по детскому образованию, отправила ответное письмо декану и студентам, в котором среди прочего вопрошала: «Мне интересно, и я не пытаюсь провоцировать: неужели не осталось никакой возможности для студентов быть немного неприятными, немного провокативными или — да — оскорбительными? Чьё это дело — контролировать костюмы молодых людей? Уж точно не моё, и я это знаю». В письме она также приводила слова своего мужа Николаса: тот уверен, что такие формы контроля приводят к инфантилизации сознания студентов, он предлагал просто не смотреть на оскорбительные вещи, если вдруг что-то подобное встретится у кого-то на пути, или просто обсудить это с человеком. После письма Эрики моментально хлынула волна протеста. Студенты принялись собирать подписи за её увольнение, ей писали с оскорблениями и угрозами.

В течение нескольких дней протесты переместились в офлайн: студенты бурлили, почти 700 человек подписали открытое письмо. Приведённое выше видео было записано 5 ноября: до того как взвыла темнокожая студентка с рюкзаком, Кристакис разъяснял свою позицию другим студентам около часа. Видео снял писатель и юрист Грег Лукьянофф, он же в сентябре прошлого года написал для The Atlantic огромный текст The Coddling of the American Mind как раз об этой проблеме — о том, как студенты в американских вузах, желая ограничить себя от неприятных слов и идей, разрушают образование и собственную психику. Текст стал самым резонансным по теме и собрал пять с половиной тысяч комментариев.

Администрация Йеля долгое время хранила молчание по поводу ситуации. Несколько профессоров собирали подписи в защиту семьи Кристакис, однако 7 декабря стало известно о том, что Эрика Кристакис по собственному желанию покинула должность преподавателя, а её муж взял отпуск на следующий семестр. Университет выпустил короткое заявление в том смысле, что администрация страшно разочарована увольнением Эрики — в вузе надеются, что она пересмотрит своё решение и вернётся в Йель, «где свобода самовыражения и научных изысканий является фундаментальным принципом».

Месяцем раньше, когда протесты в Йеле были ещё в активной стадии, на территории университета была открыта «Пятая ежегодная конференция по вопросам будущего свободы слова: угрозы в высшем образовании и за его пределами». 9 ноября в холле перед конференц-залом, в котором проходило мероприятие, собралась группа студентов, которые принялись хором скандировать «Genocide is not a joke». Затем один из студентов ворвался в зал и стал расклеивать постеры на стенах, а потом орать на одного из докладчиков; его пришлось силой удалить из зала: на видео, снятом Джеймсом Панеро, одним из участников конференции, можно увидеть, как яростно парень сопротивляется полицейскому. Когда докладчики и зрители уходили с мероприятия, на выходе некоторые из них были в буквальном смысле оплёваны протестующими, кого-то назвали расистом.

Зона безопасности от микроагрессии

Есть три столпа, на которых держатся в последние годы чаяния прогрессивных американских (и не только) студентов. Первый столп называется safe spaces. Первыми безопасными зонами принято считать гей-бары 60-х годов прошлого века. Человек альтернативных сексуальных предпочтений, придя туда, мог чувствовать себя совершенно спокойно: ни косых взглядов, ни знакомых-гомофобов, абсолютно дружелюбная обстановка. В университетах это значит примерно то же самое, только чуть шире — для ЛГБТК-людей, для людей разных рас, национальностей и гендерных идентичностей. В этих безопасных зонах введена политика нулевой толерантности к hate speech и тому подобным вещам. Эта концепция стала постепенно реализовываться с начала 2010-х студенческими сообществами в вузах, а затем была перенята и администрациями. Изначально это были действительно определённые зоны на территории вузов, но постепенно зоны стали расширяться, и теперь, когда говорят «safe space», подразумевают весь кампус университета вообще, и вот уже появляются тексты о том, как человек отчаянно ищет и не может найти себе по душе учебное заведение, свободное от безопасных зон.

Второй столп называется trigger warnings. Само понятие триггера истекает из психологии и обозначает коммуникативный или физический символ, жест, знак, который может спровоцировать у человека травматические воспоминания и вызвать паническую атаку. Триггер-предупреждения пришли с тех самых феминистских форумов, на которых теоретических жертв насилия предупреждали о том, что нижеследующий текст может содержать визуальную или другую информацию, способную вызвать травматические воспоминания. В текстах американских СМИ по теме отмечается, что практика применения триггеров в американских университетах приняла широкий оборот в 2014 году, хотя к 2015 году, судя по ряду опросов университетских профессоров, только 1 % из них было официально сказано использовать триггеры в учебной программе, однако процент студентов, просящих о такой мере и прикладывающих усилия для её внедрения, значительно выше — 15 % и 8 % соответственно. Услышав предупреждение о потенциально травматичной информации, студенты имеют право покидать аудиторию. Сами обучающиеся активно принялись помогать профессорам метить опасные книжки: провинились перед меньшинствами, например, Овидий с его сценами изнасилования (в Колумбийском университете), а также «Великий Гэтсби» Фицджеральда и «Миссис Дэллоуэй» Вулф (в Ратгерском университете). Сами по себе триггеры давно уже являются предметом для масштабной дискуссии в американских медиа.

Отмечается, что такая система предуведомлений может вырабатывать даже у здоровых студентов страх перед какими-либо явлениями, а также что само по себе предупреждение о возможном наличии триггера уже является триггером. Доходит до абсурдного: в Брандейском университете студент из числа меньшинств решил устроить инсталляцию, чтобы привлечь внимание к проблемам травматических воспоминаний и микроагрессии против студентов из Азии. Его коллегам по вузу сама эта инсталляция показалась вызывающей репереживания травмы, и было решено её убрать. Вообще вызывает удивление, как такая система в принципе могла появиться в вузах: в соответствии с фундаментальными принципами психологии помогать людям с тревожными расстройствами избегать предмета их беспокойства — в корне неверно и даже вредно.


Когда на официальном уровне человеку разрешают оскорбляться и объясняют, что hate speech может поджидать его за любой тумбочкой, он при должном эгоизме и невнимании к остальным будет оскорбляться по максимально возможному количеству поводов, а также неизменно расширять поле потенциально оскорбительного дискурса.


Третий столп имеет название microaggression. Под этим подразумевается любой непреднамеренный акт латентной агрессии, который вызывает у субъекта восприятия оскорбление и моральные страдания. Так, в соответствии с речевыми кодексами некоторых вузов, спрашивать у человека азиатской, африканской, латиноамериканской внешности «Где ты родился?» — значит, выражать акт агрессии, так как вопрос ставит под сомнение возможность рождения человека с отличающейся внешностью на территории США. Микроагрессия — самое сложнокодифицируемое явление из всех трёх, под неё подпадает любое самое незначительное действие: всё зависит от представителя меньшинства и глубины его способности оскорбиться.

Система создания комфортной обстановки в университетах основана на допущении, что человеческая психика — и в особенности психика студентов — материя хрупкая, что она подвержена любому, самому незначительному акту агрессии со стороны. Это, в общем, с рядом оговорок соответствует действительности: толерантность к агрессии, оскорблениям, необидчивость напрямую зависят от интеллектуального уровня человека; соотношение интеллектуалов и неинтеллектуалов в любом более-менее крупном сообществе очевидно. Выходит, что восприимчивых к оскорблениям людей заведомо больше, чем толерантных; ровно это же подсказывает нам повседневный опыт. На первый взгляд это кажется достаточно крепким резоном для проведения политики защиты людей от микро- и макроагрессии, создания безопасных зон и тому подобного.

Однако, по мнению ряда журналистов и экспертов (и преподавателей), официальное принятие такой политики на вооружение в учебных заведениях оказывает крайне негативный эффект на образование и межперсональную коммуникацию, не говоря уже о психике студентов: культивация виктимности представителей маргинализированных сообществ повышает уровень их интолерантности к любым проявлениям плюрализма, которые могут показаться им оскорбительными. Готовность обидеться, быть задетым в сущности есть желание не просто комфорта, но привилегий. Когда на официальном уровне человеку разрешают оскорбляться и объясняют, что hate speech может поджидать его за любой тумбочкой, он при должном эгоизме и невнимании к остальным будет оскорбляться по максимально возможному количеству поводов, а также неизменно расширять поле потенциально оскорбительного дискурса. Это справедливо не для каждого отдельного представителя сообщества, а скорее для группы людей в целом. Помимо всего прочего, такая политика взращивает у определённых сообществ ещё и уверенность в том, что они имеют право быть неоскорбляемыми. Поскольку дискуссия существует в основном вокруг меньшинств, то и это право постепенно приобретает характер сопутствующего только и исключительно меньшинствам. Для этого феномена существует понятие позитивной дискриминации.

Человеческие жертвы

Протесты в Йельском университете — совсем не единичный случай, этого, очевидно, было бы недостаточно для такой масштабной дискуссии. В середине октября прошлого года ряд студентов Университета Калифорнии и Лос-Анджелеса потребовали наказать обучающихся там же за поведение, показавшееся им оскорбительным. Оскорбительным им показалась закрытая тематическая вечеринка Kanye Western, участники которой были в костюмах, пародирующих Канье Уэста и его жену. Это, по мнению афроамериканских активистов, было чудовищным выпадом против их культуры, а также культивированием расовых стереотипов. «Провисаюшие или мешковатые джинсы, которые студенты надевали на вечеринку, представляют собой один из самых известных стереотипов об афроамериканском стиле. Расовые подтексты, связанные с этим стилем одежды, делают его присвоение крайне оскорбительным для чёрных студентов», — сформулировал студент UCLA Калеб Джексон.

В конце ноября студенты Принстона потребовали переименовать Школу общественных и международных отношений имени Вудро Вильсона. В названии их смущало имя Вильсона, 28-го президента США, известного и своей расистской политикой.

Ещё в июне прошлого года в Великобритании стартовала компания Rhodes Must Fall, активисты которой призывали — и призывают до сих пор — убрать с территории Оксфордского университета (а именно колледжа Ориел) статую Сесиля Родса, британского бизнесмена, инициатора английской колониальной экспансии в Южную Африку. 29 января этого года стало известно, что администрация колледжа приняла решение оставить скульптуру на месте, поскольку она является отражением сложности, неоднозначности истории, а также наследия колониализма.

Хотя такое сравнение будет не вполне корректно, российскому гражданину прогрессивных взглядов довольно просто устроить себе подобный тест: как бы он себя чувствовал, если бы на территории его университета, школы или рабочей организации стоял памятник Иосифу Джугашвили в натуральный рост, какие бы эмоции гражданин прогрессивных взглядов испытывал, ежедневно глядя на это? смог бы он к этому привыкнуть? о чём бы он думал?

Всё это — только самые заметные случаи протестов. Выступления американских студентов за фактически ограничение свободы слова являются свидетельством рождения нового для Америки феномена — культуры виктимности. Это не фигура речи и не публицистическая метафора, это признанный авторитетными социологами распространяющийся феномен. Грубо говоря, это культура постоянной оскорбляемости, культура сверхчувствительной восприимчивости к микроагрессии, культура потребности создания повсюду безопасных зон и уверенности в обладании правом быть неоскорблённым. Это справедливо не только для студентов американских вузов. Бок о бок с этим феноменом идёт так называемая catastrophic rhetoric (определение из книги Дэвида Бёрнса, профессора психиатрии в Стэнфорде). Это понятие, близкое термину «fortune-telling», смысл которого заключается в намеренной гиперболизации потенциального отрицательного эффекта от произнесённых или напечатанных слов. «Риторика катастрофизации» в реальности принимает абсурдные формы. Так, в прошлом году администрация Бергенского колледжа в Нью-Джерси приостановила преподавательскую деятельность профессора Фрэнсиса Шмидта, после того как он опубликовал в социальной сети фотографию свой дочери в футболке с надписью «Я возьму всё своё огнём и кровью». Цитата была понята администратором кампуса как угроза, поскольку «огонь», по его мнению, мог иметь отношение к автоматическому огнестрельному оружию.

Культура виктимности — сравнительно новый феномен, однако его возможное влияние на психику и поведенческие характеристики следующих поколений американцев и британцев просматриваются уже сейчас. Такая культура максимально интолерантна к компромиссам, её суть состоит в субъектности жертвы, которая определяет механизмы принятия решений и поведение в обществе. Такая модель поведения закрывает человека от восприятия критики, от аргументации, убеждает его — парадоксально — в одновременной маргинальности и привилегированности его положения.

Формы протеста

Как это всегда бывает, лучше слышно тех, кто громче кричит. Несмотря на это стороннего наблюдателя не могут не смущать способы защиты, к которым прибегают адепты дистиллированных от неприятных идей пространств. Выше уже было упомянуто, как активисты срывали конференцию по вопросам свободы слова и плевали в участников. Мы также видели и экзальтированную идиотку, призывающую профессора заткнуться и уволиться с работы, если он не хочет создать для неё в вузе «домашнюю атмосферу». Один из самых выразительных в этом смысле случаев произошёл в Голдсмитском колледже в Лондоне в ноябре прошлого года, когда студенческое Общество атеистов, секуляристов и гуманистов (ASH) пригласило выступить в колледже Марьям Намази, уроженку Ирана, члена Совета экс-мусульман, гражданскую активистку за феминизм, секуляризм, свободу самовыражения и против исламского экстремизма. Намази предложили сделать доклад о богохульстве и вероотступничестве в эпоху ИГ (террористическая организация, запрещена на территории РФ. — Прим. ред.). Порядка ради члены Ash уведомили Исламское студенческое общество (ISOC) о предстоящем мероприятии. Те ответили в том смысле, что резко против выступления Намази — она, мол, ограничивает их право на safe space, и вообще они уверены, что она только и будет делать, что кидаться исламофобскими тезисами. Студенты тем не менее приняли решение не отменять выступление. На полном видео лекции видно, что Намази была представлена аудитории и начала своё выступление, но уже на первых минутах её стали прерывать бородатые парни характерной внешности, сидящие в первом ряду — члены ISOC Brothers. Они несколько раз предпринимали попытки сорвать выступление, выкрикивали реплики, перемещались по залу, в конце концов, выключили проектор. Когда Марьям наконец не выдержала и предложила им «be quiet or get out», один из адептов комфортного обучения завопил «Safe space! Safe space! Intimidation!». Картина в высшей степени комическая. Наверняка все, кто учился в условной российской средней школе, видели похожее: какой-нибудь маловменяемый дегенерат всячески препятствует образовательной деятельности, а когда его выводят из класса или пишут замечание, он в разбуженной гражданской сознательности провозглашает: «Не имеете права!» Что касается Намази, то тонкокожих бородатых мужиков удалось выпереть из зала, и выступление было продолжено. Это только один пример того, как политику психологический защиты студентов берут на вооружение группы людей не только антидемократические по своим убеждениям (ISOC сами приглашали целый ряд hate-speakers в защиту избиения женщин и криминализации гомосексуальности), но и имеющие целью навязать свои модели поведения остальному сообществу.

Налицо очевидное лицемерие — неважно, осознанное или нет: представители маргинализированных сообществ, жертвы (в самом общем смысле) и их адвокаты используют право на свободу слова в качестве основного своего оружия, с помощью этого права они артикулируют собственные проблемы, оглашают непопулярные или провокативные факты, игнорирование которых часто становится почвой для дискриминации. Вместе с этим вся культура интолерантности к микроагрессии, политика безопасных зон и травматических триггеров построена именно на умолчании определённых вещей ввиду их потенциальной оскорбительности или травматичности для конкретных людей. Эта политика подразумевает обрубание возможности дискуссии, поскольку виктимная сторона получает право обозначать неудобные ей аргументы как оскорбительные. Не следует также забывать о волнообразности распространения такого рода запретов: если одна группа людей получает право регулирования или запрета речевого дискурса, кажущегося им оскорбительным, совершенно естественно возникновение аналогичной претензии у других групп: почему кому-то разрешено критиковать венецианскую живопись? аборты? баптистскую веру? существование галактического заговора масонов-рептилоидов?
Ну бросил а дале что? Взбесившиеся индивиды в толпе! Слабый народец стал.!
http://www.furfur.me/furfur/fr ... _wars