Я всегда мог видеть будущее. Когда я был молод, то не понимал, что лучше об этом ни с кем не говорить. И рассказывал иногда тем, кого я знаю, что случится с ними в следующие несколько лет.
Они недоверчиво смеялись, раздражались и даже бранили меня, говоря, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Постепенно я перестал надоедать им этим странным знанием, хотя всё, что я говорил им, с ними случалось. Правда, они никогда не помнили, что когда-то об этом их уже кто-то предупреждал.
Сколько смотрел я в ночь нынешнего времени в течение последних лет, никак не удавалось увидеть мне, что же собирается быть и чему суждено случиться.
И только вчера я вдруг увидел какие-то светлые сполохи невероятной свежей и новой жизни.
Мне жаль Фореву. Он неплохой человек. Он добрый и отзывчивый. И если бы вы не дразнили его, как делаете сейчас, разговор мог случиться совсем иной. Некая инфантильность в нём есть, не стану спорить. Но тем легкомысленней идея осуществлять традиционные насмешки.
Почитайте Детские годы Багрова-внука С. Аксакова. Или гоголевскую шинель. Как там у Гоголя "... В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей. И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» — и в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой»...".
Те светлые сполохи о будущем, с чего я начал свои слова есть то, что никак не могло пробиться сквозь последние тёмные годы. Трудно им было.
Фореве тоже трудно пробиться сквозь тьму ваших слов.
|