Строфы и строки

Он умер в день освобождения Одессы.
________________________

Последний день Помпеи

Именно так я увидела рассказ К. Ковальджи «Беженцы в осажденной Одессе» из его книги «Лиманские истории». Мальчик из древнего Аккермана, который римляне называли Тирас, а румыны, уже позже — Четатя-Албэ, вместе с родителями попал в Одессу в 1941 году. Еще была надежда, что война каким-то чудом не докатится до этих мест, остановится, и он пойдет учиться в школу. Совсем немного ему там довелось проучиться, и опять дорога, опять Аккерман (в романе — Лиманск)…

В глубине Везувия давно уже что-то ухало, гудело, перекатывалось. Вулкан тяжело и прерывисто дышал, а одиннадцатилетний мальчишка, изгнанный вместе с родителями из Тираса, — живой, любопытный, наблюдательный — осваивался на улицах и площадях Помпеи, вписывал себя в их разнообразие… Но Помпея была обречена — обречена еще в тот момент, когда усталые путники переступили границу города.

Мальчику из Тираса судьбой будет уготована долгая интересная жизнь, и он, с наблюдательностью и любопытством того, 11-летнего, будет изучать ручейки, реки, течения, приливы и отливы в окружающем его мире, а потом напишет книгу, в которой расскажет и о себе, 11-летнем, и о Помпее, и о Везувии…

Вот такая реминисценция получилась, и в ее контексте я хочу поговорить о рассказе.

Слово «вулкан» в нем возникнет дважды:

… Город жил странной жизнью… Уверяли, что многие дома через подвалы тайно сообщаются с катакомбами. Оккупанты не знали, что делается у них под ногами, и жили, как на вулкане. И вскоре землетрясением потряс город мощный взрыв: взлетело на воздух бывшее здание НКВД, где собралось немецко-румынское офицерство. Это действовал вулкан…

Наверное, именно это слово стало первым толчком, пробудившим во мне воспоминание о Помпее. Тем более что весь рассказ я «вижу» в сером цвете — серая пыль, укрывающая город после взрывов бомб и снарядов, серые лица людей. И только одно яркое пятно — 11-летний мальчишка, впитывающий, вбирающий в себя, как губка, впечатления от начавшейся оккупации Одессы 1941 года.

А эмоциональным контрапунктом рассказа мне видится Ужас. И вот когда вместе сложились в моем воображении Вулкан, серый цвет и Ужас, я поняла, чем можно было бы проиллюстрировать «Беженцев в осажденной Одессе». Конечно, это Брюллов и его «Последний день Помпеи».

«Heimatland, kein Feind soll dich gefarden…»

Еще одесситы верят в солидарность пролетариата, еще в школе идут уроки, хотя количество учеников уменьшается, как количество негритят у Агаты Кристи. Но наступает момент, и в школе остаются двое — учительница немецкого языка и наш герой.

Ужас рассеян в воздухе. Мальчик его не разделяет, но осознает, ощущает. Что-то произошло, и в учительнице («Глаза ее были усталые и пустые…. Она провела пальцами по бледному, сухому лицу, как бы смахивая паутину…») Ужас преломился потерей памяти.

— Прости, что я тебя учила этому языку, — странным, глухим голосом сказала Елена Петровна. — Прости, мальчик, и больше не приходи. Прощай. Но, пожалуйста, живи. Слышишь?

Что-то произошло, и немецкий язык для нее больше не язык Гете и Гейне — это «их язык», тех, которые разбудили Везувий…
Через свой Ужас прошла старуха, Бог весть как попавшая в здание школы, охраняемое оккупантами:

… Куча соломы серела впереди меня. Озадаченный, я стал ее обходить. Солома опять сухо зашуршала, теперь явно не от моих шагов. Солома сама шевелилась. Я всмотрелся с оторопью и разглядел на серой соломе лежащую навзничь серую, худую старуху. Серое лицо, серые волосы, серое платье. Она впилась серыми глазами прямо в мои глаза и прошептала…
Бухнул чудовищный аккорд.
— Что? — спросил я. — Что вы сказали?
И в ответ прошелестело сухо, едва слышно:
— Воды…
— Бабушка, я воды принес…
Но она была мертва. Соломинки упирались в полуоткрытые глаза, в губах торчала солома, наверное, она перед смертью пыталась ее жевать…
Я содрогнулся, уронил бутылочку с водой. И побежал, задыхаясь, разметая мертвую солому. Коротко оглянулся на рыжего солдата. Он не шелохнулся. Может быть, он мертв? Или скоро умрет? В мертвой школе гулко раздавался дробный стук моих ботинок — вниз, вниз по ступенькам, скорей!..

Ужас настиг и мальчика из Тираса.
В этом рассказе Кирилла Ковальджи нет ненависти. «Серые глаза, пустые глаза, усталые глаза…» — они еще не научились ненавидеть. В них Ужас, в них — последний день Помпеи, как бы она ни называлась…
И последняя цитата.

… Звуки были похожи на музыкальные взрывы. По коридору свернул направо и в полусумраке увидел рыжего солдата, который, откинувшись на стуле, бухал ногами по клавишам рояля. Этак медленно приподымал то одну, то другую ногу и лениво опускал на клавиатуру. Наверно, хотел сыграть войну — иначе, пожалуй, и не сыграешь, — брови солдата были упоенно вскинуты, глаза прикрыты. Надо было пройти мимо него, и я, скрепя сердце, прошел. Он никак не отреагировал на мое появление, хотя наверняка видел. Будто меня не существовало. Я двинулся дальше по коридору, стараясь не вздрагивать при очередных копытных аккордах…

Мне кажется, многое можно понять в человеке по тому, что он помнит и как об этом рассказывает. А фраза «Наверно, хотел сыграть войну — иначе, пожалуй, и не сыграешь» многое объясняет и в Кирилле Ковальджи-поэте, в его рифмах и ритмах.

_________________
На майдане свободы нет!

я случаем его не знал? ну ты понимаешь о чем думаю.

Пожалуй, лично нет, но мог читать кое-где, если читал кое-что в некоторых местах (ну, ты понимаешь...)

_________________
На майдане свободы нет!

Из "Поздних стихов"
______________

* * *

Старик… От удивления то и дело
Я замираю. Это я — старик?
Всю жизнь, не отставая ни на миг,
Со мною вровень молодость летела.

Кто сроком годности пометил тело?
Свет Божий беспредельностью велик.
Но календарь показывать язык
Привык как верноподданный предела.

Я жив затем, чтоб неопровержимо
Со мной вошли вы завтра и навек,
Кого люблю и всё, что мной любимо,
В Поэзией построенный ковчег.

Почувствуйте, прислушайтесь, поверьте:
Я только тело предоставлю смерти.

_________________
На майдане свободы нет!

я поэтому и спросил.

Он удивительный человек.
"... и вы без меня — навеки со мною"
_____________________

* * *

После прожитой жизни я удивлён:
висит надо мной Вселенной громада,
не чувствую крыш. Круги звездопада —
во весь небосклон.
После прожитой жизни я мал и велик,
потерян и найден. Мне вечности мало.
Любовь возвышала меня и ломала,
я к тайне приник.
Возникну когда-нибудь, как я возник
из небытия. Я тёплый, пощупай.
Доволен я мыслью мудрой и глупой:
не кончится миг.
Уйдя — со всех наплываю сторон,
и вы без меня — навеки со мною.
Я буду нигде, раскинут судьбою
во весь небосклон.

_________________
На майдане свободы нет!

Раскинут судьбою во весь небосклон
Я буду нигде,...
Для милых родных Любовью незримой
Я буду везде.

Спасибо, Джина, за твой сердечный рассказ об этом удивительном человеке.

_________________
СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ (ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК - ЛЖЕЦ). (ББ)

Тест.
Политика у меня не открывается. Проверяем здесь

_________________
На майдане свободы нет!

... А в наши дни и воздух пахнет смертью:
Открыть окно — что жилы отворить.

(Борис Пастернак)

_________________
На майдане свободы нет!

Какой красивый человек. Говорят, из Крыма. Пишут, что художник, зовут Владимир.
Без грима можно Александра Невского играть или еще кого-нибудь из русских князей.
В ФБ нашла

_________________
На майдане свободы нет!

Юрий Пименов. "Лирические стихи". 1965 г.

_________________
На майдане свободы нет!

_________________
На майдане свободы нет!

Одной мне кажется, что в "лицах" этих разрушенных домов Кенигсберга застыл ужас?

_________________
На майдане свободы нет!

До чего же она талантлива!
______________

Анна Долгарева /стихи/
17 августа 2015 г. ·

Запах бензина и красных болезненных листьев,
слои темно-синего, черного и цветного
воздуха – тяжелого и плотного. Лица
в нем становятся незнакомыми. Слово
и время искажаются в этом пространстве.
Мы – глубоководные рыбы, мы в нем существуем,
наощупь научившиеся пробираться
по бескислородным уличным струям.
Мы – глубоководные. В нашей внутривенной воде
не обнаружено крови. Впрочем, тепла нигде
нынче не обнаружишь. Абсолютно не странно:
это октябрь,
это дно
Санкт-Петербургского океана.

Это практически дно, но все же есть что-то ниже.
Если бы рыбы могли говорить, то я бы сказала: мы же
могли бы быть кем-то другим. Ты – человеком, вроде,
а я – для тебя котом: из тех, кого вечно волнуют мыши,
бабочки, птицы за окнами; но все же – весьма пригоден,
чтобы лежать на коленях, мурлыкать в ухо,
чтобы не океан, а тепло и сухо.

То есть, вряд ли коты умеют намного больше,
но я не думаю, что больше было бы нужно.
Какой здесь холодный ветер и огни холодные, боже,
я думала, мы на дне, но можно спуститься глубже.
В темноте огни до самого горизонта.
Я могла бы быть котом тебе, это был бы не худший из вариантов.

Я была бы бесполезным котом, но все же довольно милым,
впрочем, и из тебя человек получился бы странным.
И я бы сказала тебе, если бы я говорила,
но нет ни единого слова на дне Санкт-Петербургского океана.
Только листья, которые тронул уже иней,
выпадают из-за пазухи, из карманов, из капюшона
и плывут по струям улиц темным и синим,
и касаются белых пятен лиц отрешенных.

© Лемерт /Анна Долгарева/

_________________
На майдане свободы нет!

Анна Долгарева
Вчера в 12:40 ·

дорогой мой, это август, это мой бесконечный август,
проклятая судьба для тех, кто отмечен трассой,
на очередной заправке я покупаю атлас,
и уже невозможно остановиться и потеряться.

- что ты делаешь, если ночь застает в пути?
- я иду, покуда в силах идти.

да, конечно, - это смешная тайна,
что у дорожников никогда не кончаются силы,
и вот ты идешь по земле бескрайней, путям трамвайным,
по бесконечной своей России,
невидимые кошки идут за тобой следом,
невидимые реки через тебя протекают,
и пейзажи меняются, и осень сменяется снегом,
некого винить – это судьба такая,
психоз, расстройство личности, бездомность врожденная,
серая течет дорога. дождем ее
небо вбивает тебе в позвоночник.
смешной талисман в проколотой мочке,
спальник при рюкзаке да ленточка в волосах,
по воде кругами часовые расходятся пояса.
ай дорога, богиня моя, да шлюха, да стена, на какую царапаюсь –
подари мне дом, да пирог в печи, да земную радость.

_________________
На майдане свободы нет!

Такие красивые и такие грустные стихи..

Мы – глубоководные.

Эта мысль всегда приходит, когда лечу в самолете.
И понимаю - нигде не лучше, лишь хорошо в полете.

_________________
СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ (ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК - ЛЖЕЦ). (ББ)

В душе моей темно и зыбко...утихли звуки и померкли блики...
Глаза от слёз ещё не до конца обсохли и звон в ушах от телефонной сети...
Мы никогда с тобой не будем вместе...всё потому что слишком сильно любим...
Но не друг друга,а кого-то рядом...он всех роднее ...и совсем один...
И как же мне теперь летать по свету?Я без тебя совсем уйду на дно...
Ты мой родной и навсегда далёкий...актёр небесного кино...
Пройдут года и я всегда узнаю твой голос нежный и родной...
Сквозь провода и тыщи километров...прильну к груди ...уйду с тобой...
И мирозданье не волнует боле...закон материи и атомы вселенной...
Причудится ли нам космическая песнь ?Конечно...непременно...
И в колыбеле на двоих раскачивая дуги...забудем всё...
И аромат сирени и как холОдны и колючи вьюги...
Смотреть не прерываясь в бездну каре-синих глаз...
Ты мой!!А ты моя!! Твердить не перестанем...
И в бесконечности нежнейших ласк растаем...

Анна Долгарева

Феи осени пахнут медом, орехами и кострами.
Они касаются листьев, и те из живых становятся золотыми,
они касаются трав, и травы становятся снами,
Мы пережили лето, только немного остыли.

Феи осени касаются трассы, и мы выходим на трассу,
потому что не получается остановиться.
Феи осени прорастают в нас, хотя и не сразу,
золото и лед изнутри проступают в лицах.

К ноябрю феи осени станут темными и пугающими,
огромными всадниками на бесконечной охоте.
Ты идешь по трассе, от себя убегаешь. Они
уже на подходе.

_________________
На майдане свободы нет!

Анна Долгарева
30 августа 2016 г. ·

Присядь, женщина, у меня к тебе серьезный разговор. Почему ты гладишь эту мышь чаще, чем меня?

_________________
На майдане свободы нет!

Первый раз в первый класс
или
Принцы тоже плачут )))

_________________
На майдане свободы нет!