Далекий звук автомобильных моторов заставил его схорониться в придорожной лесополосе. Вжавшись в густую траву, прапорщик Штурм замер, сжимая в руках самое главное свое богатство — старый автомат Калашникова. Слегка приподнявшись на локтях, он вперился взглядом в полотно разбитой автострады.

Кажется, то был какой-то гуманитарный конвой. Впереди катили две бронемашины «Брэдли», развернув пулеметные башни «елочкой». Первая — направо, вторая — налево. Мелькнули белые американские звезды на скошенных зеленых бортах. Дальше шла колонна тупоносых грузовиков со значками сил ООН на дверях кабин. Взгляд выхватил головы солдат в затянутых камуфляжной тканью касках, белозубую ухмылку на негритянской роже…

Обдав шоссе облаком выхлопных газов, колонна скрылась за поворотом, оставив справа ободранный дорожный указатель «Ольховка — 5 км». Штурм, залегший в лесополосе, снова чутко прислушался. Ничего. Он ощупал подсумки. Озадаченно подумал о том, что осталось всего два с половиной магазина к автомату и всего одна банка тушенки. Вчера ночью он пробовал обшарить обгоревший остов подбитого бэтээра у обочины в поисках патронов. Тщетно. Кто-то поживился уже до него, оставив в мертвой стальной коробке только груды разлагающегося человечьего мяса. А значит, очень скоро придется выйти на охоту. Нет, дальше по дороге он не пойдет — впереди явно расположился блокпост сил ООН, или как там еще. В одиночку с ним не сладить.

Человек извлек из-за пазухи засаленный автодорожный атлас, открыл нужный лист, что-то напряженно соображая. Вид прапорщика был ужасен: грязная камуфляжная одежда, дикая борода, засаленные космы шевелюры. И — дикий блеск в глазах.

Нет, отлеживаться придется до сумерек. А там… Может быть, чем-то съестным доведется разжиться в этой Ольховке. Может быть…

В обнимку с автоматом он забылся чутким сном в кустах. Пришел сон, тревожный и призрачный. Снилась маленькая Людмилка. Вот она, сидя на диване, протягивает ему розового зайца. Такую забавную куклу-перчатку. «На уку… На уку одеть… Заесь…» — лепетала ему во сне дочка, прося надеть зайца на руку и поиграть с ней. Человек проснулся, оскалив зубы, сморщившись, словно от дикой боли.

Сколько прошло с тех пор? Всего два месяца. Тогда, в июне, НАТО в первый раз бомбило Москву. Крылатая ракета целилась явно в казармы бригады внутренних войск на Подбельского. Но что-то засбоило в ее мозгах — и «томагавк» врезался в многоквартирный дом брежневской постройки. Тогда, когда сам человек спешил домой с работы. Восемьсот килограммов взрывчатки превратили дом в груду щебня. И там, под обломками, осталось все, что было у прапорщика — жена и дочь, книги, рукописи, жалкие сбережения.

Он смог сохранить рассудок, разгребая окровавленными руками бетонные обломки, бросаясь на скрученные прутья арматуры, слушая стоны из-под завалов. А потом разжился вот этим старым АКМ, вырвал кое-что из разрушенного склада и двинул прочь из обезумевшей столицы. С одной мыслью: на юг! Туда, где еще могут быть люди, готовые драться…

В первые дни было сравнительно легко. Тогда удалось подкрасться к группке мародеров и расстрелять их, добыв кой-какое золотишко, еду, патроны и даже пачку долларов. Тогда его вырвало жестоко — до желчи. Превозмогая головокружение от запаха теплой крови, он обшарил одежду убитых, забрав все ценное. К сумке с консервами и хлебом он не мог притронуться еще два дня.

Он уходил из обезумевшего города, и ветер трепал остатки старого рекламного плаката на обочине: «Третье тысячелетие — время любви, мира и согласия».

А потом был долгий путь из Москвы. На остатках энергии батареек карманный приемник приносил обрывки информации. На ультракоротких волнах царствовали возникшие оккупационные станции. Какие-то ушлые мальчики и девочки с русскими именами игриво сообщали сводки «сил ООН» — в промежутках между вечной эстрадой. Гораздо больше толку было от передач на английском языке — от Би-би-си. Демократия в России победила окончательно. Единой страны больше не было: образовались Поволжская федерация, Центророссия, Северокавказский союз, Ингерманландия — вкупе с Сибирской и Дальневосточной республиками. Откуда-то, как тараканы из щелей, бойко повылазили многочисленные президенты и прыткие молодые политики. Шли бесконечные интервью с «простыми людьми», бурно радующимися наступившей новой эре и прощанию с имперским прошлым. И лишь иногда говорили о боях с группами партизан на Брянщине и где-то на Юго-Востоке Украины… Хоронясь по лесам и заброшенным домам, он чувствовал возникновение какой-то новой жизни вокруг. Встреченная на опушке бабка сначала до смерти его испугавшись, потом перекрестила его, поделившись тремя круто сваренными яйцами. Причитая, рассказала, что в их поселке уже обосновалась новая полиция. Бывшие украинские гастарбайтеры, подчиненные комендатуре полицаи…

— А вообще у нас немцы стояли, милок.

— Какие немцы, мама? Америкосы.

— Не, сынок, немцы. С черными орлами на рукавах. И говорят, как лают: «нихт», «лос», «цурюк»…

— Понятно. Бундесвер.

— Чего, сынок?

— Нет, ничего…

Первых американцев он убил через две недели. Осторожно пробравшись во тьме к околице какого-то села на звуки рэпа, человек с автоматом заглянул в полоску света, пробивающуюся сквозь занавеску небольшого окна. Взгляд выхватил комнату со скромным убранством, заставленный тарелками с едой стол, на нем две бутылки виски. На диване в углу двое — негр и белый — увлеченно пользовали мясистую бабу. Все трое животно постанывали. Рядом на стуле, сваленные в кучу, громоздились камуфляжные куртки, у стены он заметил винтовку М-16, стоящую стволом вверх. На всю мощь гремел невидимый магнитофон.

Саданув в стекло прикладом и сорвав занавеску, прапорщик ударил внутрь комнаты короткими очередями. Благо, громкая музыка помогла. Кровавая строчка пересекла спину бабы. Второй американец успел только обернуться. Перед глазами мелькнуло искаженное страхом лицо, бобрик стриженных щеткой волос. Коротко дернулся «калаш» — и янки рухнул ничком на залитую кровью пару.

Не помня себя, Штурм оказался внутри. Дрожащими руками схватил кусок копченой говядины со стола, запихнул в рот, лихорадочно жуя и давясь. В схваченный баул полетели незнакомые ему гранаты, пистолет с двумя обоймами, буханка хлеба, бутылка спиртного, упакованный в пластик полевой паек. Туда же он запихал и чужие мундиры. Все, пора уходить, пока никто не всполошился. Сквозь рев магнитофона он расслышал, как где-то неподалеку страшно завыла собака.

Выбравшись через окно, он побежал к лесу. Задыхаясь, нырнул под его сосновый полог, и потом что есть сил бежал дальше, спотыкаясь о валежник, натыкаясь на стволы деревьев. Упал, в кровь разбив лицо. Боль отрезвила его. Остановившись, человек рванул «молнию» сумки, достал виски и почти сорвал пробку. Он вылил на свой след почти половину содержимого. Как он не подумал раньше? А вдруг у них есть овчарки, и они пойдут по следу? Холодом дохнуло в низ живота, в памяти пронеслись полузабытые кадры старых советских фильмов про немцев. Нет ничего страшнее далекого лая овчарок. Надо сбить им чутье…

На рассвете следующего дня он прятался в кустарнике. Издалека — то затихая, то становясь громче — слышалось тарахтение вертолета. Он явно кружил, ища виновников ночного нападения. А через час прямо над прятавшимся человеком пролетел странный аппарат, похожий на сигарету с крылышками. Беспилотный разведчик…