Цитата:
Поэма написана Александром Блоком в начале 1918 года. В ней отразилась позиция автора по отношению
к Октябрьской революции 1917 года.
«Двенадцать» — поэма о революционном Петрограде, поэма о крови, о грязи, о преступлении, о падении
человеческом. Это — в одном плане. А в другом — о революции, о том, что через запачканных в крови
людей в мир идет благая весть о человеческом освобождении.
Снежная вьюга революции начинается с первых же строк поэмы; и с первых же её строк черное небо и белый
снег — как бы символы того двойственного, что совершается на свете, что творится в каждой душе.
Черный вечер,
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек...
Так через всю поэму проходят, переплетаясь, два внутренних мотива. Черный вечер — кровь, грязь,
преступление; белый снег — та новая правда, которая через тех же людей идет в мир. И если бы поэт
ограничился только одной темой, нарисовал бы одну только «черную» оболочку революции или только ее
«белую» сущность — он был бы восторженно принят в одном или другом из тех станов, на которые теперь
раскололась Россия. Но поэт, подлинный поэт, одинаково далек и от светлого славословия, и от темной
хулы; он дает двойственную, переплетающуюся истину в одной картине. Контрастность двух цветов подчеркивает бескомпромиссность противостояния враждующих сил.
Хаос событий, хаос вьюги, хаос возмущенной стихии, сквозь которую видны обрывки проносящихся лиц,
положений, действий, нелепых в своей обрывочности, но связанных общим полетом сквозь ветер и снег.
Поэт рисует картину революционного Петрограда. Тут и огромный плакат «Вся власть Учредительному
собранию!», и «невеселый товарищ поп», и старушка, которая «никак не поймет, что это значит, на что
такой плакат, такой огромный лоскут», и оплакивающая Россию «барыня в каракуле», и злобно шипящий
«писатель, вития»... И все это так мелко, так далеко от того великого, что совершается в мире, так убого, что «злобу» против этого всего можно счесть «святой злобой»:
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди
В оба!
И вот на этом фоне, под нависшим черным небом, под падающим белым снегом, «идут двенадцать человек...»
Поэт нисколько не поэтизирует их. Напротив. «В зубах цигарка, примят картуз, на спину б надо бубновый
туз!» А былой товарищ их Ванька — «в шинелишке солдатской, с физиономией дурацкой» — летит с
толстоморденькой Катькой на лихаче, «елекстрический фонарик на оглобельках...»
И этот «красногвардеец» Петруха, уже поднявший нож на Катьку («У тебя на шее, Катя, шрам не зажил от
ножа. У тебя под грудью, Катя, та царапина свежа!»), этот Петруха, уложивший уже офицера («не ушел он
от ножа!»), этот его товарищ, угрожающий расправой возможному сопернику: «Ну, Ванька, сукин сын, буржуй, мою, попробуй, поцелуй!». И сама эта толстоморденькая Катя, которая «шоколад Миньон жрала, с юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла...» И эти товарищи Петрухи, без раздумий
расстреливающие мчащихся на лихаче Ваньку с Катькой: «Ещё разок! Взводи курок! Трах-тарарах!»
Смерть Катьки не прощается Петрухе. «Ох ты горе горькое, скука скучная, смертная!» И пусть не
раскаянье, а новая злоба лежит на его душе, — «уж я ножичком полосну, полосну! Ты лети, буржуй,
воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку!» Но гнета не снять с души: «упокой, Господи,
душу рабы твоея... Скучно!»
Черное не прощается, черное не оправдывается — оно покрывается той высшей правдой, которая есть в
сознании двенадцати. Они чуют силу и размах того мирового вихря, песчинками которого они являются. Они
чуют и понимают то, что злобно отрицает и «писатель, вития», и обывательница в каракуле, и «товарищ
поп», и вся духовно павшая «интеллигенция». И за правду «пошли наши ребята в красной гвардии служить,
буйну голову сложить!» За эту правду они убивают и умирают.
Ободряя друг друга, двенадцать не прибегают к мечтаниям, они ищут утешение лишь в неизбежности ещё больших тягот («Потяжелее будет нам, товарищ дорогой!»). Готовность к любым мукам и есть их
нравственная сила, дающая автору право саму их злобу назвать святой.
... И идут без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...
Но что же вселяет в них решимость и бесповоротность, готовность ко всему и отсутствие жалости? Что,
если нет ни надежды, ни веры? Героев «Двенадцати» на их мучительном пути поддерживает не мечта о будущем, а непрерывное ощущение врага: «Неугомонный не дремлет враг!», «Близок враг неугомонный», «Их винтовочки стальные на незримого врага...», «Вот — проснется лютый враг...» Кто же этот враг?
).
