- Никита Сергеевич, здравствуйте. Вы общались с Борисом Николаевичем. Скажите, что вы можете вспомнить из этого личного общения, какие чувства, какие эмоции вызывал у вас Борис Николаевич?
Довольно сложные отношения у нас были, потому что Борис Николаевич был человеком определенным, и как бы для него личная, что ли, привязанность и личная верность имели большое значение. Я думаю, что в определенном смысле, так сказать, некая сложность в отношениях была связана с тем, что я дружил с Руцким, и просто вне зависимости от того, что происходило в 93-м году, я сказал, что я выбираю друзей не по их принадлежности, так сказать, партийной, не по должностям, а по человеческим качествам, поэтому я отрекаться от этой дружбы, в общем, не собираюсь. Это вызвало определенного рода осложнения, так сказать. Но как бы это, в общем-то, частность. Я думаю, что Борис Николаевич - это серьезная, реальная эпоха жизни страны, и думаю, что есть два поступка, которые, на мой взгляд, говорят о нем как об очень сильной, масштабной и такой цельной личности. Хотя, наверное, можно было бы наблюдать в его биографии разного рода, так сказать, повороты. Это то, что, не имея никаких гарантий, он нашел в себе силы, будучи несогласным, положить партийный билет на стол и покинуть съезд. Это поступок, я думаю, со времен 17-18 годов был, в общем, первым. Тем более что ему ничего не грозило, и покинуть эту элитную часть нашего общества добровольно…
- Первый секретарь горкома Москвы.
- Да. Для этого нужно иметь очень большое мужество, и для этого нужно еще иметь к тому же очень большую внутреннюю уверенность в том, что как бы не хлебом единым жив человек. И один этот поступок уже говорит о нем как о человеке, о котором можно сегодня скорбеть, когда он ушел. И второй поступок, конечно, один из самых неожиданных, когда человек добровольно уходит со своего поста, что, в общем-то, было действительно впервые со времен тоже Великой Октябрьской революции. Понимаете, мы, к сожалению, все-таки еще страна с непредсказуемым прошлым, как говорится. И очень многое зависит от того, как будет развиваться страна. Потому что, если она, не дай бог, начнет развиваться по другому сценарию, то Борис Николаевич может оказаться, так сказать, в числе имен, которые будут, так сказать, поносимы народом, не дай Бог. А если она будет развиваться естественным путем, если преемственность будет основой нашей отчизны, преемственность, я имею в виду, так сказать, если хотите, идеологическая, хотя это слово сегодня немодно, то его имя, оно и так уже вошло в историю, но оно будет освящено как раз всем тем, что сегодня к нему относится как к человеку, который повернул ход истории страны. И вот я думаю, что противоречия будут долго еще сопровождать его имя, и противоречивые мнения, безусловно, потому что все-таки такая реконструкция страны, она не была ожидаема никем. И то, что на нее пошел, это поступок реформатора. Как говорил Че Гевара: "Я авантюрист, но я из тех авантюристов, которые рискуют своей шкурой, а не чужой". Я не хочу назвать Бориса Николаевича авантюристом, но он рисковал собой. Он рисковал, в первую очередь, собой.
- Брал ответственность на себя.
- Да. И это, конечно, у меня вызывает огромное уважение, огромное уважение. И то, что этот выбор, который был им сделан, и то, что он привел в Кремль нового президента, и в течение уже достаточного количества лет, почти восьми, рейтинг этого президента не искусственным путем, а естественным путем остается на очень высоком уровне, это провидение. Я не знаю, что это - провидение либо это я не знаю что. Но это величайшее, я считаю, завоевание, и личное завоевание Бориса Николаевича.
- 90-е годы были очень непростыми для нашей страны, были разные события. На Ваш взгляд, что, какие основные поступки, какие основные деяния можно выделить из того, что сделал Ельцин для страны, вот на Ваш личный взгляд?
- Вы понимаете, перекраивать такую страну как Россия, это, мало того, что это невероятный труд, но это еще и страшная опасность, страшная опасность. Вы понимаете, в стране, где утеряно понятие, как говорил, писал мой двоюродный дед Кончаловский, историк, он писал, что в стране, где утеряно понятие греха и стыда, порядок может поддерживаться только полицейским режимом и насилием. И, в принципе, понятие греха и стыда постепенно вытравлялось естественным путем, потому что, так сказать, однопартийность и абсолютная безоговорочность тех решений, которые принимались и не всегда принимались во благо народа, они развратили в определенном смысле наше общество. Переделывать такое общество - это труд, прямо скажем, не то, что тяжелый, но еще и, так сказать, опаснейший. И вот то, что он пошел на это, это во многом, конечно, определило энергетику, в которой все происходило. Вы понимаете, то, что происходило потом, при том менталитете народном, при иждивенчестве огромном, когда, так сказать, были шутки, что правительство делает вид, что нам платит за работу, а мы делаем вид, что мы работаем. При том, что огромное количество людей понимали то, что происходит, на кухнях беседовали друг с другом, рассказывали анекдоты, но ни одному человеку не приходило в голову, что это вот так вот за три дня может обломиться, а это рождало, конечно, абсолютно невероятный эффект и невероятную опасность. А обломилось все потому, что держалось-то в результате - король-то был голый - держалось-то на страхе. И представить себе, что это может вот так вот рухнуть, мы еще думали, Господи, еще и внукам хватит всего этого. Нет, упало. Упало почему? Потому что стержень страха выдернули, и вдруг выяснилось, что держаться не на чем, потому что веры-то настоящей нет. И вот то, что Борис Николаевич в этом смысле абсолютно бесстрашно пошел на вы…, пошел на эти преобразования, пошел в гласность, на абсолютную открытость, на тяжелейшую, я думаю, возможность сдерживать натиск, который был на него со стороны прессы, и читать про себя все, что пишут, я уж по себе знаю, насколько приятно в кавычках. Да, это конечно преобразование, которое требует огромного, то, что называется, "терпежа" и силы воли. Я думаю, что кроме понятия личной собственности, появившейся в народе, понятие, ощущение, что это твое. Да, это привело к другим перекосам, которые мы сегодня имеем, когда алчность, скажем, и мера всего на деньги тоже превалирует и превращается в свою противоположность. Но мы все равно будем проходить этот процесс. Не бывает так, чтобы такую страну разворачивать, и чтобы это происходило без, так сказать, каких-то сдвигов титанических, без того, чтобы были перекосы и так далее, и так далее. Но мне кажется, что верна та пословица восточная, которая гласит о том, что, если караван поворачивает назад, то первым становится хромой верблюд. И в этом смысле, конечно, Ельцин тащил на себе этот воз, и когда при сложных отношениях, которые у нас были, когда ко мне обратились относительно возможной помощи на выборах вторых…
- 1996 года.
Да. То я согласился на это, потому что я не видел альтернативы, ее не было.
И еще раз повторю:
Говно этот Михалков.
В этически-политическом смысле, разумеется
Какие его фильмы - это посторонний вопрос в данном случае
И мне кажется , что я понимаю чем вызван такой нынешний перевертыш, такая переобувка.
|
