У либералов появилось мощное идеологическое оружие — девочка, которая вчера родилась. В этой среде меняются поколения публицистов, и из рук старших товарищей в руки цветущей юности передаётся эстафета либерализма.

Новый публицист выращен в колбе. Девочку мудро оберегали от избыточных знаний и ненужных волнений. Её кормили чистым искусством. Она ничего не знает о девяностых: сбросе общества в нищету и разгроме культуры, бандитско-ментовском беспределе и втягивании гибнущего государства в войну. Ей сказали, что это был «модернизационный скачок». Она не знает о союзе олигархии и либеральной интеллигенции и их совместной работе по организации грабежа и дебилизации населения. Она не знает о демографической катастрофе — «русском кресте». Ей сказали, что байки про девяностые сочиняют те, кто чужд свободе и толерантности. Девочке впечатали в сознание пропагандистские штампы, и она стала машиной их повторения. Для неё всё, что находится за границами либерального примитива, враждебно и отвратительно.

Когда читаешь девичьи тексты и слышишь звонкий голос из колбы, возникает ощущение дежавю. Тебе до боли знаком весь этот презрительный антипатриотизм, все эти карикатуры на русский тип сознания — дремучего, дегенеративного, желающего водки и военных парадов. Это публицистика перестройки, которая сегодня воспринимается как нечто забавное.

Мы, дремучие, дегенеративные, пьющие милитаристы, худо-бедно продвинулись. Мы без бутылки разобрались в причинах краха могучего, вооруженного до зубов государства и практике идеологических войн. Мы осознали, как работают превращённые формы, и всмотрелись в искусство и философию, несущие смерть. Мы отодвинули в сторону все банальности и полюбили сложность рефлексии. А наши либеральные друзья тратили время, деньги и силы на направлении совершенно ином. Они создавали девочку, которой теперь передают идеологическую труху и убеждают нести её дальше.

Нельзя сказать, что девочка не талантлива. Она примечательна именно тем, что старается стать публицистом — взросло артикулирует, овладевает искусством вещания. Но есть проблема, о которой она не догадывается и которая со временем разнесёт её сознание вдребезги.

Кураторы, которые ставят девочке руку, знают, что делают. Они в своей «школе гражданской журналистики» производят гомункулов для либеральных изданий. Им вовсе не улыбается исправлять недостатки системы (этим занималась советская журналистика). Им нужны охотники за здешним уродством, поддерживающие протестный огонь и по сигналу раздувающие пожары. Не случайно же, «школу» окормляют знаковые структуры. Кураторы в стараниях своих предельно циничны. А девочка-то ещё нет. Она живая. Она принимает то, что ей внушили, за истину и негодует, глядя на происходящее за стеклом. Она атакует «святош», душащих передовое искусство, не понимая, что атака на символ веры — это правило информационной войны. Она показывает ублюдочность «патриотической моды», не понимая, что все эти шорты с медалями шьют провокаторы. Девочка нападает на «гомофобов», не понимая, что легализация ЛГБТ — это способ превращения общества в слизь. И заняты этим крупные корпорации, которые строят мир Постмодерна. Она спешит за словом правды к «порядочным людям», не понимая, что в её уши и микрофон дуют прожжённые лицемеры.

Её вдохновляют оппозиционность и свободомыслие. Она смотрит на свои отражения и видит героя, светоносца, перед которым простирается царство тьмы.

В её наивном сознании обязательно произойдёт слом. Рано или поздно она столкнётся со сложностью, и тогда колба лопнет. Она увидит нечто, находящееся по ту сторону примитива, по ту сторону ироничности. Девочка увидит, что идёт война мировых проектов, война метафизик, и «вечный бой», про который писал поэт, совсем не фигура речи. Она откроет для себя, что нонконформизм связан не с эпатажем и нападками на ветхие нормы, а с противостоянием мощному тренду насаждения гнили, и её вызубренные штампы перестанут убеждать даже её саму. Девочка увидит, что там, на территории, которую она считает сумрачной и населённой злобными орками, живёт Эрос и открываются пути восхождения. А там, где она бултыхается, возможны лишь сектантский протестантизм и танатальное прозябание.

И тогда исчезнут её кураж и самоуверенность. Она хмуро осознает либерализм как профессию. Как то, что приносит ей деньги. Шустрая девочка, ставшая медлительной дамой, продолжит писать, остывая и мучительно признавая, что каждый новый текст даётся тяжелее вчерашнего.

Она осознает, что у неё нет читателя, и даже босс, который платит и гладит по седеющей голове, её не читает. Это крайне мучительное состояние, которое, как правило, переходит в психоз.

В один прекрасный день дама взовьётся и начнёт орать матом. Она захочет, чтобы её услышал весь мир — чтобы враз повернулись все головы. Мы посмотрим на неё в этот момент, чтобы увидеть очередного либерального профи, впавшего в сумасшествие. Мы увидим пародию на гражданского публициста. И нам станет мучительно жаль девочку, которой вложили в руки не факел, а кадило нелепое, и загубили талант и здоровье.